Георгий Холопов - Огни в бухте (Дилогия о С М Кирове - 2)

• Название: Огни в бухте (Дилогия о С М Кирове - 2)
• Автор: Георгий Холопов
• Жанр: История

---

Неизвестный зашелестел бумагой. Он трогал разбросанные на столе исписанные страницы, и тут Богомолов впервые за эти два года особенно остро ощутил весь ужас своего положения. Он не слышал слов этого Ивана Иваныча, хотя тот что-то возбужденно говорил и, как казалось по интонации, доказывал, грозил и уговаривал.

- Кто вы такой? Чье поручение вы исполняете?

- Все это вместе взятое и именуется политикой, от которой вы бежите, как от черта!

Богомолов попробовал было представить себе выражение лица неизвестного ему человека. Как жаль, что дома не было Лиды. Он разыскал бы его потом хоть на краю света...

- Ничего не понимаю. Абсолютно не разбираюсь в политических интригах. И никакие намеки на что-то и где-то до меня не доходят.

- Наш орден, состоящий из людей почтенных, не позволит вам работать в бухте. Мы никогда не примиримся с тем, чтобы этот ценнейший нефтяной участок разрабатывали варвары.

"Опять они преследуют меня. Опять заговоры и всякая пинкертоновщина..." Богомолов нетерпеливо встал, открыл окно. Ветер с моря ворвался в комнату. Кругом все зашелестело. Он подошел к стенным часам, открыл дверцу, потрогал стрелки, по их расположению определил время. Лида должна была скоро вернуться из студии. И, немного успокоившись, снова сел в кресло. Ему все хотелось как-нибудь задержать гостя...

Но гость, угадав его намерение, встал.

- Я почти кончил, господин Богомолов. Зная ваш характер, догадываюсь, что вас все это не устраивает. Я, по-моему, прав? Несомненно. Предлагаем вам более выгодную сделку. За это мы вам будем платить сто миллиардов в месяц. Вы должны будете работать по старому проекту. По немецкому проекту! Вы хорошо знали Людвига Гюнтера, автора проекта. Он жив, здоров, беспокоится за судьбу бухты. О бухте беспокоятся Нобель и Манташев. "Пылающее сердце" с этого дня становится опекуном бухты. Учтите это. Мы богаты. Можем платить марками, фунтами, долларами. Нити от нас идут во все концы, во все столицы мира. Слушайте меня внимательно. Мы от вас требуем одного: работайте по старому проекту. По этому проекту бухта может быть засыпана в пятнадцать - двадцать лет. А за это время... Вы меня понимаете? За это время произойдут десять переворотов, и бухта попадет в наши руки. Еще два слова. Вы, конечно, нуждаетесь, наша касса совершенно упустила вас из виду... Вот тут небольшая сумма. Это вам хотя бы за выслугу лет на бухте... Мы всем старым инженерам платим. На всех промыслах и нефтеперегонных заводах. Деньги не мои, берите их смело. - Он положил перед Богомоловым десять пачек. - Здесь сто миллиардов. Это на месяц.

- Так дешево? Они, владыки мира, - и эти гроши!

Неизвестный был смущен.

- Мы вам потом прибавим. Вы будете работать или по старому, немецкому проекту, или совсем оставите бухту в покое. Ни один геолог, от самого главного до последнего промыслового, не раскроет бухтинской тайны. За них я ручаюсь, это интеллигентные люди, и на службу к большевикам они не пойдут. Если вам будет трудно работать по старому проекту, сошлитесь на свою слепоту и не работайте совсем.

Богомолов вскочил с кресла, вместе с листами исписанной бумаги смахнул деньги со стола.

- Купить меня хотите? - крикнул он и весь задрожал от гнева. - Кто вы? Что это за "Пылающее сердце"? Кто вас послал ко мне? Кто может мне приказывать?

- Ах так... Значит, с вами все... кончено?

- Со мною ничего не было и начато. Я инженер, и только инженер!

- Запомните, - невозмутимо спокойно произнес Неизвестный. - Вы или работаете по старому, немецкому проекту, или совсем не работаете. Учтите: мы все видим и все знаем. - Он подобрал деньги с пола.

- Грозить мне?.. Я русский человек и буду работать по моему - да, да, по моему, русскому проекту! А вы... лизоблюды этого авантюриста... казнокрада и подобной ему сволочи, вон из моего дома! - Рука его стала шарить по столу и, нащупав массивное пресс-папье, остановилась.

- Я здесь, барин, - раздался голос Матрены Савельевны.

- Вы скоро забыли тюрьму. Вам мало этого! - Неизвестный вышел, хлопнув дверью.

Слова эти были подобны камню, брошенному в Богомолова. Он снова весь задрожал от гнева.

Вечер был испорчен. Он понял, что работать и сегодня ему не удастся, что он зря будет мучить себя, и ушел на балкон.

Матрена Савельевна вернулась в комнату.

