Иван Елегечев - В русском лесу

• Название: В русском лесу
• Автор: Иван Елегечев
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1981

В новую книгу Ивана Елегечева вошли лучшие его рассказы о людях тайги, созданные за последние годы. Пишет он о людях Западной Сибири и Приобья с большой теплотой и любовью.

---

Долго тащился Степан на промысел. Пришел наконец в свой урман. Смотрит: тайга пустая, неурожай — ушла белка, ушел соболь, улетели глухари, косачи и рябчики. Даже глазастый сыч и тот куда-то девался.

«Плохи мои дела!» — приуныл Степан и уселся на пенек и стал думать, как ему быть. Степан понимал: надо искать богатый урман: не вся же тайга пустая! Но искать трудно и долго. «А не поискать ли мне, в самом деле, золотую кумирню, — подумал, — не поклониться ли остяцким идолам и не попросить ли у них помощи, авось они не откажут! Вернусь тогда домой с богатой добычей».

Думал, думал Степан и порешил искать кумирню — так легче будет прожить.

Идет. День идет, другой, третий. Поднялась падера, снежной мглой все кругом застлало, ветер опрокидывает назад, идти мешает. Степан в чью-то переночуйку забрался, отсиживается, хорошей погоды ждет. Дождался — снова пошел. Неделю идет, другую, третью. Чует, весной повеяло, тепло. Солнышко греет, бурундуки свищут, одинокая лисица тявкает, собак зовет — позабавиться, поиграть в пихтаче. Река большая перегородила дорогу — на берестянке Степан переправился на ту сторону. Снова идет, быстро идет, хочет скорее разыскать золотую кумирню.

Шел, шел, вышел к чужим юртам. Большие юрты, богатые, крыты шелковой и бархатной крышей, на дверях бисерные украшения. Возле дверей собаки большие, жирные, цепи на них золотые, ошейники серебряные, сами ленивки мутноглазые, едва шевелятся, не лают, даже паута с носа им лень согнать. Вошел в одну юрту Степан, здоровается, никто ему не отвечает. Вглядывается со света Степан — возле стен нары, коврами персидскими устланные, на коврах люди валяются вповалку, толстые да мордастые, как собаки, зевают спросонок широкорото, переговариваются между собой ленивыми голосами: кого это боженька послал нам спозаранку?..

«Хороши спозаранку, — подумал Степан, — уже дело к вечеру, а они все спят». Сказал:

— Робята, не скажете, как мне добраться до золотой кумирни? Идолам да кумирам хочу поклониться, чтобы удача сама по себе перла в руки.

— Как не сказать, скажем, — за всех ленивцев ответил самый толстый и жирный лежебока. — Вон там она, на Шеломке, выйдешь на взгорок — увидишь.

— Спасибо, братцы, — сказал Степан. — Пойду. Скореича мне охота с идолами встретиться лицом к лицу и упасть перед ними на коленки.

Вышел — постоял возле дверей, назад вернулся. Спросил:

— Робята, а не скажете ли вы, отчего вы все такие толстые?

— Скажем, — за всех ответил самый толстый лежебока. — Все из-за этой самой кумирни, которую ты ищешь, провались она в тартарары. Наш шаман шибко умный, знается с чертями и кумирами, подарки им дарит, и за то кумиры нас любят, все нам дарма дают: и балык, и черную икру, и мед, и водку, и мясо. Хошь, птичье молоко добудем. Сытно нам живется, едим от пуза. И от такой, братец, жисти охотники среди нас повывелись. Все норовят домовничать, а в урман не затянешь на веревке. У мужиков брюхо растет — земли не видят, одно знают: водку жрать да с бабами обниматься. Разленились, изнежились хуже некуда, метко стрелять разучились, лыжами не владеют, по звездам не ходят, болота боятся, реки боятся, медведя боятся... Вот и получается, что от золотой кумирни вред один. Понял?

— Ага, понял, — сказал Степан, — вижу, зажрались вы, робята.

— И ты зажрешься, ежли золотым кумирам молиться будешь, — сказал лежебока. — А как отучнеешь, так свалишься на нарах свинья свиньей.

Степан отошел, уселся на пенек, думает: надо разобраться что к чему. На голодное брюхо жить худо, но и так валяться, тоже не хорошо. Не поискать ли богатый урман, зачем ему кумиры?..

Сидит Степан на пеньке, думу думает. И пусть думает — на то и голова на плечах, чтобы в соображение входить обо всем.

8. Хитрая шкура

Жил богатырь, звали его Наун. Был он такой сильный, что никто в тайге не мог его побороть. Рост — выше леса, идет — земля дрожит. Люди почитали его и уважали за то, что он делал много добра: защищал от врагов, добывал рыбу, ходил на звериный промысел.

Текли годы. Род богатыря Науна процветал. И люди, и Наун — все были довольны друг другом и жили в мире и уважении. Так, может, до скончания века текло бы, да вмешалась нечистая сила. Так было. Приходит раз к Науну черт и говорит:

— Послушай, Наун, чегой-то ты все колготишься, на людей гнешь горб, без дела не посидишь. В твои годы не мешает тебе пожить в свое удовольствие и повеликаться: живешь-то на свете ведь всего-навсего раз.

