Лаура Рестрепо - Леопард на солнце

• Название: Леопард на солнце
• Автор: Лаура Рестрепо
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-94278-439-6

Основой захватывающего, с неожиданными поворотами, сюжета этого романа служит борьба двух мафиозных кланов в Колумбии. Однако описываемые события дают автору (и читателю) немало поводов для философских и поэтических размышлений. Помещая в колумбийском издании благодарности друзьям за помощь, оказанную ей в работе над романом, Лаура Рестрепо благодарит среди прочих «и Габо… чей гений и подавляет нас, и озаряет». Речь идет, конечно же, о Габриэле Гарсиа Маркесе.

---

Внизу открывается дверца «Форда» и оттуда в облаке пыли, исцарапанный и контуженный, в изорванной одежде вылезает Фернели. Он безоружен и вскидывает руки вверх.

– Я вне игры, будьте так добры, – кричит он, умоляя о помощи.

– Нандо Барраган не выстрелил. В третий раз он оставил его в живых, потому что он не убивал побежденных врагов.

Фернели идет вперед не опуская рук, поднимается по заросшему кустарником склону, выбирается на ровную поверхность, подходит почти вплотную, использует скрывший его куст, чтобы вынуть из кармана гранату, выдергивает зубами чеку, и собирается бросить гранату в своего преследователя в тот самый миг, когда серебряная пуля с инициалами НБ вылетает из кольта «Кабальо», влепляется ему в середину лба и валит его замертво, на оставив ему времени ни на одну поговорочку, как и на то, чтобы услышать оглушительный взрыв, раздирающий его барабанные перепонки, его больные глаза, его неболтливый язык и прочие органы и оболочки его утлого тела: «бум» вспыхнувшей гранаты с выдернутой чекой, которую он держал в руке, но не успел бросить.

– Ты взорвал сам себя, так же, как ты это сделал с Нарсисо, – говорит Нандо без удивления, глядя с отвращением на место взрыва, на жалкие останки Фернели, зловонные, обугленные и дымящиеся.

Затем он садится в «Сильверадо» и возвращается в Город, по дороге пережевывая – как жуют резинку – бесконечное омерзение человека, знающего, что убивать людей довольно просто.

– Новость достигла Зажигалки раньше, чем сам Нандо. «Нандо Барраган убил Хольмана Фернели!» – кричали дети на улицах квартала. С этого момента народ стал воспевать его подвиг, и продолжает по сей день. Нандо, живая легенда, сделал Фернели мертвой легендой. В тот вечер мы высыпали на тротуары, чтобы поглядеть, как проедет герой. «Сильверадо» нес на себе дыры от пуль и вмятины, полученные во время погони, пыль и грязь с места преступления. Нандо мы не видели: его скрывали тонированные стекла.

Нандо входит в свой дом тяжелой поступью старого вояки и направляется в кухню в поисках своей матери, чтобы посвятить ей убитого. Он возвращается, отомстив за убийство двух своих братьев, и ждет, что его встретят как героя – что Северина будет испускать вопли благодарности, все женщины бурно выражать свои чувства, мужчины восхищенно восклицать, будет музыка, ром, шутихи, несколько дней празднества, как принято в их семье, когда ликвидируют кого-нибудь из Монсальве. Но никто не выходит ему навстречу.

На всем протяжении безмолвной галереи с керамическим плиточным полом его триумфальный кортеж составляют лишь птицы-пересмешники в клетках, попугаи на шестах, хавронья с поросятами, да вечно занятая рукоблудием обезьянка – все они равнодушно устраиваются на ночлег. Нандо Барраган, великий Голиаф, победитель карликов, входит в кухню, валится на табурет, чудом выдерживающий его вес, снимает черные очки и поднимает на мать свои близорукие глаза, внезапно ставшие кроткими. Северина готовит ему чашку кофе, без слова протягивает ее, встает у него за спиной и успокаивает его, поглаживая косматую голову подушечками пальцев. Нандо прикрывает тяжелые веки и тело его обмякает, никнет, становясь телом непомерно большого ребенка.

– А торжество в мою честь? Кофе – это все, что ты мне даешь? – спрашивает он Северину погасшим от усталости голосом.

– А что же тебе еще? Ты убил не Монсальве. Только их собаку.

Нандо начинает дремать, изнемогая от этой двойственности, терзающей его с детства: суровые слова матери ранят сердце, ее ласки целительной магией вновь излечивают раны.

* * *

За пределами стеклянного купола, в густом зное ночи, рассыпается звон цикад и апельсиновые деревья пропитывают воздух своим сладким мускусом. Ягуар, уходя от погони, взбирается на гору, и раздаются крики вспугнутых им попугаев гуакамайо.[63] Далеко от берега на черной поверхности воды лежит круг света одинокого рыбачьего фонаря.

Под куполом голубая прозрачная вода почти олимпийского бассейна, освещенная прожекторами, испускает волнистые блики и теплые пары хлора. В тумане, заполняющем огромное помещение, слышны, словно издали, отзвуки женского смеха, шлепанье ног, плеск ныряльщика.

