Тихон Пантюшенко - Тайны древних руин

• Название: Тайны древних руин
• Автор: Тихон Пантюшенко
• Издательство: Мастацкая лiтаратура
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1983

В повести Тихона Пантюшенко «Тайны древних руин» рассказывается о жизни небольшого подразделения береговой обороны, которое расположилось у древних руин генуэзских башен. В самый канун Великой Отечественной молодые воины проявляют мужество и находчивость в поимке опасного шпиона. В этом им помогает любимая девушка главного героя Николая Нагорного Марина Хрусталева.

Повесть написана в остросюжетной манере, на едином дыхании, отмечена печатью молодости и возвышенности.

---

Тайны древних руин повесть

Минск

«Мастацкая лiтаратура»

1983

Рецензенты:

Иван Шамякин, Николай Цапов

1

—Отныне наше отделение,— сказал старшина второй статьи Василий Демидченко,— является самостоятельной боевой единицей и гарнизоном этой крепости.

«Гарнизоном этой крепости» было сказано, пожалуй, несколько сильно, так как наша «войсковая часть» состояла всего лишь из семи бойцов службы береговой обороны, включая и самого командира, а «крепость» представляла собою скорее бетонированный навес с открытой площадкой со стороны Балаклавы. Тем не менее ни у кого из нас, прибывших на безымянную высоту, не возникало сомнений ни в отношении боевой мощи отряда, ни в отношении важности охраняемого им объекта. Собственно, на отделение возлагалась задача не столько охранять высоту, сколько вести с нее наблюдение за воздушным пространством на подступах к Главной базе Черноморского флота — Севастополю. В соответствующих штабах наш объект именовался постом ВНОС номер один (воздушного наблюдения, оповещения и связи).

— Краснофлотец Нагорный, помогите снять с плеч рацию,— командир считал, что переносная радиостанция, которой был оснащен наш пост, является главным оружием отделения, и поэтому переносил ее сам.

Странные отношения сложились у меня с Васькой Демидченко. Полгода тому назад я был призван в ряды Красной Армии. Из распределительного пункта в Севастополе меня сразу же направили на трехмесячные курсы радиотелеграфистов. Там я подружился с Васькой Демидченко. У него было неполное среднее образование, и поэтому некоторые разделы радиотехники ему давались с трудом. Как-то само собою получалось, что за помощью Васька обращался только ко мне. Со временем Демидченко начал советоваться со мною и по чисто житейским вопросам. После окончания курсов нас вместе направили в штаб зенитного артиллерийского полка для аттестации на звание старшины второй статьи. И тут случилось непонятное. Меня обвинили в том, что я уснул во время одного из ночных дежурств у радиостанции дивизиона и поэтому не принял срочной радиограммы. Доказать свою невиновность я не смог. Последовал приказ начальника связи дивизиона о нарушении мною воинской дисциплины, граничащем с преступлением. Сразу же после объявления этого приказа я был отправлен на гарнизонную гауптвахту сроком па пять дней. Мне сказали, что это еще ничего, что могло быть хуже. А что могло быть хуже гауптвахты и точки на моем воинском звании старшины второй статьи? «А трибунал!» — сказали мне.— «Так уж и трибунал»,— попробовал я возразить и вместе с тем успокоить себя. Как и следовало ожидать, в присвоении звания старшины второй статьи мне было отказано. Демидченко же сменил бескозырку на мичманку и к рукавам бушлата прикрепил по две золотистые нашивки. В довершение ко всему он стал моим командиром. У Васьки после этого было такое выражение лица, словно он совершил что-то нехорошее. Раньше он смотрел на меня какими-то преданными, собачьими глазами. А случилась беда — и он изменился. Говорит со мною, а глаза уводит в сторону. Лицо у Демидченко особое. Кожа на шее и щеках в белых пятнах, на которых никогда не бывает солнечного загара. У других людей лица, как кожура созревающих каштанов. У Демидченко, когда он на солнцепеке, пятна краснеют и начинают шелушиться. И тогда мне кажется, что Васька похож на шелудивого пса. На курсах я просто жалел его, а теперь начинаю побаиваться, особенно, когда он отворачивает лицо в сторону. Глаза серые, водянистые, зрачки узкие, как у вороватого хищника. Кажется, крикни на него — и он лениво отбежит на несколько шагов в сторону. Но стоит зазеваться, как он тут же вцепится тебе в икры. Пока Демидченко не сделал мне ничего плохого. Но шестое чувство подсказывает, что и хорошего ждать от него не приходится.

Прибыли мы на безымянную высоту около Балаклавы в один из последних дней марта тысяча девятьсот сорок первого года. Был полдень, и солнце уже пригревало так, что пришлось снять бушлаты. На вахту заступили наблюдатель Сугако и радист Звягинцев. Мне пришлось заниматься приготовлением обеда, или, как было принято у нас говорить, отбывать наряд на камбузе. За валежником я отправился на склон горы, заросшей густым кустарником. Не прошел я и ста метров, как недалеко от себя услышал звук посыпавшихся камней. Обернувшись, я увидел за кустами притаившегося человека. Если бы это был кто-нибудь из жителей окрестных населенных пунктов, то зачем ему прятаться? Свои же, кроме вахтенных, в это время чистили карабины. Значит, все-таки чужой. И хотя при мне личного оружия не было, я, полагаясь на свою ловкость, пошел на сближение с притаившимся человеком. Как только ему стало ясно, что его обнаружили, он стремглав бросился бежать вниз. Я устремился за ним, крича:

—Стой! Стрелять буду!

