Алексей Ефимов - На землях рассвета

• Название: На землях рассвета
• Автор: Алексей Ефимов
• Жанр: Научная Фантастика

Какую цивилизацию могут построить дети, если им выпадет такая возможность? И — какой ценой она выпадет?

---

Вход неизменно стерегли боевые звери Императора — безглазые, шестиногие, все словно бы из матового гибкого серебра. Убить здесь они никого не могли, а вот проглотить и пленить в своей утробе — пожалуйста. Лэйми пропуск не требовался — эти твари его знали. Как знали — хотя бы по описаниям — и ТЕХ, которых не удалось изловить. Иные их собратья стерегли Кладбище — оно было совсем близко от Арсенальной Горы, — иные бродили по окраинам мира в поисках ТЕХ, — но ТЕ необъяснимым образом ускользали от чудовищных стражей и время от времени устраивали дерзкие вылазки в обитаемые районы мира…

Опустив скутер на пол, Лэйми свернул в просторный поперечный коридор. Тот вел в главную лабораторию Арсенальной Горы — где, едва ли ни с самого начала их мира, жил и работал Аннит Охэйо. Лэйми без зазрения совести вставил друзей в придуманную им историю — если он сам там есть, то почему бы не быть и друзьям? — и именно поэтому никому не решался показать свой первый труд.

3.

В мире не было ни власти, ни вождя. Его обитатели делали, что хотели, и гуляли, где хотели. Объединить их могли только общие интересы. Но если бы вождь все же потребовался, Аннит Охэйо, несомненно, стал бы им — по способностям, а не потому, что был четвертым, младшим сыном Императора. Право рождения ничего не значило под Зеркалом, где рождений не было вообще. Лэйми считал его лучшим из своих друзей, хотя виделись они редко — слишком уж не совпадали их наклонности. Охэйо не выносил болтовни о Вторичном Мире, считая его глупой тратой времени. Но они знали друг друга с самого начала и одно это перечеркивало любые возможные разногласия.

Вход в лабораторию — она же и дом наследника Империи Джангра — заграждала монолитная стальная плита толщиной дюймов в восемь. Стучать по ней было бы занятием бесполезным, но, к счастью, поблизости имелся звонок. Лэйми пришлось давить на него всего какую-то минуту — потом броневая плита сдвинулась и Охэйо появился на пороге — босой, в черно-сером полосатом халате. Судя по растрепанным волосам принца и его разинутому в широком зевке рту Лэйми имел глупость его разбудить.

Аннит казался ловким и гибким юношей с красивым лицом полукровки. Его отец был родом из ледяных пустынь Севера, мать — из Южной Ламайа и сочетание получилось необычное. Сочетание чувственной внешности с талантом математика также было странным и возбуждало бессознательную зависть. Волосы у Охэйо были черные, густые и блестящие, южные, кожа — молочно-белой, отливающей тусклым серебром, настолько гладкой, что его лицо казалось маской — в те, довольно редкие, мгновения, когда на нем не отражалось никаких эмоций. Длинные зеленые глаза Охэйо удивили бы всех его предков. Но главное, что отличало Аннита от остальных обитателей мира — его увлеченность. Он постоянно что-то делал и именно поэтому успевал сделать больше, чем остальные могли представить. Именно он был создателем брахмастры — оружия, которое стало как бы итоговым, потому что создать более совершенное было уже невозможно.

— А, привет, Лэйми, — сказал Охэйо, отбросив назад волосы — из-под них не было видно его глаз. — Ты оторвал меня от работы. Очень важной.

— Да? По-моему, ты спал.

Охэйо улыбнулся.

— Я математик, моя работа — размышления, а думать я могу где угодно. Лучше всего мне думается именно во сне, но иногда это утомляет — я ведь не могу думать все время. Когда меня не будят, я не запоминаю, что снится, и потому не устаю. А когда будят… — он снова широко зевнул и Лэйми усмехнулся: Аннит создал целую науку сна. Он первым догадался спать на крыше Генератора — прямо под его кристаллическим солнцем — и обнаружил, что сны от этого становятся удивительно подробными. Лэйми тоже попробовал это — из любопытства — и так на свет появился Вторичный Мир.

Закрыв, наконец (с отчетливым стуком) рот, Охэйо молча провел Лэйми в свое жилище — очень просторное, но загроможденное машинами и приборами, нужными ему для работы — он предпочитал все необходимое держать под руками, привычными не только к умственному труду.

— Как ведут себя наши интеллектронные программы? — спросил Лэйми. Он заметил в комнате по меньшей мере восемь новых компьютеров.

