Валентин Вишневский - Запах атомной бомбы. Воспоминания офицера-атомщика

• Название: Запах атомной бомбы. Воспоминания офицера-атомщика
• Автор: Валентин Вишневский
• Издательство: Курсор
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-966-8944-62-8

В автобиографической книге Валентина Вишневского описываются подлинные события 1955–1957 годов, происшедшие с автором во время его учебы и службы на секретном полигоне ВВС, где производились испытания первых образцов атомных бомб и самолетов-носителей Советского Союза. Ранее закрытая для широкой общественности информация открывает новые данные о становлении ядерного оружия и осуществления грандиозного Атомного проекта СССР

В книге приводятся документальные материалы и редкие фотографии.

Для широкого круга читателей.

---

Как ни странно, но и врач-офтальмолог был тоже стареньким румяным старичком с седой щеточкой усов. Он приветливо меня принял, заботливо усадил перед простенькой лампой и участливо спросил, на что я жалуюсь. После непродолжительного осмотра, он сел за стол и стал писать пространное предписание. Он подтвердил диагноз моего грузинского друга и добавил к нему еще несколько непонятных для меня слов.

— Между прочим, вы, товарищ лейтенант, не первый, кто обращается ко мне с подобными заболеваниями глаз. Основой их является нарушение обмена веществ, усугубляемого характером освещения, при котором вам приходится работать.

В рекомендациях лечения числилось целых семь пунктов, включающих в себе капли, мази, примочки, уколы, диету и даже ношение темных очков. Следующий визит было рекомендовано нанести через неделю.

А пока я пошел в ближайший же продуктовый магазин и загрузил пустой чемодан водкой и вином. Мой выезд за зону стал известным друзьям по общежитию, и они с нетерпением ждали моего возвращения. Остаток времени провел в ресторане в ожидании автобуса.

* * *

В работе произошли изменения: меня перевели в службу хранения к Халевину. Я уже ездил с новой службой на «перевалку», принимал участие в штатных проверках изделий, находящихся на хранении. На авральных работах по-прежнему помогал сборочной бригаде Ныркова.

Дед мне явно симпатизировал и не упускал возможности при случае поговорить о жизни и последних международных событиях. Когда же до него дошли слухи о моих попытках уйти из армии, он отозвал меня в сторону и спросил:

— Значит уволиться решили? Не боитесь, что на гражданке будет труднее, чем в армии? Ведь здесь мы на всем готовом: одевают-обувают, предоставляют жилье, платят неплохие деньги и даже думают за нас.

— Вот это меня и не устраивает, я сам хочу думать за себя. А к преимуществам военной жизни еще не успел привыкнуть. Да их у меня не так уж и много.

— Не скажите, не скажите: вон мои ребята, как огня, боятся демобилизации. Где им еще будет такая лафа?

— А я слышал, Григорий Гаврилович, что вы и сами когда-то писали рапорт об увольнении.

— Неправда это. Все это — враки. Нет, я дослужу свой срок, хотя он уже давно вышел. А вот те, которые помоложе — Глотов, Марков и даже сам Сосновский, — пробовали уйти из армии. Да ничего у них не получилось. Слишком глубоко они, голубчики, завязли в системе.

После таких откровений полковника я его еще больше зауважал, а на среднее звено начальников, которые руководили службами, стал смотреть другими глазами.

Вторично побывал в районной поликлинике перед днем моего рождения. Ничего нового ни я, ни доктор сказать друг другу не смогли. Все осталось по-прежнему. А вот с очередным заполнением чемодана водкой случилось осложнение. Она почему-то исчезла с прилавков магазина. Пришлось загружаться коньяком и отвратительным вином.

В автобусе встретил Келеберденка, который впервые вез в зону свою молодую жену. Она — учительница русского языка и литературы, совсем недавно закончившая институт. Очень переживает — найдет ли в городке работу по специальности? Для молодых учителей это всегда большая проблема. Я обратил внимание, как широко и испуганно были открыты ее глаза, когда она пересекала ряды колючей проволоки. Не намного радостней был вид и у мужа.

Он уже получил отдельную квартиру, в которую я помогал переносить их вещи. За семь дней его отсутствия в городке на туфлях и стенах появился пушок плесени. «От i домовинку получив», — с горькой улыбкой похвастался Юра. Квартира в только что построенном доме была сырой и отдавала запахом погреба. Его «электрический кирпич» — кирпич, обмотанный спиралью, работал от сети круглосуточно, но с сыростью справиться не смог. И это ему еще повезло. А вот Бахарев не может привезти свою жену, так как в его службе с распределением квартир свои трудности.

