Иван Елегечев - В русском лесу

• Название: В русском лесу
• Автор: Иван Елегечев
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1981

В новую книгу Ивана Елегечева вошли лучшие его рассказы о людях тайги, созданные за последние годы. Пишет он о людях Западной Сибири и Приобья с большой теплотой и любовью.

---

Описание страны Грустинии, какое устно-словесно дает моя мать, это еще не сказка, а присказка. В присказке той звучит удивительное слово трунда. Это, как позднее узнают, осмысливая сказку, дети, не та тундра — бесконечно-заболоченная равнина, по которой хоть неделю скачи на олешках, не встретишь ни души. Трунда Грустинии — подтаежный пояс, не тайга, но и не тундра, подтаежье — тундра вперемежку с тайгой, здесь в земляных норах живут грустинцы. А их малочисленные повелители серапионцы устроили свои дома у подножья Камня. Богато, роскошно живут серапионцы. Стены их домов — из гранитных и мраморных глыбин, а внутри изукрасы разные из золота, и серебра, и малахита, и дорогих каменьев. Спят серапионцы на лебяжьем пуху и одеваются тоже легким и теплым пухом. Едят серапионцы яства сахарные, но об этом позже, по ходу сказки...

Сказка про Грустинию начинается с весны — поры расцвета и оживления. Над трундой солнышко поднялось, свысока пригревает, снега тают, под сугробами ручьи ворчат, как разыгравшиеся в норе лисята. Птица казара трещит в высоте на ветке кедра. Между деревьев медведь бредет, весной отощалый и голодный.

Уже тепло, а грустинцы все еще спят. Такой это народ. Всю землю обойди, нигде такого народа не встретишь. С осени, как упадет на землю зазимок, как повеет с ледяной полуночи изморосью, так грустинцы один по одному, семья по семье, род по роду, племя по племени — все до единого укладываются в спячку. Перед тем же они едят мелко нарезанные кусочки гриба — пуна, делаются одурело-пьяными, орут дикие песни и, напевшись вдоволь, засыпают все поголовно на полгода. По-разному спят, где попало. Один сидя спит, другой — стоя, плечом опершись о дерево, третий — за столом в обнимку с приятелем. Иной заснул в земляной норе, а тот — на берегу реки, сидя на бревне, принесенном водой.

Долог у грустинцев сон, полгода спали. Но пришла пора им подыматься. Бежит сломя голову по трунде прыжками одноногий серапионец — исполнитель воли своих начальников — песьеглавцев, размахивает осокоревой веткою, хлещет ею по головам спящих грустинцев и орет пронзительным голосом.

— Эй, эй, вставай, грустинцы! — орет он. — Что, не чуете, засони, ваши макушки обжигает солнце. Вставайте, вставайте! Скорей принимайтесь чинить невода и другие ловушки — ловите рыбу! Много, много нам надо рыбы! Истощились прошлогодние запасы, нечего есть серапионцам. Да и вам, грустинцы, для поддержания сил необходима мелкая рыбешка.

Прокричав приказание, видя, что грустинцы один по одному встают, потягиваются, разминаются, одноногий исполнитель убегает.

Шибко он бежит по трунде, прыжками одолевает немереные пространства. Нога у него длинная, что жердь. Колено толстое, будто чага на березе наросла, а стопа-лапость широкая, будто лопата деревянная, упругая, ни болото ей не страшно, ни вода. Трясина — по трясине мчится исполнитель, река — с берега на берег метнется тело серапионца, нет его, из виду пропал. И непогодь не страшна серапионцу-исполнителю. Хлынет дождь — нога под ним, как полог, как берестяная крыша, от дождевых струй спасает.

Прыжками одолевает трунду исполнитель. Вот он на бугре над рекой остановился.

— Вставай, вставай! — он закричал во весь голос. — Все давно поднялись, работают, только вы, подлые, спите! Что, позабыли, грустинцы, свои обязанности? Приставлены вы сплавлять: для Великого Науна — строительный материал, а вы все еще спите. Вставай, за работу принимайся!

Прокричал дико и громко серапионец, стал на ноге, слушает, приставив ладонь к уху, может, кто ответное слово молвит. Но ни звука ниоткуда. Спят грустинцы, только храп из глубоких нор доносится.

Тогда одноногий серапионец рассердился, стал кричать и ругаться: такие-сякие! У него давно на примете это паскудное племя. Каждую весну оно спит дольше, чем другие. Все встанут и работают, а эти все дрыхают. Лежебоки, лодыри!.. С этими словами одноногий прицелился осокоревой веткой в нору и стал в ней шуровать — так он хотел разбудить лентяев. Вдруг из норы раздался писк, и вой, и рев, и плач слезный. Из норы выскочил чумазый голопупый грустиненок и, заливаясь слезами, выговорил:

— Ай, ай, как больно! Зачем ты, одноногий дядька, тычешь в нору и орешь страшным голосом?

— Я хочу разбудить спящих.

