Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – прекрасных и удивительных

• Название: О всех созданиях – прекрасных и удивительных
• Автор: Джеймс Хэрриот
• Издательство: Мир
• Жанр: Домашние животные
• Год: 1987

"О всех созданиях – прекрасных и удивительных" – продолжение записок английского ветеринарного врача Джеймса Хэрриота "О всех созданиях – больших и малых", снискавших большую популярность как среди широкого круга читателей, так и среди специалистов.

В 1937 году вчерашний студент Джеймс Хэрриот начал самостоятельно работать в городке Дарроуби, затерянном среди холмов сельского Йоркшира. Времена были тяжелые. Ему пришлось оставить свою мечту о работе с мелкими животными в городских условиях и поступить помощником к Зигфриду Фарнону, уже практикующему ветврачу, который был всего на несколько лет старше него. К своему удивлению, Дж. Хэрриот скоро убедился, что в труде сельского ветеринарного врача обрел свое призвание. Он полюбил Йоркшир, полюбил его суровых трудолюбивых жителей и нашел там свое семейное счастье.

В предлагаемой книге, по сравнению с предыдущей, большее место уделено мелким комнатным животным – собакам, кошкам, птицам. В наш век урбанизации мы все реже общаемся с природой, все больше дистанция, отделяющая нас от нее. Как бы компенсируя этот разрыв, человек заводит животных у себя дома, в квартире. Они приносят ему много хлопот, отнимают у него массу времени, и тем не менее с каждым годом их становится в городах все больше и больше. Почему? Вот на этот вопрос и отвечает Джеймс Хэрриот.

Написана книга с большим юмором, учит добрым чувствам и приобщает читателя к "тяжелой, честной, чудесной профессии" ветеринарного врача.

---

Из открытого рта? Нижняя челюсть безобразно отвисала, разбитая, изуродованная, и, когда раздался второй истошный стон, я с леденящим ужасом разглядел торчащие из кровавой пены зазубренные изломы кости.

Быстро закрыв корзинку, я оперся локтем на крышку.

– О господи, – бормотал я. – О господи…

Я крепко зажмурился, но продолжал видеть эту жуткую челюсть, слышать эти страдальческие стоны… Страшнее же всего было беспомощное недоумение в широко открытых глазах. Именно из-за него всегда так трудно смотреть на искалеченное животное.

Дрожащей рукой я торопливо нащупал на лотке у себя за спиной ампулу нембутала. Во всяком случае, одно ветеринар может: милосердно сократить невыносимую агонию. Я набрал в шприц пять кубиков. Более чем достаточно. Она уснет и больше уже не проснется. Снова открыв корзинку, я засунул руку под кошечку, приподнял ее и сделал укол. Инъекция в брюшную полость – и конец. Но когда я нажал на поршень, меня словно похлопал по плечу кто-то более спокойный и рассудительный – "Минутку, Хэрриот, не спеши. Почему бы тебе прежде не разобраться как следует?"

Я ввел один кубик и вытащил иглу. Для обезболивания этого хватит. Через несколько минут Моди уже не будет ничего чувствовать. Я прикрыл крышку и прошелся по операционной. Мне приходилось приводить в порядок немало кошачьих челюстей – видимо, ломаются они довольно легко, и я испытывал огромное удовлетворение, когда, скрепив проволокой разбитую кость, следил, как она нормально срастается. Но на этот раз было совсем другое.

Через пять минут я откинул крышку, вынул крепко спящую кошечку, обвисшую на моих ладонях точно тряпичная кукла, и положил ее на стол.

Удалив тампонами кровь и слюну, я осторожно кончиками пальцев ощупал разбитые кости, пытаясь соединить обломки в подобие целого. Да, челюсть разломилась пополам, но ее-то можно скрепить проволокой, а вот отростки… Обломаны с обеих сторон, левый еще и перебит. И зубы… Нескольких не хватает, остальные расшатались. И ухватиться не за что. Но, может быть, их удалось бы скрепить металлическими пластинками, привинченными к кости. Да, конечно… Если бы нашелся достаточно искусный хирург, располагающий всем необходимым для подобной операции… Но я же такого хирурга знаю!

Теперь я тщательно осмотрел бедную кошку. Все было в порядке, если не считать жалко болтающейся челюсти. Я задумчиво погладил чистую пушистую шерстку. Она еще почти котенок, у нее впереди вся жизнь… Я принял решение и с облегчением побежал по коридору в приемную спросить у полковника, разрешит ли он мне отвезти Моди к Гранвиллу Беннетту. Едва я выехал из Дарроуби, как началась метель, но, к счастью, шоссе в Хартингтон всю дорогу шло под уклон. Выше в холмах оно в такой вечер скоро стало бы непроезжим.

В операционной ветеринарной клиники я напряженно следил, как Беннетт сверлит, свинчивает, шьет. Подобную операцию ускорить невозможно, но его пальцы-сосиски умели работать с замечательной быстротой. Тем не менее мы простояли у стола почти час, и долгие периоды безмолвия нарушались только позвякиванием инструментов, редкими отрывистыми распоряжениями хирурга, да иногда вспышками досады, в которых были повинны не только сестры. Меня заставили ассистировать, и стоило мне придержать челюсть чуть-чуть не так, как требовалось моему коллеге, как он взрывался:

– Да не так, Джим, черт вас возьми! Вы что в игрушки играете? …Нет, нет, нет!.. О боже всемогущий!

