Алиса Бейли - Неоконченная автобиография

• Название: Неоконченная автобиография
• Автор: Алиса Бейли
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Я воспитывалась в Англии, где не было антиеврейских настроений и где негритянскую проблему понимают лучше, чем в Соединённых Штатах, и заявляю: я многим обязана представителям обоих страдающих меньшинств. Негритянская проблема всегда казалась мне проще еврейской и гораздо легче разрешимой.

Еврейская проблема видится мне почти неразрешимой. В данное время я не знаю, что тут можно предложить, за исключением медленного эволюционного процесса и планомерной воспитательной кампании. У меня нет никаких антиеврейских настроений; некоторых своих самых любимых друзей-евреев, таких как д-р Ассаджиоли, Регина Келлер и Виктор Фокс, я люблю беззаветно, и они 119] знают это. Мало с кем в мире я столь же близка, как с ними; я нуждаюсь в их советах и понимании, и они не подводят меня. Я официально фигурировала в “чёрном списке” Гитлера за то, что защищала евреев, когда разъезжала с лекциями по Западной Европе. Однако, несмотря на всё это и отлично сознавая прекрасные качества евреев, их вклад в западную культуру и науку, их ценные наработки и дарования по части художественного творчества, я, тем не менее, не вижу никакого немедленного решения этой ключевой, устрашающей проблемы.

Вина лежит на обеих сторонах. Я говорю не об ошибках или, вернее, гнусных преступлениях, немцев и поляков по отношению к своим еврейским согражданам. Я говорю о всех тех, кто за евреев, а не против них. Мы, неевреи, всё ещё не выяснили, что сделать для того, чтобы избавить евреев от гонений — гонений, длящихся много-много столетий. Египтяне от начала библейских времён преследовали евреев, и гонения были их постоянным уделом. Не уверена, стоит ли высказывать свои заключения, но изложу их в надежде, что это может помочь. Приведу очень кратко лишь одно-два соображения, отнюдь не претендуя на полноту анализа.

Должна существовать какая-то фундаментальная причина их постоянных, бесконечных гонений, какая-то подоплёка того, почему их не любят. В чём она заключается? Эта фундаментальная причина, по-видимому, глубоко коренится в некоторых расовых характеристиках. Люди жалуются (подчас справедливо), что евреи портят атмосферу любого района, где они проживают. Развешивают постельное и прочее бельё между окнами. Проводят время на улице, собираясь кучками на тротуаре. Но евреи столетиями вели кочевую жизнь в шатрах и могут до сих пор проявлять наследственные качества. Говорят, что как только еврей проник в коллектив или 120] организацию, его сёстры и племянники, дядюшки и тётушки тоже оказываются в ней. Но евреи вынуждены были держаться вместе в условиях многовековых гонений. Заявляют, что у евреев сугубо материальные интересы, что всемогущий доллар значит для них больше, чем этические ценности, что они быстро и ловко обходят неевреев. Но еврейская религия не делает акцента на бессмертии или на жизни после смерти, и это действительно так, — я обсуждала эту проблему с евреями, изучающими свою теологию. Так почему бы им не брать от жизни лучшее — в материальном отношении? Будем есть и пить, и приобретать земные блага, ибо завтра умрём. Всё это понятно, хотя и не вызывает симпатии.

По мере того, как я изучала, размышляла и задавала вопросы, в моём уме кое-что прояснилось и вылилось — для меня — в частичный ответ. Евреи цепляются за религию, в основе своей устаревшую. Я спрашивала себя несколько дней назад, какие части Ветхого Завета стоило бы сохранить? Ибо содержание его по большей части отвратительное, изуверское и проходит почтовую цензуру лишь потому, что входит в Библию. И решила, что сохранить следует десять заповедей, одну-две библейских истории, например о любви Давида и Ионафана, 23-й и 91-й псалмы вместе с некоторыми другими, и примерно четыре главы из Книги Исайи. Всё остальное в значительной мере бесполезно или нежелательно, многое из него питало гордость и национализм этого народа. Что стоит между ортодоксальным евреем и массами неевреев, так это его религиозные табу, потому что еврейская вера — это религия запретов: “Не делай того-то и того-то”. Материализм евреев – вот что определяет отношение неевреев к молодым неортодоксальным евреям, олицетворением которых является Шейлок.

