Владимир Контровский - Трудно быть богом обитаемого острова

• Название: Трудно быть богом обитаемого острова
• Автор: Владимир Контровский
• Жанр: Научная Фантастика

---

— Я обдумаю твои слова, высокий уполномоченный, — сказала пандейка, поднося к губам чашку и пристально глядя на Максима, — и я отвечу тебе: сегодня вечером. Приходи, когда начнёт темнеть — приходи один, и без оружия.

И великая кёнигин Итана Энгу, правительница Пандеи, рассмеялась — звонко, как молоденькая девчонка, беззаботно радующаяся жизни.

Что бы это значило, думал Максим, возвращаясь со своим эскортом во временный лагерь дипломатической миссии за рекой. Он знал, что саракшианская идиома «приходи один, и без оружия» означает «можешь ничего не опасаться», но ему почему-то казалось, что в словах Итаны таился и другой смысл.

* * *

Максим, разумеется, не понял слова Итаны «приходи один, и без оружия» буквально. Высокий уполномоченный Временного Совета, в одиночестве отправляющийся под вечер к верховной правительнице Пандеи через имперско-пандейскую границу — это выглядело бы до крайности нелепо (не хватало ещё переправиться через реку вплавь, выше или ниже по течению, а потом в темноте разыскивать в посёлке нужный дом). Максим возглавлял важную дипломатическую миссию, и ему и в голову не могло придти совместить эту миссию с чем-либо ещё. Вечерний визит на пандейский берег был обставлен официально: Максим прибыл в сопровождении своего привычного эскорта и сверх того прихватил с собой двух офицеров контрразведки, раздосадованных тем, что они не смогли принять участие в утреннем визите к великой кёнигин. Последнее было со стороны Мака чистым мальчишеством: ты сказала мне придти одному, а я приведу с собой ещё больше народу — я сам это решаю.

Впрочем, кёнигин Итана и не предполагала, что Мак Сим поймёт её буквально: в Доме Встреч, судя по накрытому столу, ждали не гостя, а гостей — во множественном числе. Сам по себе накрытый стол был ещё одним хорошим знаком, но Мак испытал вдруг что-то похожее на разочарование: ему почему-то хотелось, чтобы Итана ждала только его — одного. Несуразность этой мысли была очевидной, и Максим постарался выбросить её из головы.

Банкет был строго официальным. Дружеским его назвать было нельзя: слишком много взаимных обид накопилось между двумя странами за долгие века, и забыть эти обиды было не так-то просто. Поднимались тосты за здоровье Исполреша Республики, за здоровье кёнига Торира Энгу и его несравненной супруги, за взаимопонимание и за процветание, за мир и дружбу, но холодок не уходил, он отчётливо витал в воздухе: кёнигин Энгу так ещё и не дала ответ на предложение Мака Сима. Есаул Аанни с холодной улыбкой принимала цветистые комплименты офицеров-контрразведчиков, поочерёдно глядя на них обоих из-под полуопущенных ресниц, переводчики молчали и слушали, и только старый ротмистр налегал на пандейское вино и дичь, радуясь редкой возможности скрасить своё унылое пограничное существование. Максим ждал слов кёнигин, но Итана, сменившая свой деловой костюм на длинное искрящееся вечернее платье, молчала — казалось, она погружена в какие-то свои тайные мысли, не имеющие никакого отношения к переговорам на высшем уровне. Время от времени она бросала на присутствующих быстрые взгляды, и когда Максим встречался с ней глазами, ему хотелось, чтобы все остальные участники банкета провалились к антиподам, оставив их с Итаной наедине.

Что за наваждение, думал он, опять экстрасенсорика? Или древняя пандейская магия (он готов был в это поверить)? Или…? Ох, скорей бы всё это кончилось, говорил он себе, заедая душистыми лесными ягодами терпкое вино.

Максим ждал, и всё-таки развязка была для него неожиданной. Итана допила бокал, встала из-за стола и сказала, глядя на Мака своими бездонными чёрными глазами, — сказала так, словно вокруг никого больше не было.

— Ты ждёшь моего ответа, высокий уполномоченный? Идём — я дам тебе ответ, Мак Сим.

И Мак встал и пошёл за ней, чувствуя, как плывёт под ногами прочный деревянный пол. Он ощущал спиной взгляды имперцев, и взгляд Аанни, но ему это было безразлично. Он шёл за Итаной, желая получить ответ, и не хотел признаться даже самому себе, что ждёт от неё гораздо большего, чем несколько слов, пусть даже слов государственной важности.

Они миновали несколько комнат, оставляя за спиной ширмы, смыкавшиеся с тихим шорохом, и оказались в почти полной темноте, прореженной множеством слабо светящихся зелёных огоньков, окружавших их со всех сторон и казавшихся живыми. Итана повернулась к Максиму — глаза её мерцали в такт живым огонькам на стенах — и прошептала:

— Ты ждешь ответа, посланник? Вот мой ответ: между нашими странами будет мир.

