Кристофер Брэм - Жизнь цирковых животных

• Название: Жизнь цирковых животных
• Автор: Кристофер Брэм
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-18872-X

Очаровательный стареющий актер Генри считает, что в жизни ему нужен только секс, а не любовь, однако его чем-то привлекает юный Тоби, который едва оправился после разрыва с преуспевающим драматургом Калебом, чья сестра Джессика никак не может заставить себя влюбиться в неудачливого актера Фрэнка, который ее просто обожает, в то время как ядовитый театральный критик Кеннет ненавидит свою жизнь и по совету психотерапевта вымещает эту ненависть в рецензиях, особенно – на пьесы Калеба… Тут на сцене появляются пистолет и мать Калеба и Джессики, которая, по счастью, стреляет не очень хорошо…

Кристофер Брэм дарит нам незабываемые десять дней, которые потрясают Бродвей и окрестности. Актеры, режиссеры, драматурги, театральные агенты, критики, психоаналитики – странные и забавные зверюшки на арене цирка жизни. Комедия положений в блюзово-голубых тонах, почти мистические совпадения и невероятные встречи. Шоу должно продолжаться

---

За углом какой-то человек изумленно воскликнул:

– Молли? Молли Дойл? А ты что здесь делаешь, прах меня побери?

Джесси вскочила на ноги, но и стоя не смогла разглядеть тот конец коридора.

– Джимми Муртаг, – продолжал голос. – Я работал с Бобби, упокой Господь его душу. Ну и вот, как услышал насчет тебя и…

Дверь захлопнулась, и голос затих.

Джесси оглянулась на Калеба. Он тоже слышал этот разговор. После краткой паузы он возобновил свой спор с Айрин:

– Я знаю, что ты специализируешься на шоу-бизнесе. Но если ты не сможешь сейчас дозвониться тому парню, приезжай сама, ладно? Точно? Хорошо, спасибо.

Он закрыл телефон и передал его Джесси.

– Айрин знает хорошего адвоката, – сказал он. – Она постарается разбудить его и привезти сюда. Если не добудится, приедет сама. В любом случае, до шести утра ничего не получится.

У Джесси вырвался стон.

– Я не могу уйти, пока мама здесь. Мне все время кажется, ее куда-нибудь перевезут. Отправят без нас, а потом мы не сумеем ее найти. Паранойя, разумеется, но я ничего не могу с собой поделать.

– Со мной происходит то же самое, – кивнул Калеб. – Однако нет смысла всем торчать здесь. Схожу-ка я в Сент-Винсент, посмотрю, как там Прагер.

Джесси настороженно прищурилась.

– Я не собираюсь просить его отказаться от иска или что-то такое, – пояснил он. – Просто узнаю, как у него дела.

– Я с вами, – вызвался Генри.

– В этом нет необходимости, – нахмурился Калеб.

– Но мне хочется пройтись. Может быть, я сумею уговорить мистера Прагера. У меня это получится лучше, чем у вас. Ведь он – мой поклонник.

Калеб оглянулся на сестру – не знает ли она, чем руководствуется ее босс.

Джесси явно понятия не имела.

– Идите, – сказала она. – Я тут справлюсь. Фрэнк побудет со мной. Ты же не уйдешь, Фрэнк?

– Я останусь, – пообещал он.

Фрэнк, судя по всему, рад быть полезным, и Джесси рада его присутствию. Но между ними не все ладно, или так только кажется со стороны?

– Ничего не бойся, – подбодрил ее на прощание Генри. – Все будет хорошо. – И он ушел вместе с Калебом.

72

Это тебе не кино, размышлял Генри. Сперва шум и грохот – выстрелы, кровь, копы, – а потом время останавливается, словно в больнице. И полицейский участок выглядел скучно, отталкивающе – точь-в-точь больница. Вот почему, когда Калеб Дойл собрался навестить Прагера, Генри сразу же поднялся:

– Я с вами.

На улице все еще было темно, глаза отдыхали после яркого флуоресцентного света. Прохладный, сыроватый воздух напомнил Генри летнюю ночь в Хемпстед-Хит.[106] Узкую улочку окаймляли растрепанные деревья, больше похожие на ершики для бутылок. Генри молча шел рядом с Калебом. Это стоическое, мужественное молчание вполне его устраивало – первые несколько минут.

– Потрясающе, – заговорил он, наконец. – Невероятно. Моя мама в жизни бы не подстрелила критика ради меня.

Калеб поморщился.

– Ваша – крепкий орешек, – поспешил добавить Генри. – Выкарабкается.

– Возможно, – процедил Калеб, не глядя Генри в глаза.

Генри понимал, как неуместна его болтовня, но не мог остановиться.

– Ну вот, мистер Дойл, мы и встретились лицом к лицу. Я столько слышал о вас – сначала от вашей сестры, потом от нашего – уф – друга, Тоби.

Калеб метнул быстрый взгляд на артиста и снова отвернулся:

– Не верьте ничему, что услышите от Тоби.

– Почему? Потому что он все еще в вас влюблен?

Калеб опять поморщился:

– Нет. Он только воображает, что влюблен в меня.

– Разве это не одно и то же? – усмехнулся Генри. – Нет, я знаю, что вы имеете в виду. Бывает и так, что другой любит любовь или еще что-нибудь, а мы оказываемся посредниками между ними.

Теперь Калеб взглянул на него по-доброму, почти дружески.

– Не хотелось бы обсуждать Тоби. Почему все вечно говорят о Тоби? Что в нем такого особенного?

Генри призадумался:

– Попка красивая.

Калеб нахмурился, словно услышал оскорбительную грубость, но, вздохнув, признал:

– Да. Попка красивая. И актер он неплохой. К тому же, в мальчике нет ничего дурного – злобы, подлости.