Я пишу эти строки, сознавая неточность и неполноту излагаемого, и всё же, как широкое обобщение, это абсолютная правда 121] — хотя, с точки зрения отдельного еврея, они во многих, очень многих случаях несправедливы. У евреев и немцев много общего. Немец считает себя представителем “высшей расы”, ортодоксальный еврей полагает, что принадлежит к избранному народу. Немец подчёркивает “расовую чистоту”, то же веками делали и евреи. Евреи, по-видимому, нигде не ассимилируются. Я встречала евреев в Азии, Индии, Европе, а также здесь, в США, — они остаются евреями и, несмотря на своё гражданство, обособляются от нации, среди которой живут. А вот в Великобритании или Голландии я такого не видела.

Неевреи часто обращались с евреями отвратительно, и многие из нас горько сожалеют об этом и делают всё, чтобы это не повторилось. Но есть одно препятствие — и оно в самих евреях. Лично я ещё не встречала ни одного еврея, допускающего, что могут быть ошибки или провокации и с их стороны. Они всегда занимают позицию, что они — страдающая сторона и что вся проблема разрешилась бы, если бы христиане приняли надлежащие меры. Нас таких множество, нас тысячи — тех, кто пытается принять надлежащие меры, — но мы не встречаем сотрудничества со стороны евреев.

Извините за это отступление, но память о г-не Иакове Вейнберге, который так дружески относился ко мне, побудила меня высказаться на эту остро волнующую меня тему. Итак, проблема, вставшая перед нами с Уолтером, заключалась в следующем: что нам делать? Я понимала, что судьба Уолтера в значительной мере находится в моих руках. Убеди я его вести себя и обращаться со мной пристойно, епископ в конце концов постарался бы послать его в другой приход в иной епархии, где над ним не висело бы его прошлое, хотя, разумеется, епископа той епархии пришлось бы ввести в курс дела. Хорошо помню тот вечер, когда я после длительной беседы с епископом смело, без обиняков изложила ситуацию Уолтеру. Я дала ему понять, что его судьба — только в моих руках и 122] что ему выгодно перестать меня бить. Я сказала, что в любой момент могу получить развод на основании свидетельства доктора, присматривавшего за мной во время рождения Эллисон и видевшего у меня синяки по всему телу. Эта угроза была весомой с точки зрения Епископальной церкви. С его карьерой священнослужителя было бы покончено. Как гордый человек (внутренне страшась огласки), он с того дня и пальцем меня не тронул. Он злился, целыми днями не разговаривал со мной, загружал меня работой, но у меня уже не было причин его бояться.

Мы сняли трёхкомнатную лачугу в деревенской глуши неподалёку от Пасифик Гроув; я развела кур и стала зарабатывать немного денег, продавая яйца. Очень быстро выяснилось: если не держать много кур (а для этого требуется капитал), много денег не заработаешь. Куры — преглупые создания, бродящие с глупым видом, повадки у них совершенно бестолковые, они абсолютно лишены сообразительности; единственное, что привлекает в разведении этой живности — сбор яиц, а это грязная работа. Но мне удавалось таки прокормить семью; лачуга стоила всего восемь долларов за месяц, хотя и того не заслуживала.

Жизнь моя в то время тянулась очень монотонно — присмотр за тремя детьми, угрюмым мужем и несколькими сотнями глупых кур. В доме не было ни ванной, ни туалета. Проблематично было даже содержать детей и жилище в чистоте. Денег практически не было, и счёт за продукты частично оплачивался яйцами; бакалейщик их всегда принимал, дружески относясь ко мне. Я обычно обходила окрестные леса с тачкой, собирая хворост на топливо, а дети семенили за мной. Так что нельзя сказать, что это было приятное время. Оно не возбуждает во мне чувства юмора. Это было как совершенно новое воплощение, и контраст между тусклой жизнью 123] домохозяйки и матери, птичницы и садовницы, и моей роскошной жизнью в молодости, да и насыщенной жизнью проповедника, в итоге совсем меня подкосил.

Я чувствовала, что никому не нужна, что я, должно быть, сбилась с пути, иначе не оказалась бы в таком положении. Мною завладел старый христианский комплекс “жалкого грешника”. Моё сознание, жёстко обусловленное фундаменталистской теологией, настойчиво твердило: это кара за сомнения; если бы я придерживалась своей юношеской веры в Бога и была бы непоколебима, я не попала бы в такую ситуацию. Церковь обманула мои ожидания, поскольку Уолтер и другие знакомые служители церкви казались мне унылыми посредственностями, за исключением епископа. Он был святым, но — рассуждала я — он был бы святым в любом случае, даже будучи водопроводчиком или биржевым маклером. Я была достаточно знакома с теологией, чтобы потерять веру в теологические толкования; чувствовала, что у меня не осталось ничего, кроме смутной веры в Христа, казавшегося в то время таким далёким. Я ощущала себя покинутой Богом и людьми.