Лилиан Крете - Повседневная жизнь Калифорнии во времена «Золотой Лихорадки»

• Название: Повседневная жизнь Калифорнии во времена «Золотой Лихорадки»
• Автор: Лилиан Крете
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-235-02640-3

В 1848 году многих американцев охватило стремление перевернуть свою жизнь, бросить все и погнаться за удачей. Это было время, когда калифорнийский строитель мельниц Джеймс Маршалл впервые обнаружил на берегах Американской реки золотые самородки. Вслед за ним в Калифорнию устремились тысячи людей с надеждой на скорое и легкое обогащение. Они грезили золотом, их не пугали опасности многомесячных странствий и тяжелые испытания.

Автор книги — французская писательница Лилиан Крете рисует поразительную картину массового безумия людей, жаждущих быстрого обогащения. Однако автору за внешней канвой истории «золотой лихорадки» удалось увидеть и внут­реннюю силу человеческой натуры. Не золото подняло Калифорнию, а те люди, которые пришли за ним.

---

В мире, где все умы занимало золото, где сердца радовались лишь самым грубым развлечениям, где царил разгул самых варварских инстинктов, требовалось обладать большой нравственной силой, чтобы спасти свою душу. У золотоискателей не было недостатка в соблазнах. Духовно слабым людям далеко не всегда удавалось сопротивляться. В таких злачных местах, как салуны, не один золотоискатель спустил все свое золото, погубил здоровье, а бывало, и жизнь. Действительно, в тот период жизнь в Калифорнии была ужасным испытанием, особенно для молодых, и у Уильяма Льюиса Манли были все основания сказать, что «только тем фактом, что они представляли собою лучшую часть старых штатов, можно объяснить, что им относительно удавалось не впасть в порок»(59).

Однако не было недостатка и в примерах благородства, добродетели, порядочности, мужества. Калифорния обостряла инстинкты, как благородные, так и самые низменные. Т. Уорвик-Брукс, которого я опять цитирую как правдивого очевидца, отмечал, что Калифорния была «дикой страной солнца и цветов, безумных надежд и отчаяния, грубости и нежной, поистине рыцарской преданности, где все хорошее, что есть в человеке, становится лучше, а все его недостатки многократно усугубляются». Это также была страна, подчеркивает он, «самого полного свободомыслия, решимости и действенности, когда-либо известных на земле»(60).

Демон игры

Атеисты наравне со всеми соблюдали субботний отдых. Любопытно, что золотоискатели, и это подчеркивают очевидцы, прекращали работу в воскресенье. Но сразу же заметим: вовсе не ради прославления имени Господа. Даже в тех местах, где золото искали священнослужители, не было ни богослужения, ни молитвы. Бог был оставлен на покинутой родине, вместе с семьей и с хорошими манерами. Леонар Кип с грустью отмечал: «Среди развлечений золотоискателей большое место занимали попойки, вульгарные песни и нецензурная брань»(61). Для набожных янки из Новой Англии эти воскресенья без молитвы были тяжким испытанием.

Самые мудрые обычно посвящали воскресенье работам по хозяйству, охоте и все тому же поиску золота, читали газеты многомесячной давности или играли в карты. Многие в этот день стирали и чинили одежду. «На приисках самыми неприятными из всех работ по дому были выпечка хлеба и стирка рубах», — отмечал Алонсо Делано. «Да простит меня Бог, если я когда-либо выражал неудовольствие плохим настроением женщины в день стирки. А так бывало; но я никогда до этого не был в Калифорнии и ни разу не выстирал для себя даже носового платка»(62). Некоторые жены золотоискателей становились прачками: работа приносила доход. Только удачливые золотоискатели, имевшие богатый золотом участок, могли позволить себе прибегать к их услугам. В Джордж-Тауне — приисковом лагере при слиянии Кеньон-Крика и Американской реки, жена одного старателя в 1850 году брала за стирку рубахи 1 доллар(63). Дневной доход ее мужа на прииске был меньше.

Охота для мужчин была больше, чем просто способом отвлечься от однообразных будней. «Она придавала остроту жизни золотоискателя», — говорит Ман-ли. Окрестности изобиловали зверем и дичью. Олени, антилопы, медведи, куропатки, перепела, голуби, утки, гуси не переводились. Чтобы добыть дичи на обед, хорошему стрелку не требовалось много времени. «Но, поднимаясь в гору, здешний охотник никогда не знал, встретится ли он лицом к лицу с сурком, оленем или с медведем гризли»(64). Кроме того, охота предоставляла возможность знакомиться с пока еще девственными пространствами, представавшими во всей своей величественной красоте и дикой роскоши перед взорами переселенцев. Многие из них записывали впечатления в дневник. Великолепные, порой удивительные образцы растительного мира, красочные цветы, в весеннее время ковром устилавшие луга, прозрачные воды, низвергающиеся по крутым склонам Сьерры, поросшие лесом каньоны, осенью словно горящие тысячью костров, вызывают у всех восхищение и интерес, и кое-кто начинает мечтать о ферме или ранчо. «Мне хочется жить на ранчо, владеть пятью тысячами акров земли и тысячью голов скота и лошадей», — пишет Франклин А. Бак(65). Была у охоты и опасная сторона. У Эдуарда Ожера читаем: «Порой выстрел из огнестрельного оружия, направленный куда попало, поражает труженика, мирно спящего под сводом своей палатки»(66).

