Грэм Джойс - Дом Утраченных Грез

• Название: Дом Утраченных Грез
• Автор: Грэм Джойс
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91181-889-0

Впервые па русском – один из знаковых романов мастера британскою магического реализма, автора таких интеллектуальных бестселлеров, как «Зубная фея» и «Курение мака», «Скоро будет буря» и «Правда жизни».

Майк и Ким Хэнсон пожертвовали всем в своей жизни, чтобы осуществить давнюю мечту – поселиться на заброшенной вилле на крохотном греческом островке. Но почему все, о чем они только ни подумают, сразу воплощается – змеи, скорпионы и тропические бури? Кто наблюдает за ними от руин монастыря, сохраняя абсолютную неподвижность? И не сам ли древний святой бродит в железных башмаках по горным тропинкам, безжалостно насаждая справедливость?

---

– В горы, – повторила Мария.

– Манусос, – сказала Кати, – ненормальный.

– Но он не позволит, чтобы с Майком что-то случилось. Как вы думаете? – Ким вдруг почувствовала острое беспокойство за безопасность мужа. – Вы, двое, что все это значит? Что вы недоговариваете?

– Мы лишь тревожимся, как бы он не наговорил Майку всякой чуши, – ответила Кати.

– Но он не опасен, нет? Как по-вашему?

– Расскажи ей, – предложила Мария. Кати сверкнула на нее взглядом. – Расскажи.

– О чем ей рассказать?

– О том, что тогда произошло.

Кати закурила сигарету. Ким заметила, что пальцы у нее дрожат. Мимо лавки прошли несколько туристов, заглядывая сквозь витрину внутрь. Мария встала и закрыла дверь. Потом опустила жалюзи на окне, защищаясь от любопытных взглядов.

– Та немка, что жила, где ты живешь, – начала Кати, – в Доме Утраченных Грез… Большинство в деревне считает, что она не повесилась. Большинство думает, что ее убили. Манусос был там в ту ночь. Он в этом замешан.

– Замешан? Каким образом?

– Он, возможно, дрался с Лакисом. Они с ним были соперниками, и он тоже искал ее расположения. Той немки. Слушай, Ким, все это одни предположения. Никто точно не знает, что произошло.

Ким обратила внимание, что Мария с отвращением хмурилась, слушая рассказ Кати, но в то же время не захотела ничего добавить.

– То есть, по-твоему, выходит, что Майк ушел в горы с убийцей?

– Об отце Манусоса рассказывают всякие истории. В деревне боялись его. Когда он умер в горах, никто из мужчин не пошел в его дом, чтобы принести тело вниз.

Все отказались. В конце концов пришлось заплатить цыганам, чтобы те принесли его в церковь.

– Чего они так боялись?

– Он был вроде колдуна.

Ким недоуменно моргала, пытаясь сообразить, как ей относиться к услышанному.

– Я рассказала это тебе, – заговорила Кати, – только потому, что он может вбить Майку в голову всякий вздор о том, что случилось в доме в ту ночь. Если это произойдет и ты услышишь от Майка что-то подобное, ничему не верь.

– Но что я могу сделать? Майк с ним, высоко в горах.

– Ничего. Ничего ты не можешь сделать. Только ждать, когда он вернется, и рассказать то, что услышала от нас. Посоветуй ему не иметь больше дела с Манусосом. Скажи, что Манусос не в своем уме. Безумен и опасен.

Ким подумала о Майке, находящемся в горах, один на один с пастухом. Она вспомнила, как Манусос первый раз показал ей горячий источник, как добр он был, как вежлив и сдержан. Невозможно было поверить, что Майку грозит какая-то опасность. Однако она всегда чувствовала, что за спокойной добротой Манусоса таится натура глубокая и способная на неистовую страсть. Она поняла это в первый же день их знакомства по темному блеску его глаз.

Мария и Кати внимательно смотрели, какое впечатление произвели на нее их откровения. Она взглянула на них и вдруг увидела, как лица у них удивленно вытянулись. Все трое вскочили и уставились на керамические безделушки на стеллажах, которые задрожали от повторных подземных толчков; но толчки были еще слабее прежних и скоро прекратились.

Кати зло посмотрела на Марию.

– Не смотри так на меня, – всполошилась Мария. – Яне врала!

39

Во вторую их с Манусосом ночь в горах Майк окончательно уверился, что рядом, в окружающей темноте кто-то есть. Хотя он больше не ощущал боли голода, без еды его чувства притупились, а почти постоянные танцы окончательно истощили его силы.

Как и в первую ночь, они разожгли благовонный костер, и опять, как и в первый раз, Манусос велел ему стеречь овец. Майк набросил на плечи спальный мешок и сидел, глядя на угасающий огонь. Яркий прожектор луны в небе заливал светом склон перед ним. Ничто не могло остаться незамеченным в этом свете. Несколько раз у Майка возникало странное ощущение, что причудливые растения и кактусы набухают, впивая ночной воздух, и тянутся к лунному свету. Однако он гнал от себя эти секундные видения, считая их следствием усталости и голода.

Но эта его уверенность мгновенно улетучилась, когда вдруг слева от него мелькнула короткая вспышка. Он вскочил так резко, что спальный мешок соскользнул с плеч. Что бы это ни было, вспышка уже погасла; но ее сопровождало ясно различимое шипение, словно это был внезапно вспыхнувший газовый факел. Теперь и шипение пропало; Майк внимательно осмотрел освещенный луной склон, но не заметил ничего, что могло быть причиной этого явления. Тут он снова увидел вспышку, на этот раз справа, ярдах в тридцати или сорока от себя. Моментально блеснувший ртутно-голубой свет и замирающее шипение, как звук маленькой шутихи в День Гая Фокса.[18]

Майк инстинктивно оглянулся, ища какое-нибудь оружие. Ничего не было, кроме высокой кучи сушняка, заготовленного для костра. Он вспомнил, что у Манусоса был при себе нож для всяких хозяйственных надобностей. Он держал его в сумке. Майк подошел к спящему пастуху. Манусос безмятежно похрапывал под своим тонким шерстяным одеялом. Сумка лежала рядом с ним на земле. Вдруг раздался треск, словно под ногой хрустнула ветка. Майк осмотрелся. Луна освещала все вокруг, спрятаться было негде, и все же никого и ничего, даже какого-нибудь маленького зверька, которого могли бы спугнуть овцы.

Майк наклонился и, стараясь не разбудить пастуха, потянул к себе сумку. Пошарил в ней, ища нож. Рука нашла лиру, завернутую в тряпку, что-то, похожее на пакет с оливками. Только он ощутил тяжесть большого складного ножа, как сильные пальцы стиснули его запястье.

– Что ты делаешь? – Это был пастух. Он проснулся.

– Ищу нож. Там что-то непонятное.

Манусос отпустил запястье Майка и мгновенно сел. Нож остался у Майка в руке.

– Что ты видел?

Майк показал туда, где, как ему казалось, видел вспышки. Пастух встал и обошел скалу, принюхиваясь, кивая.

– Да, – сказал Манусос. – Он появился.

– Кто? – со злостью прошептал Майк. – Кто явился?

– Это твой враг.

– Мой, что? Какой еще, к черту, враг?

– Он здесь. Чувствуешь его запах? Что ты собирался делать ножом?

– Делать? Не знаю. Думаю, защищаться.

– Дай мне его.

Майк протянул нож пастуху. Он чувствовал облегчение оттого, что теперь рядом был Манусос. Пастух раскрыл нож и спросил:

– Повтори, где ты это видел?

Майк снова показал, где, как ему почудилось, сверкнуло последний раз. Манусос кивнул и сильно швырнул кож в указанную сторону.

– Что ты делаешь? Ты отдаешь ему нож?

– От ножа тебе никакой пользы. Этим ножом ничего с ним не сделаешь. Иди спать. Я постерегу.

– Спать? Ты, наверно, шутишь? Не могу я спать, когда там что-то есть! Что значит вся эта болтовня о враге? Нет у меня врага!

– Ложись, Майк. Ничего не случится, пока я здесь. Я постерегу за тебя. Утром все объясню. Но не сейчас.

Несмотря на яростные протесты Майка, Манусос не ушел. Он уселся на камень, прихватив посох и завернувшись в одеяло. Ни на какие дальнейшие вопросы не отвечал. В конце концов Майк успокоился и залез в спальный мешок, хотя прошло какое-то время, прежде чем ему удалось уснуть.

Перед самым рассветом Майк проснулся от собственного плача. Он знал: что-то ему приснилось, но не мог вспомнить, что именно. Манусос по-прежнему сидел на своем камне, жутковатый в сером полусвете, держа в руках посох. Пастух кивнул Майку и мягко сказал:

– Все хорошо. Хорошо. Спи.

Утром он проснулся с головокружением, хотя и удивительно отдохнувшим и не сразу сообразил, где находится. К его удивлению, он не испытывал мук голода. Поставь перед ним сейчас обильный завтрак – он бы и притронуться не смог.

Отхлебывая воду, он подумал, какие необычно глубокие тени сегодня утром. Скала отбрасывала свою пурпурную тень под странным углом; морщины на лице пастуха казались глубже, чем всегда, и словно проведены розовато-лиловым карандашом.

– Готов танцевать?

– Нет. Не раньше чем расскажешь, что мы тут делаем и что происходит.

– Потом. Сперва – танец.

– Ты мне обещал.

Манусос снял головной платок и обтер им лицо и шею. Его седые волосы оказались на удивление длинными и спадали ниже воротника. Он откинул их назад огромной заскорузлой пятерней и сказал:

– Сядем.

Они сели прямо в пыль. Майк долго ждал, когда Манусос начнет. Пастух посмотрел на солнце, словно ища помощи, потом хмуро уставился в красную пыль.

– Очень это трудно – говорить.

– Попытайся.

– Я не из тех, кто любит молоть языком. На словах все не так, как на деле. Но я попытаюсь. Послушай, я учу тебя танцевать. Я не должен просить тебя танцевать. Ты должен сам попросить научить тебя.

– Почему?

– Ты должен сам захотеть. Или никогда не научишься танцевать. Есть пять танцев. – Он перечислил их, загибая пальцы. – Кефи, которому ты хорошо научился и который – путь к остальным. Из них есть два, которым я никогда не стану тебя учить. Один – это танец плотской страсти.

– Звучит забавно.

– Ты ничего не знаешь. Один раз я танцевал его. Только один. Я чуть не сошел с ума. И он чуть не убил деревню, как чуть не убил и меня. Никогда больше я не стану танцевать этот танец… Другой из этих двух – танец, останавливающий время. Слишком ужасный танец, даже ужасней первого. Такой ужасный, что тот, кто его танцует, умирает. Если покажу его тебе, обязательно умру. Отец, когда умирал, показал мне этот танец, и это ускорило его смерть. Его сердце не выдержало. Я никому не передам этот танец. Он умрет со мной… Остальным ганцам я могу тебя научить. Первый – танец зверей, рыб и птиц. Я начал учить тебя ему вчера утром. Ты хорошо его чувствуешь. Из всех пяти танцев этот – самый для тебя естественный. Но ты еще не овладел им. Этот танец даст тебе силу превращаться в любого зверя, рыбу или птицу, которых видишь. Поверь мне, Микалис, это страшная вещь.