На день моего рождения в комнату общежития мы с Юрой Пересторониным пригласили ребят, с которыми у меня сложились хорошие отношения. Среди них были капитан-лейтенант Пискарев и майор Гапонов, доступные в общении офицеры, которые служили в арсенале не один год. Оба получили высшие военные образования, интересовались историей, искусством и были интересными собеседниками. Их отличал широкий взгляд на происходящие перемены в стране и международные события. Пискарев был коренным ленинградцем, носителем исконной питерской интеллигентности и оптимизма. Гапонов — москвичем, что выражалось в его спокойном и деловитом характере, немногословии и изрядной доле скептицизма. Когда они собирались вместе, то обязательно о чем-нибудь спорили. Видимо, в этом находили выход своим нереализованным возможностям и знаниям. А знали они несравненно больше, чем остальные офицеры.

Сегодня они затеяли дискуссию о том, какие сведения советская разведка могла предоставить нашим ученым из американских секретов атомной бомбы. Это скорее напоминало диалог, чем дискуссию.

— Еще в училище нам рассказывали на лекциях о принципе действия и устройстве первых атомных бомб, сброшенных на японские города, — сказал Пискарев. — Когда же мне пришлось познакомиться с нашими изделиями, то у меня не было ни малейшего сомнения, что они — копия американской бомбы, сброшенной на Нагасаки. Я не знаю, как и кем были добыты эти секреты, но в наших изделиях они были использованы в полном объеме.

— А ты знаешь, что главный секрет атомной бомбы был раскрыт еще до войны в работах советских, немецких и американских физиков — цепная реакция деления ядер урана с выделением огромной энергии, — ответил ему Гапонов. — Эти работы публиковались в физических журналах, обсуждались на научных семинарах в институтах. Но на работы с ураном тогда смотрели только как на новые достижения атомной физики, позволяющие раскрыть тайны строения материи. О применении этого явления для создания оружия пока еще не думали.

Только в 1939 году Эйнштейн в письме к президенту Рузвельту написал, что немцы могут первыми сделать атомную бомбу. После этого письма все работы по исследованию атомного ядра урана в США, Великобритании и Франции были засекречены, а результаты их исчезли из открытой печати. Только наши физики продолжали публиковать свои работы, хотя СССР всегда отличался приверженностью к секретам.

В 1940 году директор Института химической физики академик Н. Н. Семенов тоже написал письмо в свой наркомат с предложением об организации работ по новому виду оружия фантастической силы. Но там сочли такое оружие фантазией. И только после того, как в 1941 году наши разведчики в Лондоне раздобыли секретный доклад комитета о работах над созданием атомной бомбы, наши ученые поняли, что они бесплодно держали в своих головах…

Пискарев оживился:

— Так все же разведчики были! И имели возможность проникнуть в секретные лаборатории.

— Главное — не в этом, — продолжал Гапонов. — Главное — то, что только после этого сообщения советское правительство приняло решение развернуть работы по военному использованию атомной энергии. А наши ученые перестали сомневаться в своих необыкновенных результатах. К этому их подтолкнула и начавшаяся война. Без сомнения, наша разведка сильно помогла в создании советского атомного оружия, но это была не столько техническая, сколько психологическая помощь.

По сути в разговоре были высказаны две распространенные точки зрения на роль советской разведки в создании нашей атомной бомбы. Какая из них соответствует действительности — до сих пор является спорным вопросом. Я слушал этот разговор с большим интересом, так как в то время многое из сказанного было для меня неизвестным.

Прошли десятилетия, рассеялись тучи холодной войны, рассекречены и опубликованы материалы о работе нашей разведки в США и Великобритании. Одной из лучших книг, посвященных теме атомного шпионажа, является книга, написанная профессиональным контрразведчиком Владимиром Чиковым[24]. На основании материалов этой книги и других публикаций я составил хронологию событий тех лет.

А как же оценивали вклад разведки в создание советской атомной бомбы ее главные творцы?

Академик Курчатов И. В. как-то сказал Завенягину, будущему министру среднего машиностроения: «Если быть объективным, Аврамий Павлович, мы должны сказать огромное спасибо разведке. Вклад ее в создание первой советской атомной бомбы составляет шестьдесят процентов, остальные сорок — наши[25]…». Чуть позже он снизил эту оценку до «фифти-фифти».

А вот мнение Харитона Ю. Б., академика, почетного руководителя Российского федерального ядерного центра, конструктора первой советской атомной бомбы: «Когда мы получили информацию о том, что бомба, о которой нам было ранее сообщено, успешно испытана в США, стало ясно, что и нам лучше испытать именно эту схему. Необходим был самый быстрый и самый надежный способ показать, что у нас тоже есть ядерное оружие. Более эффективные конструкции, которые нам виделись, могли обождать».[26]