Джейн Вигор (Рондо) - Письма леди Рондо

• Название: Письма леди Рондо
• Автор: Джейн Вигор (Рондо)
• Жанр: Биографии и Мемуары

Воспоминания Джейн Рондо, супруги английского посланника при российском дворе в царствование Анны Иоанновны. Представленные в виде писем к английской подруге, содержат в основном бытовые наблюдения и дворцовые сплетни. Являются ценным источником сведений о людях императорского Двора "из первых рук".

При подготовке электронной книги использовано цензурное издание 1836 года.

---

Теперь о семейных делах. Можно подумать, что Вы мало наблюдали над людьми и не изучали их страсти (Вы это делали); иначе непонятно, каким образом Вы не могли склонить этих двух женщин к какой-нибудь уступке. Впрочем, я уже сказала Вам, что это было не возможно, потому что это причинит Вам столько беспокойства, что я не стала бы Вас просить. В самом деле, Ваша гордость пострадала очень много, и Вы досадуете, что при такой Вашей рассудительности Вы не могли примирить их. Того и должно было ожидать. Что причиною неуспеха? Вы предполагали в них рассудительность, тогда как её в них было не больше как в болтовне за карточным столиком или в собрании. Я думаю, (если их лучше понимаю нежели Вы) проложить к примирению другую дорогу. Так как они обе жалуются вам одна на другую, то соединитесь с каждою и браните ту, которой у Вас нет в доме. Я осмеливаюсь думать, они обе будут просить Вас о примирении. Этот план можно поручить г. В., но я думаю, он очень откровенен и презирает успех, приобретенный хитростью, и потому не будет следовать совету той, которая и пр.

ПИСЬМО XXVIII

Милая моя,

Вы умели наказать меня жестоко за план, который только и думала возложить на г. В., Вы пустились в описание характеров этих двух женщин, разобрали мой план и больше ничего не писали. В свой черед я накажу и Вас.

Герцог и герцогиня (граф и графиня Бирон, как Вы знаете) [123] ещё пользуются милостью Государыни; от их сурового или ласкового взгляда зависит бедствие или благополучие всех жителей Империи. Bсе повышения зависят от их благосклонности, его гнев причиняете гибель. Здесь нет никого, кто бы мог им противиться, напротив, все у них в руках. Герцог весьма горд, вспыльчив; когда рассержен, говорить с неумеренною запальчивостью. Если к кому он милостив, то весьма щедр на ласки и похвалу, но он непостоянен, переменяется без всякой причины, и часто так же преследует, как прежде любил. Поступая таким образом, он даже не может скрываться, но обнаруживает свою немилость самым убийственным образом. Он от природы осторожен, но кого любит, с тем обходится свободно; откровенен, но если видит, что откровенность неуместна или что не стоит труда рассказывать правду, то истины никогда не скажет. Он презирает русских и это показывает публично самим вельможам; я думаю, что это будет некогда причиною его паденья, хотя я сердечно уверена, что его верность к Её Величеству непоколебима, и он имеет в виду благо вверенной ему страны. Герцогиня высокомерна и угрюма, в её взгляде и приёмах видна суровость, и потому не может приобресть почтения, которое она силится внушить. Оно отдается ей только наружно; если признаться, то я, которая считаюсь её любимицей, и, как думаю, больше всех пользуюсь её благосклонностью, я не чувствую в ней в сердце своем того, что называется почтением, потому что приветствия, должные её сану, не составляют того, о чем я пишу, хотя вообще это понимают так, и она сама в этом случае обманывается. Так как она вдруг введена в высший круг общества, то остается до сих пор ещё не в своей сфере и думает, что для приобретения почтения должно быть гордою. Если бы она была частною женщиною, то она принадлежала бы к разряду тех женщин, коих доктор N. называет notables [124], и я предоставляю вам спросить его как бы он назвал такую женщину, из самого высшего круга. Она не вмешивается в государственные дела, но показывает, что она все время, остающееся от личной службы Её Величеству, употребляет на воспитание детей и на работу. Она редко бывает в обществах, не отличается особенным умом, однако ж и не глупа; любит наряды. Вы восклицаете! «Она женщина, что же тут удивительного?» Может быть, это верно, но я предоставляю это решить мужчинам. Таким образом, я исполнила Ваше желание, рассказав Вам о двух важных особах на севере, и надеюсь (к большему достоинству моего рассказа) — Вам не нужно об этом знать что-нибудь более от Вашей и пр.

ПИСЬМО XXIX

Вместо того, чтобы освободить меня от таких задач, какие Вы мне давали, Вы требуете теперь большего. Я думала, что в последнем письме я составила Вам полное описание герцога и герцогини, но Вы предлагаете и после того множество вопросов. Я буду отвечать на них по порядку.