– Он прекрасный актер. Сходите, посмотрите его в этом спектакле.

Калеб словно не слышал.

– Но у Тоби нет здесь и сейчас. Нет личности. Нет границ между собой и другими людьми.

Генри улыбкой подтвердил его правоту. Он был доволен тем, что заставил Калеба разговориться.

– Он считает, что не добился взаимности, потому что вы все еще влюблены в умершего друга.

Глаза Калеба снова погасли.

– Он и это вам сказал? Что он еще наговорил?

– Мало чего. Говорил, что все еще любит вас. Для него это заслоняет все остальное. – Генри чуть было не спросил, говорил ли Тоби Калебу о нем, но ответ известен заранее. – Или вы не помните, что такое первая любовь? Она крепка, прочна как скала. И тупа, как скала, должен прибавить. – Он рассмеялся. – Признаться, я разочарован тем, сколь мало значит для вас Тоби. Я-то думал разыграть из себя Маршаллину[107] и уступить дорогу молодой любви.

Калеб покачал головой:

– Я старался полюбить его, и не смог. Так и не полюбил. Все сводилось к сексу. Это было хорошо, но Тоби хотел большего. И я – тоже. Интересных разговоров. Взрослого общения. Интереса хоть к чему-нибудь, помимо нас двоих.

– Прошу прощения, но как на ваш взгляд… Тоби нравится… секс? – Этот вопрос оказалось непросто выдавить из себя.

Калеб даже вздрогнул, изумленный и озадаченный.

– Ясно, – сказал Генри, – значит, дело во мне.

– Да нет, я не хотел… – пробормотал Калеб. – Вы просто… застали меня врасплох такой откровенностью.

Но Генри подметил на его лице облегчение и радость. Конечно, и драматург человек – ему приятно знать, что его бывший партнер не достиг вершины блаженства с другим мужчиной. Не стоит рассказывать ему о чисто символическом акте минета на крыше пентхауса.

– Секс ему нравится, – сказал, наконец, Калеб, – но он подходил к делу слишком сознательно, словно исполнял долг. Он то ли секса боялся, то ли что я недостаточно люблю его. – На этот раз гримаса Калеба вышла еще выразительнее. – И в Бена я больше не влюблен. В моего умершего партнера. Тоби выдумал это без всякой на то причины – разве что я не любил его, а Бена любил.

– Скорбь и любовь не исключают друг друга, – кивнул Генри.

Калеб явно удивился тому, что кто-то его понимает, и это подвигло его продолжать:

– И скорбь не так уж глубока – Бен умер шесть лет тому назад. Я уже почти не горюю по нему. Но я горюю по своему горю. Вы понимаете? Особенно теперь. Я написал новую пьесу, она провалилась. Это очень больно. Так всегда. Но из-за этого я начал вспоминать Бена. Как будто мне понадобилась реальная боль, сильная боль, чтобы заглушить эту пустяковую обиду на плохие рецензии, на то, что пьесу сняли со сцены. – Он фыркнул, негодуя на самого себя. – Тоби не мог этого понять. Он решил – это значит, что я по-прежнему люблю Бена. Скорее уж, я влюблен в свою утрату. И то временно. На данный момент.

– Каким был Бен? – спросил Генри. – Он тоже имел отношение к театру?

– Нет. И это, среди прочего, очень мне нравилось. – Калеб слегка принужденно засмеялся, но видно было, как он рад возможности поговорить о Бене. – Он преподавал математику в старших классах, в частной школе…

И он начал рассказ о человеке, который бросил колледж, чтобы учить детей – Бен был восемью годами старше Калеба, и они прожили вместе десять лет; Бен отнюдь не был святым, шлялся направо-налево, причинял Калебу боль. Не эти подробности интересовали Генри, а то, как говорил Калеб – тепло, но не приукрашивая покойного друга. Согретый любовью реализм.

Калеб все еще рассказывал о Бене, когда из проулка они вышли на широкий и пустой бульвар – Седьмую улицу. Мимо проехал одинокий хлебный фургон. Бары и кафе были закрыты, работал только овощной рынок на углу. Высокий кореец в бумажном поварском колпаке стоял в пятне света перед ларьком, размахивая клюшкой для гольфа, отрабатывал удар. На востоке ночное небо вылиняло до легкой, приятной голубизны.

Калеб указал рукой влево, и они свернули вверх по Седьмой.

– Бен промучился три года, – продолжал он. – Три года по больницам.

– И все это время вы были рядом?

Калеб кивнул.

– Ужасно.

Калеб посмотрел Генри в лицо.

– Десять лет назад я похоронил Найджела, – сказал Генри. – Я был ему нянькой, врачом, поварихой. Задницу ему подтирал.

Он мимолетно улыбнулся Калебу и отвел взгляд, опустил глаза.

– Трудно поверить? Такой повеса, как я. – Он покачал головой. – Стараюсь никому не говорить. А то люди смотрят как-то странно. Словно подозревают в тебе какой-то изъян. Не то чтобы ты был особенно плох или там хорош, но не как все. Поврежденный. Вам я могу сказать, потому что вы сами через это прошли. Как это мучительно. Как утомительно и скучно. Каким беспомощным себя чувствуешь. – В голосе Генри зазвучала давняя нотка гнева. – А когда Найджел, наконец, умер – он был намного моложе меня, на пятнадцать лет, – когда он умер, я сказал себе: довольно. Больше я никогда не буду несчастен. Я заплатил по счетам и не стану страдать напрасно. Ни ради любви, ни ради искусства. Буду страдать ровно столько, сколько понадобится для игры. – Он снова улыбнулся, обнажил зубы, словно вызывая Калеба на спор.