– К чему бы крытый бассейн в жаркой стране?

– Так хотелось Мани, потому что это дороже стоило.

Невидимый слуга оставил у бортика два сухих полотенца, кувшин «Кола Роман» со льдом, два стакана и поднос со свежими фруктами: тут арбуз, манго, папайа, питахайа,[64] мушмула,[65] ананас. В воде, сидя на ступенях спуска на мелкой стороне бассейна, Алина Жерико смотрит на другой его конец, где Мани бросается вниз головой с третьего по высоте, самого верхнего, трамплина.

Она аплодирует ему и смеется. Ее волосы подняты лентой кверху, чтобы не намокли. Ее бикини в горошек открывает взорам подросший живот и потрясающие, несмотря на прибавку веса, ноги. Голова Мани появляется на поверхности, он плывет к ней. Он гребет саженками, напористо, без стиля: видно, что он учился плавать на реке, и попал в бассейн только взрослым. На полпути он останавливается, отплевывается, протирает глаза, оглядывает свою жену: он видит, что она красива. Лицо ее пополнело, груди раздались, но красоты она не утратила.

– «Дева Ветра» стояла заброшенная, во власти диких зарослей, но по велению Мани отряд каменщиков, садовников и прислуги за четыре дня привел ее в такой порядок, словно Алина покинула ее накануне. Они восстановили все, что пришло в упадок, исправили поломки, покрасили, выпололи сорняки, навели чистоту. Мебель, теннисные корты, бассейн, стойла, сады, пляж, дороги, изгороди – все привели в наилучший вид.

– Алина позвонила ему ночью во вторник и сказала, чтобы он заехал за ней в субботу – она хочет с ним поговорить. Они договорились провести вместе неделю. Как только они повесили трубки, в четыре часа утра, Мани разбудил Тина Пуйуа и велел ему немедленно отправляться в «Деву Ветра» с бригадой уборщиков и ремонтников. На следующее утро он позвонил самому губернатору департамента и попросил его отремонтировать ведущую туда дорогу – боялся, как бы ухабы не повредили Алине в ее положении. Губернатор послал двенадцать самосвалов гравия. Никто не пренебрегал приказами Мани Монсальве.

– Когда сеньорита Мельба Фоукон узнала обо всей суматохе, она явилась к Мани с вопросом, следует ли ей наблюдать за обустройством дома. Он объявил ей, что не желает ничего менять: все должно остаться так, как задумала Алина много месяцев назад. Он хотел сделать лишь одно добавление: детскую в голубых тонах, со всем необходимым и кучей игрушек.

– Мельба Фоукон и Мани были любовниками?

– Нет. Она-то спала и видела это, но ему такое и в голову не приходило. Его верность Алине Жерико была прочна и неуклонна, как верность солдата отечеству. Не одна Фоукон к нему клеилась: было много и других, и со всеми он был холоден.

В «Деве Ветра» Алина, подобно Еве, видит вокруг земной рай во всей его нетронутой прелести. Зеленые гадюки и маленькие макаки разглядывают ее с расстояния, когда в обнимку с Мани она проходит сквозь заросли бамбука, сквозь влажные коридоры из орхидей и папоротников. В молчании, словно месяцы разлуки – слишком печальный пробел, чтобы вспоминать о нем, они поднимаются по утрам в одетый дымкой лес, откуда берут начало шесть ручьев. Они завтракают в тени деревьев ярумо плодами пальмы чонта и борохос,[66] собранными по дороге. Олени и тапиры, ручные, как собаки, подходят к ним и берут еду у них из рук. В часы сиесты они спят на берегу старого речного русла, покрытого невиданно огромными листьями виктории регии, а когда просыпаются, слышат поющих, как птички, саламандр, и видят, как ласточки охотятся в воздухе за насекомыми. Вечер они посвящают лошадям: Мани ездит верхом, Алина гоняет коней на корде, потом они чистят их и награждают кусочками сахара. Ночами, когда холодный туман спускается с плоскогорья, они греют руки у костра, сжигая на морском берегу обломки давних кораблекрушений.

Шесть дней они проводят, отрезанные от мира, и никто из людей не является им докучать. Невидимые руки доставляют им продукты, накрывают на стол, убирают в комнатах, седлают лошадей. Ни внезапные крики мужских голосов, ни лай собак не будят Алину по ночам, и автоматные очереди не прерывают продолжительных шашечных партий, которые она разыгрывает с мужем на светящемся электронном экране.

– О прошлом они не говорили. А о будущем?

– Мало и робко. По телефону, в ночь примирения, Алина сказала Мани, что хотела бы провести с ним на пробу одну неделю. Неделя уже шла к концу, и ему хотелось предложить ей продлить этот срок, не возвращаться на свою квартиру. Но он не решался, боясь ее отказа.

С середины бассейна Мани смотрит на Алину, он видит, что она красива и что она счастлива. Теперь он не боится: он знает, что она не уйдет от него.

– Малыша я хочу назвать Энрике, – кричит он ей, и нечто вроде энтузиазма слышится в его глухом голосе сумрачного человека.