Тихон Пантюшенко - Тайны древних руин

• Название: Тайны древних руин
• Автор: Тихон Пантюшенко
• Издательство: Мастацкая лiтаратура
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1983

В повести Тихона Пантюшенко «Тайны древних руин» рассказывается о жизни небольшого подразделения береговой обороны, которое расположилось у древних руин генуэзских башен. В самый канун Великой Отечественной молодые воины проявляют мужество и находчивость в поимке опасного шпиона. В этом им помогает любимая девушка главного героя Николая Нагорного Марина Хрусталева.

Повесть написана в остросюжетной манере, на едином дыхании, отмечена печатью молодости и возвышенности.

---

—За четверть часа,— снова повторил политрук и достал из ящика второй журнал.

Некоторое время он смотрел в открытое окно, как будто вспоминая что-то, а потом открыл журнал в том месте, которое было заложено закладкой, и протянул его мне.

—Это вахтенный журнал полковой радиостанции. Прочитайте радиограмму, переданную на вашем дежурстве в штаб дивизиона.

Я прочитал время, указанное в журнале против текста этой радиограммы. Сомнений не оставалось никаких. В двадцать три часа сорок пять минут меня начала вызывать полковая радиостанция. Пять раз вызывала, а я не отвечал. Рация нашего дивизиона ответила на вызов лишь в три минуты первого, когда на вахту заступил Веденеев.

—Ну что вы скажете на это?— спросил политрук, наблюдавший за моей реакцией.

—Ума не приложу,— ответил я.— Факты говорят, что меня вызывали, а я не отвечал.

—И какой же следует из этого вывод?

—Вывод один— краснофлотец Нагорный спал, за что и наказан пятью сутками гауптвахты.

—Не только,— возразил политрук.— Не только пятью сутками гауптвахты, но и лишением командирского звания, которое вам собирались присвоить. Вот такой же вывод сделали и все остальные, кто изучал причины вашего проступка. Ну а сами вы как можете объяснить это загадочное происшествие?

—Может, неисправность полкового  радиопередатчика,— несмело предположил я.

—Исключается, так как эта радиограмма адресовалась всем радиостанциям дивизионов и приняли ее все, за исключением вашей рации.

—А может такое быть, товарищ политрук, что человек все-таки спал, а ему кажется, что нет.

—Это уже из области медицины. Я же— исследователь фактов и причин, которые вызвали их,— политрук немного помолчал, а потом добавил:— Пусть вас не смущает то, что вам непонятно. В этом деле не смогли разобраться не только вы, но к сожалению, и лица рангом посолиднев. Прочитайте в вахтенном журнале полковой радиостанции текст радиограммы, переданной за десять минут до вашего дежурства.

Я вновь открыл журнал на странице с заложенной закладкой. Двадцать первого февраля в семнадцать часов пятьдесят минут полковая радиостанция передала нам радиограмму с предложением перейти на новую рабочую волну. Не в двадцать четыре часа, как предписывалось боевым расписанием, а именно в восемнадцать ноль-ноль. Рация нашего дивизиона подтвердила факт приема этой радиограммы. Только после того, как я второй раз прочитал эти записи, до меня дошел смысл происшедшего.

—А теперь,— сказал политрук,— возьмите свой вахтенный журнал и поищите запись о приеме этой радиограммы.

Я уже начинал понимать причину этого странного, как мне казалось вначале, происшествия, но все еще надеялся на то, что все это не более чем недоразумение. Нет, в вахтенном журнале никаких записей о приеме радиограммы с предложением перейти на новую рабочую волну не было.

—Это значит...

—Это значит,— перебил меня политрук,— что Демидченко, по-видимому, куда-то очень торопился и впопыхах забыл зарегистрировать в журнале принятую радиограмму. А потом уже не хватило духу в этом признаться. Если бы Демидченко не подтвердил факт приема радиограммы, посланной полковой радиостанцией, все это легко и быстро выяснилось бы. Началось бы повторение, дублирование до тех пор, пока не получили бы ответа. Но Демидченко подтвердил, и все успокоились. Вы же, не зная о принятой радиограмме, продолжали вести прием на старой волне и, конечно, не могли слышать позывных полковой радиостанции.

—Но неужели же старшина второй статьи знал обо всем этом и потом никому но сказал ни слова?

—Сейчас совершенно ясно, что знал и молчал. Молчит и до сих пор. Становится понятным и то, почему он так зло обрушился на вас после истории со Звягинцевым.