— Такая моя натура, — сказал Наун. — К работе я привык и людей защищать от врагов привык.

— А ты попробуй по-другому пожить, — сказал черт, — поверь, не покаешься. Дам я тебе хитрую шкуру — счастье узнаешь. Если же тебя моя шкура не устроит, можешь возвернуть ее в любое время.

— Ладно, давай шкуру, может, в самом деле, я счастье узнаю.

Вынул черт из мешка хитрую шкуру, подал Науну и тотчас скрылся. Наун облачился в шкуру черта, поверх нее штаны и малицу надел — и тогда одолел его сон. Лег на лежанку, уснул, спал долго. Проснулся — старых настроений как не бывало. Работать лень, охота дома без дела валяться. И гордость в груди за себя ворошится зверьком. Есть захотел — поднялся, думает: «Хватит по-старому жить, по-новому поживу. Делал я людям добро, теперь пусть люди кормят меня за то и возвеличивают: я заслужил!» И закричал во весь голос:

— Эй, люди, тащите мне нельму, тащите икру, тащите и оленье мясо.

Люди уважают Науна — несут ему, как велит, оленье мясо, и икру, и жаренную на сковородке нельму.

— Ешь, богатырь, — говорят, — наедайся, время придет — нам послужишь.

— Послужу, — обещает Наун. — За мной дело не станет.

С тех пор и повелось: люди работают на богатыря, а он в пещере сидит, принимает приношения, ест, пьет да еще ругается: того-другого мало, то-другое невкусно. Если ему возразят: попил, поел задарма, может, хватит, помоги нам, из сил выбились, — он сердится и велит кормить его получше и для деликатности на колени перед ним становиться. Что ж, сила солому ломит: боятся богатыря люди, на коленях перед ним ползают и подают сладкие кусочки. Ежли же найдется среди людей кто понастырней, того Наун в пещеру-кутузку посадит и приставит верного караульщика. Учинив расправу, усядется у огня и думает: «Молодец черт, хороша хитрая шкура!»

Много ли, мало ли времени протекло, неизвестно. Раз прибегают к Науну люди, кричат:

— О, богатырь Наун, спасай нас, враги напали.

Наун вылез из пещеры, видит: кругом тьма-тьмущая врагов, схватил было бревно, чтобы неприятеля бить-колотить, но тут хитрые мысли явились в голову. «А чего, — подумал, — я полезу наперед батьки в пекло, зачем я буду жизнью рисковать. Пусть от врагов защищаются люди сами». И снова забрался в пещеру.

А врагам того и нужно: пожгли жилища, увели в полон детей и женщин, мужиков побили, лодки угнали, сети порвали, много беды принесли. Уцелевшие от разгрома и разорения люди, как враги ушли, собрались вместе, стали советоваться: что делать, как заставить Науна работать и воевать. Говорили, говорили, ни к чему не пришли, отправились к Науну все вместе. Пришли, спрашивают:

— О, великий богатырь Наун, почто ты от всех дел отстраняешься? Ужель ты обижен на нас?..

— Нет, не обижен я на вас, — ответил Наун, — я просто, как враги пришли, был хвор, не обессудьте. Знайте, как снова враги придут, я за вас горой-стеной стану.

— Дай-то бог, дай-то бог! — говорили люди и радовались, что Наун с ними.

Ушли успокоенные люди. А Наун, проводив ходоков, полулежит в пещере и похохатывает: спасибо черту!..

И еще были нападения на землю Науна. Люди падали сотнями, сраженные мечом, а Наун, вопреки обещаниям, отсиживался в пещере и наружу не показывал носа. Хорошо ему жилось. Враг опустошал землю, людей побивал во множестве, но всегда кто-нибудь уцелевал, — после ухода неприятеля этих уцелевших Наун заставлял работать на себя.

Много ли, мало ли проходит времени — приходит к Науну черт и говорит:

— Ну, каково живется в хитрой шкуре?

— Хорошо живется, спасибо, черт.

— А я за шкурой пришел, самому нужна.

— Не отдам, — сказал Наун. — Пришлась она мне впору.

— Брось дурачиться, — говорит черт, — снимай шкуру, я тебе добра желаю. А ежли отступлюсь, тебе хуже будет, пропадешь.

— Не пропаду, — говорит Наун. — Я понял: хорошо жить в свое удовольствие.

— Хорошо-то хорошо, — говорит черт, — только знать надо меру, а ты, гляжу, совсем обнаглел.

— Я богатырь, я заслуженный...

— Заслуги твои старые, на них далеко не уедешь.

— А твоя шкура на что?

— Дурак, хитрить и великатиться тебе больше не перед кем.

Сказал — исчез черт, как в воду канул. Наун вылез из пещеры, смотрит: кругом пепелища, мертвые тела, скот бродит без призора, ни единого человека из его рода не уцелело. Почесал в затылке Наун, делать нечего, раз не перед кем хитрить и великатиться, придется снять хитрую шкуру: снабжать-то его едой некому, самому надо разворачиваться. Хочет снять хитрую шкуру Наун, а она не снимается, рвет ее — не сдирается, словно приросла.