Охэйо ответил с удовольствием и быстро. Судя по всему, гости посещали его нечасто.

— Сейчас? Нам удалось, наконец, привести в порядок те, что достались нам от Империи, и даже создать кое-что новое. Их пробуют приспособить к сочинению историй Вторичного Мира — у них получается даже лучше, чем у нас, потому что машины всегда и в точности соблюдают все правила. Единственная трудность — они очень вольно обращаются с языком. Произвольно составляют слова из частей и даже создают совершенно новые: для изложения их смысла нужна целая статья в энциклопедии, и чем дальше — тем больше. Меня попросили помочь, и я согласился, как ни странно, но разобраться сложно. Все чаще они выдают вещи, которых им никто никогда не заказывал. Я полагаю, что они научились думать.

Лэйми промолчал. Разумные машины были именно тем, что меньше всего нравилось ему в Хониаре — не сам факт их разумности, а их творения. Большей частью это была ахинея, но последние их работы действительно содержали описания таких вещей, до которых ни один человек не додумался бы. Невесть почему, они питали пристрастие к проектам иных реальностей — более удобных, чем эта… или менее. Им было все равно, что творить — ад или рай. Самым неприятным стало то, что машины прилагали к своим планам производственные рецепты — и некоторые казались вполне осуществимыми. Поскольку именно интеллектронные машины управляли боевыми зверями и большей частью промышленности Хониара, Лэйми не поручился бы, что все эти планы останутся только планами.

Рассуждая о худших и лучших мирах, он заметил на столе Охэйо блестящий ртутным зеркалом предмет длиной дюймов в семь. Его форму он был не в силах определить — в голову лезли лишь мысли о каком-то топологическом парадоксе, о фигуре, не имеющей объема. С виду брахмастра была совсем не страшной. Она была тяжелой — как может быть тяжелым предмет таких размеров, отлитый из настоящего серебра — и не имела никаких видимых отверстий или деталей. Сильнейшее в Хониаре оружие его создатель не хранил нигде — он всегда держал его на виду, вне зависимости от того, чем занимался, — и, надо сказать, поступал очень разумно.

«Она, в каком-то роде, живое существо, — объяснял ему Охэйо когда-то. — Во всяком случае, она понимает мои намерения — то есть, мои мысли. Достаточно лишь захотеть уничтожить врага — точно представить, что именно ты хотел бы уничтожить — и брахмастра сработает. Ее выстрел — не просто сгусток энергии, но нечто, наделенное сознанием. Он может разыскивать врага, преследовать его и настичь даже в самом защищенном месте — как атомная бомба, взрыв которой поглощает одну избранную мишень в четко очерченных границах; но не только. Брахмастра может отразить удар любого сильного оружия — а вот ее удар нельзя отвести, — во всяком случае, нельзя, оставшись в живых. Но самое ценное — брахмастру нельзя применять просто так. У нее должна быть цель, сила которой соответствует ее силе. Если же выстрелить в беззащитного — смерть и ему и тому, кто стрелял. Я не добивался этого специально, но так получилось само собой. Интересно, правда? А вот еще более интересное: я сделал только одну брахмастру — вот эту и никогда не буду делать второй.

— Почему? — спросил тогда Лэйми.

— Заряд одной брахмастры можно остановить только заряд другой. Но при этом произойдет взрыв такой силы, что наш мир прекратит свое существование: брахмастра черпает силу не в мире света или тьмы, а в их основе — в мире хаоса. Она не подчиняется законам Реальности, а подчиняет их себе. Но абсолютное оружие не может одолеть само себя, а если попытается — то будет привлекать все больше и больше энергии, пока не наступит окончательный распад. Это, надеюсь, достаточно понятно?».

Теперь Лэйми знал, как она работает — но не почему. Охэйо мог объяснить ему и это — исписав сотню-другую листов бумаги формулами — но Лэйми испытывал необъяснимое отвращение к математике. Не то, чтобы у него совсем не было к ней способностей, но, стоило ему только попробовать углубиться в дебри алгебры, что-то в его голове яростно упиралось, уверяя, что в мире есть множество гораздо более интересных занятий. Вначале Лэйми пытался с этим бороться, но в конце концов понял, что себя не переделаешь. Он понимал, что Охэйо не был таким, как все. Родись он в те, мирные времена до Зеркала, его имя заучивали бы в школах, а его портреты висели бы в каждом кабинете физики. Зеркало дало ему внешность мальчишки — и время, достаточное для того, чтобы не только найти свой путь, но и пройти по нему до конца.