Анатолий Уткин - Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен

• Название: Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен
• Автор: Анатолий Уткин
• Издательство: Изд-во Эксмо, Изд-во Алгоритм
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-05831-1

Вся первая половина XX века была для России фактическим военным противостоянием с Центральной и Западной Европой. На этом пути есть три основополагающих события: Брест, Версаль, Мюнхен, которые в конечном итоге имели трагические последствия для Западной Европы и для России. Запад хотел откупиться от Германии за счет России. И это надо учитывать нашим новым правителям, четко отстаивать национальные интересы, чтобы не оказаться в очередной ловушке.

---

Замедление союзного наступления оживило германское командование, что немедленно ощутили и германские политики в Берлине. Уже 3 октября военные в лампасах, а за ними и правительство Макса Баденского стали думать, что положение не безнадежно. Людендорф не согнал с лица обычной мрачности, но молвил, что «всеобщий коллапс можно предотвратить»[310]. Теперь Людендорф (так пишет он в мемуарах) полагал, что германская нота президенту была излишне слабой и почти заискивающей. «Нужен более мужской тон». Что же говорить о «безусловных» патриотах! Руководивший военной экономикой Германии Вальтер Ратенау написал 7 октября в «Фоссише цайтунг», что время для переговоров еще не наступило, что требуется мобилизация всего народа на защиту отечества. Представители консервативных партий в рейхстаге задавали вопросы: а не может ли Германия продержаться еще хотя бы шесть месяцев? Ратенау Максу Баденскому: «Если вы вынете самоубийцу из петли на час, то он в нее уже никогда не полезет»[311].

Германский фронт удержался. Еще несколько дней на маневры, которые могут укрепить ее ударную мощь. Или дадут возможность указать на Берлин как на пристанище пораженцев. Принц Макс Баденский уже ощутил шок. «Мне трудно описать, какой удар это наносило по мне. Почему же они не дали мне затребованных мною восьми дней?» Принц Макс начат порицать уже не отдельные личности, а германский характер в целом — «это проклятие немецкого характера». Социал-демократ Носке назвал это «культом экспертного знания». Каждый эксперт смотрит за своим участком и не видит всей структуры в целом.

Давление в политически пестром правительстве Макса Баденского росло в дни ожидания ответа президента Вильсона. Речь все чаще заходила о некоем призыве «Отечество в опасности!», который воспламенил бы страну на отчаянную борьбу до конца. Умеренные элементы успокоились, только получив текст американского ответа. Поступивший в Берлин 9 октября, он не был воинственным. Да, он требовал эвакуации оккупированных территорий, выдвигал «14 пунктов» как основу, но по существу это была совокупность задаваемых вопросов.

Во второй половине этого дня генерал Людендорф прибыл в Берлин. Он выглядел спокойным. Он признал, что опасность прорыва германского фронта не устранена, но всеобщее впечатление от его слов было недвусмысленным — кризис предшествующего периода если и не устранен, то ослаблен. Он не верил в революционно-патриотические призывы, а рекомендовал жестче искать рекрутов. И его катоновским повтором было: «Армия нуждается в передышке»[312].

Поскольку ответ Вильсона не имел элементов агрессивной задиристости, вторая нота Берлина, посланная в Вашингтон 12 октября, содержала только положительные ответы на все три поставленных Вильсоном вопроса. В ней содержалось согласие с необходимостью дискуссий, которые должны будут определить степень приложимости «14 пунктов» — в том случае, если на эти же условия согласятся западноевропейские державы. Германская сторона предлагала создать смешанную комиссию по эвакуационным вопросам.

Германский канцлер в смятении: «Старая вера в авторитеты ушла в прошлое». И левые и правые партии призывают кайзера к отречению, старая прусская система сломана, Германия находится между «безжалостными врагами на Западе и большевистской чумой на Востоке… Мы уже вступили в революцию»[313]. Макс Баденский все больше чувствовал себя в Берлине изолированным. Его единственными доверенными помощниками были полковник фон Хефтен и генерал фон Винтерфельдт. Он чувствовал отсутствие существенной поддержки в рейхстаге.

На восприятие второй германской ноты негативно подействовало потопление 10 октября между Британией и Ирландией пассажирского лайнера «Лайнстер» — в холодных водах погибли 527 человек. По мере того как молчаливая толпа на берегу опознавала прибиваемые волнами трупы, буря возмущения накалила страсти в союзных штаб-квартирах.

Американцы возобновили свое наступление 4 октября, но их хватило лишь на четыре дня боев. Першинг перешел к административным задачам, он организовал 2-ю американскую армию во главе с генералом Хантером Лиггетом, которая немедленно стала готовить свое собственное наступление. Першинг же, имея две армии, как бы стал вровень с Петэном и Хейгом. Клемансо же утешала лишь непримиримая взаимная враждебность американца Першинга и англичанина Хейга.