Герцог по-прежнему считается при дворе Великим Камергером, несмотря на то, что он принадлежит теперь к правительствующим особам [125]. Герцогиня считается первою статс-дамою [126], с тем только отличием от других придворных дам, что она со времени нового достоинства садится в присутствии Государыни, как Великие Княгини, и в публичных собраниях целует руку Её Величества. Они живут во дворце, но при себе имеют в услужении также чиновников, какие составялют двор Государыни. Только штат их состоит из их собственных подданных, которые их всегда окружают. При Герцоге находятся камергеры, и при Герцогине — фрейлины, во время выездов имеют свою ливрею и экипаж, которые отличаются величайшею пышностию.

Граф Остерман [127]возведен в достоинство вице-канцлера Империи и управляет всеми делами, которыми прежде занимался герцог. Его почитают теперь в Европе величайшим министром; так как искренность при этой должности не есть необходимое качество, то он в самом деле успевает своим предприятиям дать блестящий успех. Он образован, красив, и когда перестает быть министром, то весьма занимательный собеседник. Он родом вестфалец и сначала был домашним секретарем у голландского адмирала. Пётр Великий, увидев бумагу, переведенную им на русский язык, призвал его к себе. Проницательный ум сего монарха открыл в нем быстрое соображение, взял его к себе и возводил постепенно до того поста, которое он теперь занимает. По предложению Петра I он вступил в супружество с природного русскою, девицею отличной красоты, знатною по роду и богатству [128]; но сам Остерман остается лютеранином. Он не богат и даже беден, смотря по месту им занимаемому. Он был дядькою Петра II и главным орудием падения Меншикова, но он был вытеснен Долгоруким, главным любимцем юного монарха, и многие думают, что одна только смерть Петра II избавила графа от погибели, потому, что любимец [129] страшился его тонкости и опытности, чему доказательство видел он в низвержении Меньшикова. Он весьма вежлив с женщинами, но никогда не нарушал покоя нашего пола, от того любовные его похождения никогда не делали шуму и теперь он кажется смотрит на женщин как на забаву и на приятные игрушки (т. е. в свободное время, когда он может несколько часов провести в пустых разговорах). Здесь он принадлежит к числу тех людей, которые ищут смысла там, где слышат одну только бессмыслицу. Я знаю, что Вы считаете наш пол удивительно склонный к болтовне и в этом убеждаетесь примером той, которая и проч.

ПИСЬМО ХХХ

Милая моя,

Мне нет от Вас покою, берегите и себя. К графу Остерману присоединены ещё два лица, которые теперь составляют Тайный Совет [130]. Один из этих сановников есть князь Черкасский [131], природный русский [132], первый вельможа (и, по мнению народа, лучший), величайший богач, имеющий до 30000 душ крепостных крестьян [133] и одну дочь, которой должно достаться это имение [134]. Что касается до его наружности, то он гораздо больше в ширину нежели в длину; большая его голова склоняется к левому плечу; его брюхо, которое так велико, перегибается напротив к правой стороне; ноги, весьма короткие, всегда в ботфортах, как в больших собраниях так и при торжествах. Наконец венец всему, он по своей молчаливости, кажется, ни с кем в обществе никогда не говаривал, разве некогда в славных ассамблеях [135], которые знаете Вы и я. Но его богатство и род сделали его необходимым при занятии сей почетной должности. Он, без сомненья, сделает не много и не будет мешать советникам своим красноречием.

Другой кабинет-министр, граф Ягужинский [136], весьма красивый мужчина; лице его хотя не отличается правильностью, но исполнено величия, живости и выражения. В обхождении свободен, даже небрежен, и что в другом показалось бы недостатком в воспитании, то в нем весьма естественно, так что никто не может быть им недовольным. Владея такою свободою в обращении, что каждое действие его кажется как будто случайным, он имеет преимущество, привлекать к себе взоры всех; и как бы ни велико было собрате, он кажется первою особою; одарен умом высоким рассудительностью и живостью, которая так ясно выражается во всем, что, кажется, исключительно составляете его характер; в самом деле, он в один день делает столько дел, сколько другой не может сделать в неделю.

Если кто просит у него покровительства, то отказываете прямо, если не можете оказать его. «Я не могу вам служить, отвечаете он, потому и потому;» если не может решиться вдруг, то назначаете просителю время для ответа, и тогда отвечает: я буду стараться, или — не могу стараться по такой и по такой причине. Но если он уже обещаете что нибудь принята на себя, то скорее умрёт, нежели нарушит обещание. Выражает свои мысли свободно, без лести пред самыми высшими сановниками. Если первый сановник империи поступает несправедливо, то он порицает его с такою же свободою, как и низшего чиновника. Это на его месте так опасно, что за него не могут не трепетать его друзья.