У этих огрубевших людей, одурманенных алкоголем, даже шутки порой приобретали опасный оборот. Так, один изрядно пьяный старатель однажды вылил бренди из бутылки на голову своего собутыльника, поджег его и выгнал из помещения с криком: «Человек горит! Выпроводите его отсюда!»(67) В другой раз пьяницы связали за косы двух китайцев.

Играли в фараона, покер, монте. Одновременно с девушками легкого поведения на калифорнийские месторождения прибывали и карточные шулеры. Такой профессиональный игрок кочевал из одного лагеря в другой, никогда не задерживаясь в одном месте больше чем на два или три дня — время, достаточное, чтобы «ободрать» нескольких неудачливых золотоискателей. Наивный старатель становился легкой добычей этих страшных людей. «На первый взгляд, — пишет Алонсо Делано, — его можно было принять за обычного золотоискателя». Разумеется, один взгляд на его холеные руки, а также ловкость, с которой он манипулировал картами, должны были дать понять его жертвам, что этот человек «искал вовсе не золотые "карманы" на прииске, а содержимое карманов партнеров по игре»(68). И все же страсть к игре овладевала многими из золотоискателей и уже не выпускала их из своих объятий.

Наш добряк-квакер Чарлз Эдвард Пенкост рассказывает, что однажды вечером, зайдя на торговый пост, чтобы сделать кое-какие покупки, он увидел там соседа, «миссурийца — доброго малого, но неграмотного и не признававшего светских манер, сидевшим за столом, где играли в фараона, а банкометом был известный шулер из Миссури — один из наиболее опасных». Пенкост тщетно пытался убедить соседа бросить карты и вернуться с ним в лагерь. Бедолагу хладнокровно обобрали на 8 тысяч долларов. «Подобные сцены разыгрывались в этих игорных вертепах каждую ночь», — жалуется Пенкост(69).

По свидетельству очевидцев, самыми азартными игроками были мексиканцы. Они делали самые крупные ставки и независимо от того, везло ли им или нет, всегда сохраняли невозмутимое спокойствие. Ни один мускул на их лице не выдавал ни радости, ни досады, а кучки самородков и золотых монет перед ними то росли, то таяли, а то и вовсе исчезали. Мексиканцы не были скупыми. Деньги нужны были им для того, чтобы их проматывать. Они считали, что золото было создано для того, чтобы играть, серебро, чтобы одеваться, а медь, чтобы питаться(70).

Глава IV. Малые города

В золотоносном регионе возникло множество малых городков: это Стоктон, Хэнгтаун (ныне Плейсервил), Невада-Сити, Грас-Велли, Джексонвил, Марипоза, Вивервил, Сакраменто, Сонора.

Именно Сонора была самым колоритным и живописным городом. Но вначале Сонора представляла собой золотоискательский лагерь. Ее основали мексиканцы из штата Соноры, которые прибыли сюда в 1848 году. Они поставили большую палатку, потом построили в два ряда жалкие хижины, образовавшие улицу. Впоследствии здесь стали обосновываться торговцы и «предприниматели всякого рода».

Вслед за мексиканцами появились чилийцы, перуанцы, аргентинцы, американцы, китайцы. В Соноре вскоре проживало уже 5 тысяч жителей, и из золотоискательского лагеря она превратилась в шумный и процветающий город. Это едва ли не единственное место в Северной Калифорнии, где в 1849 году, как замечает канадец из Торонто Уолтер Перкинс, «можно было найти представительниц прекрасного пола»(1). Социальное положение прекрасных сеньорит соответствовало цвету их кожи; на первом месте были чина бланкас — белые китаянки, и местисас кларас — светлые метиски; местисас неграс — черные метиски и чисто индейские женщины считались «пролетариатом». Но все были грациозными и элегантными.

Перкинс, бесценный хроникер сонорской жизни, в 1849 году открыл там магазин. Поначалу ему показалось, что он никогда не видел более прекрасного, дикого и романтичного места. Кампо де Сонора — Сонорский лагерь, как его тогда называли, — утопал среди деревьев, а жилища были сделаны из толстой парусины, хлопчатобумажной ткани или из веток. Все они украшались «шелковыми драпировками ярких цветов, пестрым ситцем, флагами, всевозможными предметами, сверкающими и яркими: повсюду были разбросаны разноцветные мексиканские сарапе[17], богатые манги[18], расшитые золотом, самые дорогие китайские шарфы и шали, седла, уздечки, позолоченные и посеребренные шпоры. Эта картина напоминала описание колоритных восточных базаров»(2).