- Ах и ругал же он меня, барин!

Богомолов молчал.

Старуха на цыпочках вышла из комнаты.

Через улицу на крыше соседнего дома, на одном уровне с балконом Богомолова, женщины на ночь стелили ковры. Плакали дети.

Он ушел в комнату, лег на оттоманку.

Размышляя о происшедшем, он понял, что за эту неделю он уже вышел из состояния покоя, в котором пребывал эти полтора года, что за ним даже следят, его будущая работа кому-то уже приходится не по душе.

Нет, он ничего не забыл.

Это случилось в позапрошлом году, в первые дни советизации Азербайджана. Богомолов был арестован вместе с группой инженеров-нефтяников и арендаторов бухты, подозреваемых в разрушении оборудования на промыслах и обводнении богатейших нефтеносных пластов.

Поводом для ареста Богомолова послужили наговоры этой же арестованной группы инженеров-нефтяников, некоторых управляющих промыслами "старой площади" Биби-Эйбата, а также арендаторов бухты - друзей Людвига Гюнтера. Они на это пошли из боязни, что Богомолов, человек труда и, по их мнению, нетвердых политических убеждений, согласится служить большевикам и докончит засыпку бухты.

Ожидая со дня на день переворота, враги арестом Богомолова хотели прежде всего вызвать в нем такую же ненависть к большевикам, какая была у них самих, а изоляцией его от внешнего мира предать забвению "бухтинскую проблему". Этим путем они надеялись сохранить в целости богатейший нефтяной участок для арендаторов, бакинских нефтепромышленников. Ну, а Людвиг, или Гюнтер-старший, думал о сохранении нетронутых площадей, но только уже для будущей немецкой колонии на Кавказе. Это подтверждалось следующим фактом: когда в сентябре 1918 года в Баку вошла турецкая армия, вместе с турками прибыла большая группа немецких "ученых" и колонизаторов; в числе других немцев был и Гюнтер-старший, уехавший в Турцию в 1917 году. Однажды с группой офицеров и каких-то немецких дельцов он приехал на бухту. Туда вызвали Богомолова. Гюнтер представил его своей компании и предложил ему (вернее, приказал!) продолжать работы по засыпке бухты, всерьез думая о будущей немецкой колонии.

Так как Богомолов никакого отношения ни к разрушению оборудования на промыслах, ни к обводнению нефтеносных пластов не имел, то на предварительном же следствии дело о нем было прекращено и он был освобожден из-под ареста.

Но враги его все же своего достигли, если не прямым, то косвенным путем...

На Богомолова так удручающе подействовали арест и две недели, проведенные среди врагов и злобствующих специалистов, что, вернувшись домой, он слег в постель. У него началось воспаление нервной ткани глаз. Болезнь быстро прогрессировала, и к августу он ослеп на левый глаз, а потом постепенно начал слепнуть на правый.

Близились октябрьские торжества. Из Баку в подарок московским рабочим готовили эшелон рыбы и фруктов, и Богомолов, устроившись через начальника станции комендантом поезда, поехал в Москву.

После двухмесячного лечения (навсегда ему запомнилось это утро 5 января) он встал и... не увидел света.

В Баку Богомолов возвратился с поводырем. В городе о нем стали говорить как о мученике, его жалели, к нему приходили с соболезнованиями старухи, попы, торговцы, гимназисты - и тогда он переехал в Крепость, закрыл двери своей новой квартиры для друзей и недругов. И вскоре о нем забыли: другие события становились злобой дня.

2

Ночью из Астрахани прибыли еще три парохода с беженцами. Киров вместе с Серебровским встречал этих людей, гонимых голодом с Поволжья.

Пламя факелов трепетало на ветру. Из мрачных трюмов выходили тысячи людей, измученных долгой дорогой, качкой, бессонными ночами, и пристань гудела от разноплеменного говора, от плача детей, от грохота вагонеток.

Сергей Миронович переходил с парохода на пароход. Его окружали тесным кольцом босые, в лаптях, в одних портянках, в пропотелых полушубках, шинелях и армяках казанские татары, чуваши, мордвины, казачья беднота. Слушали Кирова внимательно, многие его знали по Астрахани. Потом взбирались на ящики и корзины, на паровой кран, на капитанский мостик и, перебивая друг друга, забрасывали вопросами о работе, питании, жилище, и сквозь гул голосов Киров отвечал беженцам, успокаивал их, говорил, что бакинский пролетариат сделает все возможное для помощи.

Среди приезжих попадались бойцы героической 11-й армии. К ним Киров был особенно внимателен.

На пристани стояли походные кухни с горячей пшенной кашей. Члены бакинского Совета распределяли среди беженцев ордера на квартиры. Серебровский со своими помощниками тут же вербовал на бухту и на "Солдатский базар" желающих работать. Было много больных. Санитары на фаэтонах и машинах развозили их по больницам.