10-я армия Манжена 13 октября освободила Лаон. Манжен поделился своими мыслями: ненависть ослепила немцев настолько, что вместо уничтожения стратегически важных дорог немцы взрывают средневековые замки и рубят вековые деревья. Наибольшее продвижение было достигнуто к северу от реки Уазы; словами Фоша — «между холмистым берегом Мааса и широкими равнинами Фландрии… Именно здесь решались судьбы Европы прежде — вплоть до Ватерлоо»[314]. 19 октября бельгийцы во главе с королем Альбертом вошли в Брюгге, молясь на нетронутый средневековый город (в отличие от депортированной рабочей силы). Все бельгийское побережье теперь было в руках западных союзников.

ВИЛЬСОН — ГЛАВНЫЙ ПОСРЕДНИК

Президент Вильсон получил вторую германскую ноту во время обеда в нью-йоркской «Уолдорф-Астории». Его не меньше событий на Западном фронте занимали предстоящие в ноябре выборы, а Нью-Йорк был, как известно, оплотом демократической партии. Предстоял концерт в пользу слепых итальянских солдат, а голоса итальянских избирателей нужны были как никогда. Рядом с сурового вида президентом сидела излучающая радушие Эдит Вильсон, овация взволновала их обоих. Гром аплодисментов был таков, что присутствующий иностранец подумал, что окончилась война. Именно ради этой цели Вильсон не спал наступившую ночь — он беседовал с секретарем Тьюмалти относительно возможных новых американских шагов. Не спал и покинувший раньше времени концерт полковник Хауз. На следующий день они с президентом уже работали над ответом Берлину.

Но прежде всего следующее. Продолжать и далее обмениваться нотами с немцами без оповещения своих союзников становилось уже невозможным. Европейские лидеры уже напоминали Вильсону, что одной эвакуации германских войск с их территории будет недостаточно. А конкуренты-республиканцы вспоминали старый лозунг генерала Улисса Гранта: «безоговорочная капитуляция». Политический соперник — сенатор Генри Кэбот Лодж уже выдвинул свои «десять пунктов» — и они весьма отличались от президентских четырнадцати. Главное: в них ничего не говорилось о Лиге Наций. Лодж требовал «идти в Берлин и там подписать мир». А Теодор Рузвельт ставил все точки над «i»: «Мы не интернационалисты, мы американские националисты»[315]. Оба республиканца требовали от президента Вильсона добиться «безоговорочной капитуляции» на германской территории. Один из сенаторов объявил, что подписать перемирие «значило бы потерпеть поражение в войне».

Как вспоминает полковник Хауз, он никогда не видел президента Вильсона более взволнованным и более расстроенным. Ему хотелось «подготовить окончательный ответ, чтобы уже не было больше обмена нотами». Вильсон послал 14 октября 1918 г. третью ноту немцам даже без согласования с союзниками. Он предупредил Макса Баденского, что условия заключения перемирия будут выработаны военными экспертами для «поддержания нынешнего состояния военного превосходства армии Соединенных Штатов и их союзников на театре военных действий». Но игнорировать западных союзников было уже невозможно, и в тот же день Вильсон попросил полковника Хауза выступить в роли посредника, в качестве его личного представителя в Париже. Особым кодом они будут обмениваться впечатлениями и соображениями. (Британская разведка прочитала этот код еще до отплытия Хауза в Европу.) «Я не даю вам никаких инструкций, поскольку чувствую, что вы знаете, что делать». У полковника была единственная бумага от лица президента: «Тому, кого это касается». Хауз отбыл в Европу 18 октября 1918 г. без плана, без стратегического замысла, без четких указаний. Интуиция и память о встречах с президентом были его отправными точками. С ним был только один его друг — англичанин сэр Уильям Уайзмен.

ГЕРМАНИЯ В АГОНИИ

Получив ответ президента, канцлер Макс Баденский пораженно сказал: «Ни слова в этом ужасном документе не напоминает суждения высокого арбитра, на роль которого президент претендовал»[316]. Германские газеты ухитрились получить текст ответа президента Вильсона. Вся Германия обсуждала сложившуюся ситуацию. 16 октября 1918 г. адмирал фон Мюллер занес в дневник: «Перспективы заключения мира разрушены. Остается борьба не на жизнь, а на смерть. Возможно, нас ждет революция»[317].

Будущее решалось во время встречи в этот день Людендорфа со всем кабинетом министров. Военная надежда Германии — Людендорф тем временем отходил от сентябрьского шока. Да, германские войска отступали, но они не бежали. Худшее не случилось, дезинтеграции не произошло, надежда похоронена не была. Людендорф приходил в себя. Теперь он был в привычном для себя состоянии решения сложной задачи. На ключевой вопрос, можно ли удержать Западный фронт, Людендорф ответил, что «прорыв этого фронта возможен, но скорее маловероятен». Может ли страна укрепить свои вооруженные силы? «Подкрепления всегда приходят вовремя», — ответил мастер стабилизации безнадежных ситуаций. Получают ли американцы столь большие подкрепления, что это решает дело? «Мы не должны преувеличивать ценность американских войск». Немцы не боятся американцев «так же, как они не боятся англичан». Людендорф рассчитывал на кампанию 1919 г. по реке Маас в направлении Антверпена. Ощутимо ли союзное превосходство в танках и самолетах? «Некоторые части, такие, как батальоны «охотников» и пехотная гвардия, считают охоту на танки спортом».