Как ни странно, но это возымело действие — человек остановился. Он быстро обернулся ко мне лицом, спрятав руки за спину. «Неужели оружие?» — мелькнула у меня мысль. В подобной ситуации, как я считал, поведение людей определяется психологическим состоянием их. Важно удержать инициативу.

—Руки! — приказал я строго.

Человек медленно вытянул вперед руки, в одной из которых оказался фонарик с механическим приводом.

—Что это? — задал я нелепый вопрос.

До сих пор я внимательно следил только за руками человека, полагая, что именно в них могла таиться для меня опасность. Убедившись, что задержанный безоружен, я перевел свой взгляд на его лицо. Какое же разочарование постигло меня, когда пришлось увидеть жалкую на вид девчонку, исцарапанную и всю измазанную глиной. «Скотница, наверное, из соседнего совхоза,— подумал.— И какого только черта шляется здесь?» Стало как-то даже обидно: готовился помериться силами с достойным противником, а встретил невзрачную грязнуху. Чулок на левой ноге съехал почти до уровня щиколоток, на коленной чашечке багровела ссадина со следами выступившей и уже успевшей высохнуть крови. Все это производило на меня крайне неприятное впечатление, и я, чтобы не испытывать отвращения, перевел взгляд на ее лицо. Но и оно было не лучше: клочья волос мокрые, вымазаны какой-то серой замазкообразной массой. Платье из дешевого ситца в нескольких местах было порвано. Кажется, что перед этим девчонка заблудилась в зарослях боярышника и едва оттуда выбралась.

—Телят, что ли, искала? — задал я вопрос, уже не глядя на ее лицо.

—Бычков таких, как ты.

—Ну-ну! Здесь тебе не совхозный двор,— пытался пригрозить ей.— А в руках что все-таки?

—Параболоид,— последовал иронический ответ, рассчитанный на мое невежество.

—Инженера Гарина? — решил поставить ее на место.

—Простой фонарик.

—А для чего он?

—Освещать себе дорогу.

—Какую дорогу? Сейчас день да такой, что в пору надевать солнцезащитные очки.

—Я всегда гуляю здесь допоздна. А ночи теперь безлунные.

—А где так испачкалась?

—На совхозном дворе поскользнулась и упала.

—А ну давай в расположение гарнизона,— приказал я.— Там разберемся.

—Какой гарнизон?

—Тут недалеко, метров сто. Прямо на макушке горы.

—Но здесь никакого гарнизона не было.

—Не было, а теперь есть.

—Ну ладно, показывайте свой гарнизон.

«От чертова девка,— подумал я.— Задержана как подозрительная личность, а держит себя, как принцесса, которую нужно сопровождать».

—А когда вы сюда пришли?

—Сегодня, то есть,— спохватился я,— это вас не касается.

Девушка засмеялась и уточнила мое «то есть».

—Военная тайна, да?

—Какая теперь это военная тайна,— ответил ей, досадуя на свою болтливость.

Возле каземата я встретил Демидченко и доложил ему:

—Товарищ старшина второй статьи, в районе расположения гарнизона задержана гражданка, которая пыталась бежать,— а на ухо шепотом добавил: — Я, может, и не связывался бы с ней, да вижу, сильно испачкана, и фонарик. Это показалось мне подозрительным.

—Фамилия? — спросил командир.

—Хрусталева.

—Имя?

—Марина.

—Где проживаете?

—В Балаклаве.

—Почему оказались здесь?

—А это мои любимые места прогулок.

—Так,— многозначительно произнес Демидченко.

Последовала пауза. До этого Марина, казалось, держалась просто, независимо. Ей задавали вопросы, она отвечала. Как в школе. Но стоило паузе немного затянуться, как девушка заволновалась: то отведет тыльной стороной руки прядь волос, то переступит с ноги на ногу, то поправит под платьем тесемку лифчика. Любопытная психологическая ситуация. Пока человек занимает хотя бы относительно активную позицию, до тех пор в нем сохраняется какая-то уверенность в себе. В состоянии же неопределенности эта уверенность постепенно утрачивается. Особенно угнетающе действует на человека внезапный переход от лучшего к худшему. Я где-то слышал, что такая резкая перемена состояний способна вызвать настоящий психологический шок. Демидченко, кажется, понимал, что в душе девушки творится неладное, и поэтому намеренно затягивал молчание. А пауза становилась все более невыносимой. И еще эти сверлящие взгляды молодых парней. Пять пар глаз. Впечатление такое, что человека раздевают и ему становится мучительно стыдно. Демидченко улыбался, а Марина, глядя на его улыбку, кусала губы и ждала, как избавления от пытки, следующего вопроса. Я только сейчас обратил внимание, что улыбка у Васьки была не такая, как у других, не настоящая, в ней едва улавливался оттенок какой-то дьявольской, злой воли. Почему же не проявлялась у него эта черта раньше, скажем, на курсах радистов? Чертополох, оказывается, тоже не везде растет. И ему нужна своя, особая почва.