С этими словами она по-змеиному ловко выскользнула из платья, одним движением разорвала рубашку Мака сверху донизу и прижалась лицом к его обнажённой груди.

Ну вот, промелькнула в голове Максима несвоевременная и предельно нелепая мысль, оправдывайся теперь перед интендантом Департамента за испорченную новенькую форму. И другая мысль, гораздо менее нелепая: а как же Рада? Но тут же обе эти мысли были смыты потоком взбунтовавшейся крови, ударившей в виски, — какие тут могут быть размышления? Он поднял Итану на руки — она показалась ему легче пёрышка, только пёрышко это было почему-то нестерпимо горячим, — и понёс её к широкому ложу: землянин Максим Каммерер отлично видел в темноте.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. КОЛЬЦО НЕНАВИСТИ

Он лежал на спине, обессиленный до головокружения, чувствуя под ладонью тугую грудь кёнигин. Это не женщина, и даже не кошка, думал Максим, наблюдая за живыми зелёными огоньками (он уже знал, что это светлячки, которыми сыновья и дочери вождей лесных кланов украшали когда-то свои брачные шалаши), это бешеная тигрица… Да, вот уж никак не ожидал, что кто-нибудь из саракшиан может сравниться со мной физическими, гхм, возможностями. А ночь ещё далеко не кончилась, и, похоже, тигрица ещё не наелась…

— А что ты скажешь мужу? — спросил он, пытаясь рассмотреть в темноте выражение глаз Итаны. — Твои приближённые наверняка догадываются, куда и зачем мы с тобой ушли.

— Подумай лучше о том, что ты скажешь своей жене, — кёнигин тихо засмеялась. — Пандейские женщины свободны — мы сами решаем, кому дарить свою любовь. А если тем, кого мы взяли в мужья, это не нравится, они могут идти куда угодно. В лесу места много, как у нас говорят.

Ого, подумал Мак, вот тебе и матриархат во всей его неописуемой красе. Интересно, Итана-жрица, которую сожгли там, на холме, где теперь руины, она была прапрапра… моей Итаны-кёнигин или просто тёзкой? Но в любом случае, ведьмовства в госпоже Итане Энгу хоть отбавляй. И она права — что я скажу Раде? И ведь раскаяния во мне нет, вот ведь какая штука… А я ведь ей изменил, да, изменил…

Однако довести свои мысленные нравственные терзания до сколько-нибудь связного умозаключения Итана ему не дала. Она приникла к нему всем телом, и Мак почувствовал, что силы у него ещё очень даже есть. И он снова сжал Итану в объятьях, и она снова стонала, выгибаясь и стискивая его бедрами, словно пытаясь утащить его в горячую сладкую бездну, в которую можно падать бесконечно — в бездну по имени «любовь»…

О любви мужчины и женщины Максим Каммерер знал немного — куда меньше, чем о ядерных реакторах, эмбриомеханике и нуль-транспортировке. Считалось, что в спокойном и упорядоченном обществе землян нет места буйным сексуальным страстям — о них или не говорили вообще, или говорили крайне мало, апеллируя к широко известному принципу тайны личности. Но Максиму иногда казалось, что об этом не говорят потому, что и сказать, собственно, нечего: в рациональном социуме не должно быть Ромео и Джульетт, Отелло и Дездемон, любовных треугольников и супружеских измен. Считалось, что все любовные трагедии были изжиты вместе со всеми иными трагедиями, порожденными рудиментарными чувствами, к которым, несомненно, относились ревность, эгоистическая жажда обладания и даже сама половая любовь, по каким-то непонятным признакам придававшая отдельному индивидууму в глазах другого отдельного индивидуума неоправданно высокую ценность по сравнению со всеми прочими отдельными индивидуумами. Любовь мужчины и женщины не поддавалась математическому анализу, перед ней пасовала логика, и поэтому на этой любви старались не акцентироваться, принимая её как данность, дарованную человечеству непонятно кем и непонятно зачем (для упорядоченной репродукции бешеные страсти не нужны). Отношения полов признавались, но не романтизировались; общество не лезло в чужие постели, но и не воспевало любовь — слишком нерациональным казалось это чувство землянам двадцать второго века.

Да, в интернатах в пору взросления юноши целовались с девушками, складывались устойчивые (или неустойчивые) пары, и были даже «взрослые» отношения, оканчивавшиеся (или не оканчивавшиеся) браками. Но всё это считалось мелочью, не стоящей пристального внимания — что такое есть томление плоти по сравнению с высокими порывами духа? Так, дремучие инстинкты, которые можно (и нужно) задавить, если они мешают чему-то более важному. И давили, и небезуспешно…