— Тебе этого, дядька, не удастся. Грустинцы спят, и их не разбудить никаким способом, пока не минет срок.

— Откуда тебе об этом, пацан, известно?

— Знаю...

— Говори!.. — Тут исполнитель изловчился и схватил грустиненка за ухо и стал выкручивать. — Говори, иначе ты лишишься обоих ушей!

— Пусти, пусти! — завопил грустиненок. — Расскажу, только перестань выкручивать мне ухо!..

Одноногий отпустил, пацан вытер рукавом кафтанчика, сшитого из перьев птиц, слезы и стал рассказывать. Он, грустиненок, в прошлом году осенью слышал разговор взрослых. Говорили: надоело работать на серапионцев, надоело сплавлять плоты, надоело есть худую пищу! Говорили: лучше спать, чем работать! Круглый год спать... Переговорив и согласившись друг с другом, что лучше спать, чем работать, грустинцы обратились с челобитной к Грибному Науну и выменяли у него на три кедровых плота пятнадцать бочек изрезанного на мелкие кусочки гриба-пуна. Для всего племени нужно всего-навсего три бочки пуна. Съешь три бочки — проспишь полгода. А от пятнадцати бочек — спать год с лишним без просыпа. Как договорились, так и сделали грустинцы. Съели пятнадцать бочек пуна, и теперь им спать год с лишним, никому их не разбудить, даже если палить над ухом из пушки. И о себе сказал грустиненок: он не пожелал долго спать, он съел пуна маленечко, оттого он и проснулся, как только одноногий дядька стал шуровать в норе осокоревой веткой.

— Вон оно что! — выслушав пацана, угрожающим тоном проговорил одноногий. — Они ослушались, они устроили себе сон в то время, когда надо работать! Ужо вам!.. — Серапионец высоко подпрыгнул на своей лапости и помчался со скоростью вихря в сторону Камня, туда, где проживал во дворце Великий Наун, повелитель страны Грустинии.

Долго скакал одноногий. Селения, лодки на реке, плоты, нартные караваны, одинокие фигурки следопытов-охотников — все оставалось за ним позади. Он спешил на запад в сторону Камня, туда, где среди утесов громоздился дворец повелителя Грустинии.

Из каменной ниши, выбитой в скале, выскочил караульщик песьеглавец, гавкнул с угрозой: кто такой? Кого надо? Одноногий остановился послушно и выговорил скороговоркой:

— Не задерживай, пожалуйста, меня, караульщик, я тороплюсь на доклад к Великому Науну.

— С доброй или недоброй вестью?

— С недоброй, караульщик.

— Тогда проходи... — Караульщик поднял железную заворину, и одноногий исполнитель очутился в пределах дворца. Мимо него туда-сюда сновала обслуга, все из песьеглавцев — людей с песьими головами. Руки и ноги у них были человечьи, а головы песьи. Говорили они с подгавкиванием. На одноногого исполнителя смотрели свысока: они жили во дворце, служили Великому Науну, а исполнитель имел одну ногу и служил на посылках, и оттого его можно было презирать.

На пути к покоям Великого Науна исполнителю попадались встречно вельможи, одетые в дорогие одежды. Это — советники Великого Науна, безголовцы. Руки и плечи у них имелись, а голова уходила куда-то вовнутрь. В связи с этим они говорили утробно, чревовещательно, как из-под могилья.

Наконец исполнитель предстал перед Великим Науном, который восседал на каменном, оправленном в золото, троне. Восседая и справляя государственные дела, он ужинал. Как и все безголовцы, он не имел головы, но это не мешало ему много есть. Подавали ему и мороженую клюкву, и осетров, и черную икру, и лосятину, и медвежатину, все яства он метал без останову в свою безголовую утробу.

— Зачем, браток, пришел? — обратился Великий Наун к исполнителю, челобитно упавшему перед повелителем на холодный камень, что перед троном. — Рассказывай, я буду насыщаться и слушать.

Одноногий исполнитель поведал: по приказу Великого Науна совершал он побудку, будил от сна грустинцев, чтобы они поскорее принялись за работу. Многие племена разбудил, все благодарили, что заботится о них Великий Наун, понуждает работать. И только одно племя, Щучье, то племя, которое сплавляет плоты на строительство дворца для Великого Науна, не подчинилось, продолжает спать.

— Ага, мои подданные спят, — выговорил Великий Наун, перемалывая в утробе целого осетра. — Это хорошо, пущай они спят, сонных их кормить не надо.

— Им нельзя спать, Великий Наун, — робко возразил исполнитель, не поднимая от земли песью голову. — Они свое отоспали, им пора приспела работать. Они сплавляют лес...

— Ах, да, — легкомысленно всплеснул в ладоши Великий Наун. — Плоты, работа... Тогда их надо заставить проснуться.

— Вот это-то мне и неясно, Великий Наун, — сказал исполнитель, не поднимая головы. — Как их заставить проснуться?..