Вот оно, значит, в чем дело. Теперь я понял, что Демидченко просто трус. И, как всякий трус, готов на любую подлость. Трусость и подлость — неразлучные сестры. Одна следует за другой, как тень. Все начинается с малого. Боязнь осуждения и наказания за ошибку заставляет труса изворачиваться, лгать. Вовремя неисправленная ошибка может повлечь за собою серьезные последствия, а значит, и угрозу строгого наказания. И если случай дает трусу право выбора — взять вину на себя или переложить ее на плечи другого человека, он, не колеблясь, совершает подлость. Так в сущности произошло и в истории с радиограммой. Демидченко впопыхах забыл зарегистрировать ее в вахтенном журнале. А потом у него не хватило духу признаться в этом. Обстоятельства сложились так, что Демидченко ни в чем даже не заподозрили. Вина же за все случившееся легла только на меня. И, казалось бы, делу конец. Но Демидченко чувствовал, что когда-нибудь все это может всплыть на поверхность. И для него будет лучше, если нас разъединят. Тогда ни ему до меня, ни мне до него не будет никакого дела. Поэтому-то он в самом начале так настойчиво добивался, чтобы в его отделение меня не зачисляли. А когда это ему не удалось, начал провоцировать меня на необдуманные действия. Цель одна: опорочить, а потом отправить меня в штаб дивизиона. На пост присылают замену, и Демидченко, таким образом, раз и навсегда расходится со мною.

—А ведь когда-то даже в товарищи напрашивался.

—Я надеюсь, вы понимаете, что было бы преждевременно говорить об этом своим товарищам, а тем более самому Демидченко. Всякие разговоры о поступке командира поста неизбежно сказались бы на моральном состоянии личного состава отделения, отразились бы на боевой подготовке воинов. Поэтому о нашей беседе вы не говорите никому. Мы сами примем соответствующие меры. Кстати, вы ознакомились с приказом командира дивизиона о вынесении вам благодарности за ценную инициативу по укреплению позиции вашего поста?

—Нет.

—Я так и знал. Демидченко скрыл от вас этот приказ.

—Товарищ политрук, если и выносить кому-либо благодарность за это дело, то в первую очередь краснофлотцам Тапчуку и Сугако.

—Мы не останемся в долгу и перед этими воинами. Но первая инициатива принадлежит вам? Или комсорг Лученок, направивший рапорт с ходатайством о вынесении вам благодарности, неправильно информировал командование?

—Да нет, вроде бы правильно. Только решали мы вместе.

—Ну а теперь, я думаю, это не будет для вас большим секретом, мы обратимся к командованию с ходатайством о присвоении вам воинского звания, которым вас обошли в свое время из-за этой неприглядной истории.

—Спасибо, товарищ политрук. Я постараюсь оправдать ваше доверие.

—Благодарить меня пока еще рано. Постарайтесь не давать Демидченко поводов для придирок.

—Да...

—Знаю, знаю, что стали благоразумнее. И все-таки. Желаю вам успехов.

В радиорубке штаба дивизиона, куда я зашел перед своим отъездом в Балаклаву, все было по-прежнему. Олег Веденеев, по-видимому, готовился заступать на вахту. Увидев меня, он посмотрел на часы и сказал дежурившему радисту:

—Хотел сменить тебя раньше, да, видишь, приехал мой дружок. Пошли, Коля,— и он повел меня в свою казарму.

По дороге Олег рассказал мне, что к ним приходил в радиорубку политрук и взял с собою вахтенный журнал. «Командир взвода волнуется, да и мы тоже. Вроде ничего такого не было. Ну а там, поди знай, что могло случиться. Поговаривают, неспокойно у нас на границах. Того и гляди, может случиться какая-нибудь заваруха. Недавно запеленговали чужую рацию. И где бы, ты думал, она оказалась? Почти рядом с вашим постом. Такие, брат, дела».

Я вспомнил напуганного Лученка, когда он услышал немецкую речь в эфире. Черт его знает, может, это она и была. А мы решили, что рация работала в нейтральных водах.

—Может, все это нервы?— спросил Олег. Я понял, что этот вопрос был задан не столько для меня, сколько для того, чтобы успокоить самого себя.— К лешему их. Пошли к ребятам.

Около казармы под акациями собралась толпа краснофлотцев из персонала обслуживания штаба дивизиона. Кто-то читал письмо, и это чтение буквально через каждые полминуты прерывалось взрывами общего смеха.

— «По вашему почерку нетрудно определить,— читал Ваня Брендев, балагур и весельчак,— что вы человек общительный и любите поговорить не только в свободное время, но и в строю, за что боцман поощряет вас одним, а то и двумя нарядами вне очереди».

—Да, паря,— прервал Брендева Олег,— быстрее поднимай якорь и отдавай концы. С этой девчонкой к теще на блины не попадешь.

—Так это ж еще не все. Слушай, что она дальше пишет: «Кроме того, я очень ревнива. И если бы узнала, что вы ушли в далекое плавание и в каком-нибудь Сан-Пабло пытались ухаживать за молодой креолкой, я бы так разошлась, что меня не успокоил бы ни ваш грозный боцман, ни даже сам командующий Черноморским флотом».

—Ну дает!

—Откуда ты ее знаешь?— спросил Олег.

Да не знаю я ее совсем. Маманя прислала мне посылку. Ну и завернула там кое-что в газету. А в ней фото физкультурниц-студенток из Минска. Вот я и решил познакомиться. Ну и... познакомился.