Но всему приходит конец. Гранвилл снял шапочку и отошел от стола, оставив остальное на сестер. (Я, как и в первый раз, от души ему позавидовал.) Он был весь мокрый. У себя в кабинете он вымыл руки, вытер лоб полотенцем, облачился в элегантный серый пиджак и вытащил из нагрудного кармана трубку – совсем другую, чем в прошлый раз. Со временем я убедился, что все его трубки были не только красивыми, но и огромными – у этой чашечка подошла бы и для кофейного сервиза. Он нежно потер ее о нос, отполировал желтой тряпочкой, с которой, по-видимому, не расставался, и любовно поднес к свету.

– Текстура-то, Джим, а? Просто чудо.

Он благодушно набил трубку из своего большого кисета, закурил ее, выпустил мне в лицо благоуханный клуб дыма и взял меня под руку.

– Пошли, малыш. Пока они там убираются, посмотрим, что у меня и как.

И мы обошли клинику, приемные и смотровые, рентгеновский кабинет, аптеку и, разумеется, регистратуру с внушительной картотекой, содержавшей истории болезней всех пациентов клиники с момента ее открытия. Но наибольшее удовольствие я получил от посещения теплых кабинок, в которых набирались сил животные после операций.

Гранвилл не успевал тыкать трубкой:

– Удаление яичников, энтеротомия, гематома ушной раковины, заворот век. – Внезапно он нагнулся, всунул палец в ячейку сетки и умильно прожурчал. – Ну-ка, Джордж! Ну-ка, маленький, пойди сюда! Да не бойся, дурачок, это же дядюшка Гранвилл, а не кто-нибудь чужой!

Маленький уэст-хайлендер с ногой в гипсе подковылял к сетке, и мой коллега почесал ему нос.

– Это Джордж Уиллс-Фентам, – добавил он в пояснение. – Радость и гордость вдовствующей леди Уиллс-Фентам. Отвратный сложный перелом, но все обошлось благополучно. Он застенчив, наш Джордж, но милый малыш, если узнать его покороче, верно старина? – Он продолжал почесывать косматую мордочку, и даже в смутном свете было видно, как бешено виляет короткий белый хвост.

В самой последней послеоперационной кабинке лежала Моди – крохотный дрожащий комочек. Дрожь означала, что она приходит в себя после наркоза. Я открыл дверцу и протянул к ней руку. Головы поднять она еще не могла, но посмотрела на меня, а когда я легонько погладил ее по боку, рот у нее раскрылся в тихом хрипловатом "мяу". И у меня потеплело на сердце: у нее вновь была нормальная нижняя челюсть! Она могла открыть ее и закрыть, а жуткая мешанина кровавых лохмотьев и обломков кости ушла в область дурных снов.

– Замечательно, Гранвилл! – прошептал я. – Просто поразительно!

Великолепная трубка благодушно извергла клуб дыма.

– Да, неплохо, а малыш? Недельки две на жидкой пище и будет себе жить-поживать, как ни в чем не бывало. Никаких осложнений не предвидится.

Я выпрямился.

– Чудесно. Мне не терпится поскорее обрадовать полковника Бозуорта. Могу я отвезти ее сегодня же?

– Нет, Джим, не торопитесь так. Денька два я еще за ней посмотрю. А потом пусть сам полковник ее и заберет.

На следующий день Гранвилл позвонил: все идет как следует, и Моди уже начинает понемножку лакать молоко.

23

Каждому профессиональному визиту предшествует вызов, звонок клиента, и бывают они самые разные.

– Говорит Джо Бентли, – объявил человек на пороге.

Странный способ здороваться. Кулак же, который Джо держал у подбородка, только подчеркнул эту странность.

– Алле! Алле! – продолжал он, глядя в пространство перед собой пустым взглядом. И все стало ясно. В кулаке была зажата воображаемая телефонная трубка. Джо пытался дозвониться ветеринару, и, если учесть плескавшиеся в его желудке неисчислимые пинты пива, получалось это у него не так уж плохо.

В базарные дни пивные были открыты с десяти часов до пяти, а Джо принадлежал к почти исчезнувшей породе питухов, которые при всяком удобном случае старались нализаться до бесчувствия. Нынешние фермеры пропускают в базарный день кружечку-другую, но былые бесшабашные возлияния теперь редкость.

В Дарроуби и тогда круг заядлых любителей пива был не так уж велик и объединял он больше людей пожилых. Вот они-то порой и вваливались в приемную, чтобы заплатить по счету, гордо, но безмолвно тыча перед собой чековой книжкой. Некоторые все еще приезжали в город на тележке, и старинное присловье, что лошадь сама довезет, иллюстрировалось на их примере каждый базарный день. Один такой старикан отказывался расстаться с дряхлой машиной, чуть ли не ровесницей века, только потому, что она трогалась с места даже тогда, когда он, кое-как водворившись на переднем сиденье, по ошибке ставил прямую передачу. Как бы еще сумел он вернуться домой? А иные и вообще в базарный день туда не возвращались, всю ночь до зари веселясь и играя в карты.

Я смотрел на покачивающуюся фигуру Джо Бентли и прикидывал, какая программа намечена у него на этот вечер. А он зажмурил глаза, поднес кулак к самым губам и снова заговорил:

– Алле? Это кто?

– У телефона Хэрриот, – ответил я. Джо ведь вовсе не валял дурака, а просто в голове у него желаемое немножко путалось с действительным. Почему бы и не подыграть ему? – Как поживаете, мистер Бентли?

– А ничего, спасибо, – ответил Джо с некоторой торжественностью, все также жмурясь. – А вы как здравствуете?

– Спасибо, хорошо. Так чем могу служить?

Видимо, этот вопрос поставил его в тупик. Во всяком случае, он несколько секунд молчал, чуть приоткрыв глаза и что то сосредоточенно разглядывая за моим левым плечом. Затем как будто пришел к окончательному выводу, снова зажмурился, кашлянул и продолжал: