Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – прекрасных и удивительных

• Название: О всех созданиях – прекрасных и удивительных
• Автор: Джеймс Хэрриот
• Издательство: Мир
• Жанр: Домашние животные
• Год: 1987

"О всех созданиях – прекрасных и удивительных" – продолжение записок английского ветеринарного врача Джеймса Хэрриота "О всех созданиях – больших и малых", снискавших большую популярность как среди широкого круга читателей, так и среди специалистов.

В 1937 году вчерашний студент Джеймс Хэрриот начал самостоятельно работать в городке Дарроуби, затерянном среди холмов сельского Йоркшира. Времена были тяжелые. Ему пришлось оставить свою мечту о работе с мелкими животными в городских условиях и поступить помощником к Зигфриду Фарнону, уже практикующему ветврачу, который был всего на несколько лет старше него. К своему удивлению, Дж. Хэрриот скоро убедился, что в труде сельского ветеринарного врача обрел свое призвание. Он полюбил Йоркшир, полюбил его суровых трудолюбивых жителей и нашел там свое семейное счастье.

В предлагаемой книге, по сравнению с предыдущей, большее место уделено мелким комнатным животным – собакам, кошкам, птицам. В наш век урбанизации мы все реже общаемся с природой, все больше дистанция, отделяющая нас от нее. Как бы компенсируя этот разрыв, человек заводит животных у себя дома, в квартире. Они приносят ему много хлопот, отнимают у него массу времени, и тем не менее с каждым годом их становится в городах все больше и больше. Почему? Вот на этот вопрос и отвечает Джеймс Хэрриот.

Написана книга с большим юмором, учит добрым чувствам и приобщает читателя к "тяжелой, честной, чудесной профессии" ветеринарного врача.

---

Джеймс Хэрриот О всех созданиях – прекрасных и удивительных

С любовью посвящаю моей жене и

моей матери в милом старом Глазго

1

Делать этого, конечно, не следовало, но старая гуртовая дорога властно меня манила. После утреннего объезда следовало торопиться в приемную, однако широкая зеленая тропа так чарующе вилась по вершине среди вереска между осыпающимися каменными стенками! И я сам не заметил, как вышел из машины и зашагал по жесткой упругой траве.

Однако стенка отгораживала дорогу от крутого склона, а внизу вдали в зеленой складке холмов прятался Дарроуби. В ушах у меня гремел ветер, но я сел, прислонился к серым камням, и ветер превратился в чуть слышный шепот, а лицо мне согрело весеннее солнце – не жгучее, не жаркое, а золотистое, теплое, каким оно бывает только под защитой каменной стенки в Йоркшире, над которой поет ветер.

Я вытянул ноги и раскинулся на дерне, щурясь в сияющее небо, купаясь в блаженном забвении остального мира с его заботами.

Для меня это состояние было – и остается сегодня – особой радостью: это нежелание спускаться с вершин, это потребность выбраться из стремительного потока жизни и несколько секунд побыть на его берегу никуда не торопящимся, посторонним зрителем.

Так просто! Лежать одному в тишине там, где только ветер вздыхает и посвистывает над пустынным простором, а высоко-высоко в необъятной голубизне нескончаемо звенит веселая песенка жаворонков.

Впрочем, спускаться вниз в Дарроуби тоже было очень приятно, даже тогда, когда я еще не был женат. Ведь до того, как Хелен вошла в мою жизнь, я уже работал там два года; Скелдейл-Хаус стал для меня родным домом, а двое его незаурядных обитателей – моими друзьями. Меня ничуть не угнетало, что братья были заметно талантливее меня. Зигфрид – непредсказуемый, импульсивный, щедрый сердцем. Мне очень повезло с моим партнером. Откуда у меня, городского мальчишки, хватило бы дерзости наставлять потомственных фермеров, как ухаживать за их больной скотиной, если бы я не находил опоры в его знаниях и руководстве? И Тристан, шалопай, как его называли, но какая умница, какая широкая натура! Его юмор и жизнелюбие вносили много света в мою жизнь.

А я все время набирался практического опыта в дополнение к теоретическим знаниям. Костяк сухих фактов, которые я задолбил в колледже, обрастал живой плотью, и во мне росла чудесная уверенность, что именно это мне и нужно, что я нашел свое призвание.

Минут через пятнадцать я поднялся на ноги, неторопливо потянулся, глубоко вдохнул хрустального воздуха и побрел к машине, чтобы по петляющей дороге спуститься в Дарроуби, от которого меня отделяло шесть миль.

Когда я затормозил у чугунной ограды, где сбоку от прекрасной двери XVIII века медная дощечка с фамилией Зигфрида кривовато висела над моей, я взглянул вверх, на стену высокого старинного дома, на плющ, буйно вьющийся по изъеденному временем и ветрами кирпичу. Белая краска на дверях и оконных рамах облупилась, плющ следовало бы аккуратно подстричь, и тем не менее у этого здания был свой стиль – непреходящее безмятежное изящество.

Но мои мысли в эти минуты занимало совсем другое. Тихонько ступая по цветным плиткам пола в коридоре, я бесшумно добрался до поворота в длинную пристройку к заднему фасаду. И как всегда ощутил переполнявший ее запах нашей профессии – запах эфира, карболки и душистых порошков, которые мы подмешивали в лекарства для рогатого скота, чтобы сдобрить их вкус. Порошки эти обладали таким букетом, что и сейчас, стоит мне его вдохнуть, как я переношусь на тридцать лет назад в прошлое.

А в этот день восприятие было тем острее, что цель моего появления там была не вполне невинной. Последний отрезок коридора я прошел уже на цыпочках, быстро свернул за угол и юркнул в аптеку. Затем бесшумно открыл дверцу шкафчика и выдвинул ящичек. Я был твердо уверен, что Зигфрид спрятал в нем запасной копытный нож, и чуть было не испустил торжествующий смешок, когда ожидания меня не обманули. Вот он! Новехонький, с наточенным сверкающим лезвием и полированной деревянной ручкой.

Моя рука уже потянулась к нему, но тут у меня над ухом раздался гневный вопль:

– А, попался! На месте преступления, черт подери!

Зигфрид, который, по-видимому, возник прямо из пола, метал в меня молнии.

Потрясение было столь велико, что нож выпал из моих дрожащих пальцев, и я прижался к бутылкам с формалиновой смесью.

– А… Зигфрид… добрый день, – выдавил я с вымученной улыбкой. – А я как раз собрался к Томпсону. К его лошади. Ну, да вы знаете: у нее копыто загноилось. Мой нож куда-то запропастился, вот я и решил взять пока этот.

– Слямзить решили, так вернее будет! Мой запасной копытный нож! Право, Джеймс, для вас нет ничего святого!

От смущения я еще раз улыбнулся.

– Ну, что вы! Да я бы сразу положил его на место.

– Расскажите вашей бабушке! – произнес Зигфрид с горькой усмешкой. – Больше бы я его не увидел, как вы прекрасно знаете. И вообще, где ваш нож? Забыли где-нибудь на ферме, так?

– Ну-у… По правде говоря, я подрезал копыто коровы Уилли Денхолма, а когда кончил, положил нож и, наверное, забыл его захватить с собой. – Я беззаботно засмеялся.

– Но, боже мой, Джеймс! Вы вечно забываете инструменты! И выходите из положения, похищая мои! – Он вздернул подбородок. – Вы представляете себе, во что мне это обходится?

– Но ведь мистер Денхолм, конечно же, вернет нож, как только приедет за чем-нибудь в город.

Зигфрид удрученно кивнул.

– Не исключено. Да, не исключено. Но с другой стороны, вдруг он решит, что лучшего ножа, чтобы резать прессованный табак, не найти? Вспомните-ка комбинезон для отелов, который вы позабыли у Фреда Добсона? Снова я его увидел только через полгода – на старике Фреде! Он еще сказал, что лучшей одежки, чтобы жать в мокреть, и не придумаешь.

– Я помню. И искренне сожалею… – Я умолк, вдыхая въедливый аромат порошков. Пакет на полу прорвался, и запах был даже крепче обычного.

Мой партнер еще несколько секунд жег меня взглядом, а затем сказал, пожимая плечами:

– Ну, да никто из нас небезупречен, Джеймс. Извините, что я на вас накричал. Но вы же знаете, я очень люблю этот нож, и меня безумно раздражает манера все везде забывать. – Он снял с полки бутыль с микстурой от колик, особенно им ценимой, обтер стекло носовым платком и поставил бутыль на место. – Вот что: пойдемте-ка присядем на минутку и хорошенько обсудим эту проблему.

Мы пошли назад по коридору и свернули в гостиную. Тристан при виде нас встал со своего любимого кресла и зевнул во весь рот. Его лицо выглядело таким же мальчишески простодушным, как всегда, но усталые морщины вокруг глаз и губ говорили сами за себя. Накануне вечером он с командой метателей дротиков "Лорда Нельсона" ездил в Дрейтон и принимал участие в труднейшем состязании с командой "Пойнтера и ружья". В заключение они плотно поужинали и выпили что-то около двенадцати пинт портера на душу. Тристан добрался до постели около трех ночи и сейчас явно был в весьма разбитом состоянии.

– А, Тристан! – сказал Зигфрид. – Рад, что ты здесь, потому что то, о чем я буду говорить, касается тебя не меньше, чем Джеймса, – о привычке забывать инструменты на фермах, которая тебе свойственна в той же мере, что и ему. (До закона о ветеринарной практике от 1948 года студентам не запрещалось самостоятельно лечить животных, чем они часто и занимались. Тристан прекрасно справлялся даже с трудными случаями и пользовался большой популярностью у фермеров.)

– Я говорю очень серьезно, – продолжал мой партнер, опираясь локтем о каминную полку и глядя на нас поочередно. – Вы оба постоянно теряете дорогие инструменты и довели меня почти до банкротства. Конечно, кое-какие из них вам возвращают, но многие пропадают бесследно. Какой смысл посылать вас куда-нибудь, если вы возвращаетесь без корнцангов, или ножниц, или щипцов? Ведь это чистый убыток, вы понимаете?

Мы безмолвно кивнули.

– В конце-то концов, разве так уж трудно вернуться со всеми инструментами? Возможно, вас ставит в тупик, почему я никогда ничего не забываю; ну так надо быть внимательным, и только. Когда я откладываю инструмент, я всегда запечатлеваю в памяти, что его надо будет потом взять. И все.

Покончив с нотацией, он принял деловитый тон.

– Ну, хорошо. Не будем терять времени. Ничего срочного нет, Джеймс, а потому мне хотелось бы, чтобы вы поехали со мной к Кендаллу в Бруксайд. Всякие мелочи, и еще корова, у которой надо удалить опухоль. Подробностей не знаю, но, возможно, ее придется повалить. К Томпсону поедете оттуда. – Он повернулся к брату: – И ты тоже, Тристан. Не знаю, понадобишься ли ты, однако лишний человек может пригодиться.

Мы образовали довольно внушительную процессию, входя во двор мистера Кендалла, который встретил нас с обычным своим энтузиазмом: