Александр Марков - Троица

• Название: Троица
• Автор: Александр Марков
• Жанр: Историческая проза

Осенью седмь тысящ сто семнадцатого года от сотворения мира, сиречь 1608 года от Р.Х., к Сергиевой лавре подступили войска самозванца и стояли шестнадцать месяцев… Сопротивление монастыря литовским войскам было не менее упорным и героическим, чем оборона Ленинграда и битва за Сталинград.

Об осаде лавры и других событиях Смутного времени повествует живой журнал юноши XVII столетия — «Летописная книжица о смуте в Российском государстве, о геройской защите Троицкого Сергиева монастыря, о пленении и разорении и о конечной погибели царствующего града Москвы, и об иных мятежных делах, достоверно и неложно написанная свидетелем оных, отроком послушником Данилкой».

---

Но оставим это. Ведь я не для того взял в руки хартию, отложив прочие важнейшие дела, чтобы о мостах писать.

Приехали сегодня в Москву гонцы, привезли добрые вести и самые радостные новости. Первое, что злой еретик Сапега с войском своим, изрядно поредевшим, бежал из Дмитрова, и Григорий Волуев городом овладел и теперь ждет от князя Михайла подмоги, чтобы идти ему далее побивать неверных.

Вторая весть: пришел из шведского королевства славный воевода Вельгор (так по-русски, а правильно его писать Ивертом Горном), коего Делагарди посылал за новой ратью. Привел Иверт Горн 4000 иноземцев, опытных воинов. И теперь он идет по землям Новгородским и очищает от поляков и русских воров многие города и села. И скоро приспеет он на помощь Григорью Волуеву.

На этом закончу, ибо Аврамий меня посылает по делу срочному.

Апреля 2-го дня

Понедельник страстной недели.

Келарь Аврамий к царю Василию ходил, а из пала царских вернулся печален. Позвал он меня в свои кельи и сказал:

— Ну, Данило, в конец рассердил и изумил меня царь Василий. Уж и не знаю, за какие грехи нам такой скипетродержец достался. За доброе злым платит! Сколько ему троицкие люди великих услуг оказали, а он все не доволен. Знаешь, чего он потребовал? Чтобы дом чудотворца иноземному войску за два месяца жалованье заплатил! У него-де царская казна пуста. А наша, он мнит, словно море-океан, сколько ни черпай — всю не вычерпаешь. Не дам ему ничего! Вот, Данило, смотри.

Достал Аврамий писание свое, где у него все монастырские убытки разряжены, и положил предо мной. И вот что там было написано:

«В лето 7113 государю царю Борису Федоровичу Годунову на ратное ополчение против ложного царевича Дмитрия — 15400 рублей взаймы (не возвратил)

В лето 7114 вору расстриге Отрепьеву на пропой и на увеселения и на подарки польским еретикам и воровской царице Маринке — 30000 рублей

В лето 7115 государю царю Василию Иванович Шуйскому на ратное ополчение против воров — 18355 рублей

В лето 7116 тому же государю от келаря Аврамия, на Москве во осаде, на осадные нужды — 1000 рублей

В лето 7117 тому же государю от того же келаря на те же нужды — 900 рублей

СОВОКУПНОГО УБЫТКУ — 65655 рублей»

— Сам посуди, Данило, могла ли наша казна от таких расходов не оскудеть?

— А верно ли, отче Аврамие, — спросил я его. — Что нету в казне нашей денег на уплату войску?

Старец Аврамий помедлил, покряхтел да по сторонам поглядел, и говорит шепотом:

— Деньги-то есть. Да не в том дело, а должен ты уразуметь, что если мы нынче безропотно заплатим, то Шуйский конечно уверится, что у нас казна неоскудевающая. И тогда не будет уж ему никакого удержу, оберет нас до нитки.

И еще сказал Аврамий:

— Поедешь ты, Данило, в Троицу, и повезешь грамотку от меня архимандриту и соборным старцам. В той грамотке напишу я им упрежение о посылке царевых людей в монастырь за деньгами. А на словах им передай, чтоб упрятали казну в наипотаённейшее место — они знают, куда. И пусть до последнего крепятся и денег не дают, что бы царевы над ними ни творили. А если посмеют, нечестивцы, утварь драгоценную монастырскую забрать, то тем хуже царю Василию, ибо пред всем русским народом прослывет он тогда святотатцем.

Вот так и вышло, что еду я завтра не в Дмитров к Волуеву, а снова в Троицу. А к Волуеву в помощь войско пойдет из Москвы завтра же. А князь Михаил остается в Москве, ибо не сумел испросить у царя себе отпуску. Я же в Троице мешкать не стану, а поеду оттуда немедля к воеводе Григорию.

Апреля 5-го дня

Доехал до Троицы чуть жив. Дорогой коня в грязи по шею утопил, насилу его проезжавшие стрельцы из той грязи вытащили. Дал им за это рубль, а хотели два. Потому что работа претяжкая: и сами они, стрельцы, не раз и не два увязали, и кони их. И все с ног до головы замарались.

В Троице я никому ничего не стал рассказывать, а только попросил баню истопить и водочки маленько, чтобы согреться. Но и после бани я языку воли не давал и говорил только то, что и так всем известно. И ничего тайного не разболтал, хоть и трудно было умолчать. Слуга Пимен меня похвалил:

— Что это сталось с тобой, Данило? И не узнать тебя, как ты на государевой службе преобразился. Раньше-то мы не ведали, куда от твоей болтовни спрятаться, а теперь из тебя слова не вытянешь.

Грамоту Аврамиеву передал я архимандриту, как было велено, и изустный наказ ему пересказал.

Отдохну до Христова дня, а потом в Дмитров поеду.

В Троице теперь народу полным-полно. Больше людей никудышных, но и работников много. Кое-какие храмины уже починили. Кирпичей кругом навалены преогромные кучи. У Красных ворот начали новое забрало ставить, на две сажени выше прежнего.

Апреля 8-го дня

Христос воскресе!

Завтра уезжаю. Архимандрит Иоасаф призвал меня и дал такой наказ:

— Ты, Данило, пойдешь теперь с Григорьем Волуевым на гетмана Рожинского и его воров. Передай же Григорию, пусть что хочет делает с гетманом и с войском его, но одно вы должны исполнить хоть бы и ценою жизни. В плену у гетмана преславный святитель Филарет, митрополит Ростовский. Его вам надлежит освободить и в Москву доставить живого и здравого. Если этого не сделаете, то и весь ваш труд будет всуе.

Я же ответил архимандриту, что непременно скажу о том Григорию и сам порадею, насколько станет сил моих, лишь бы освободить святителя Филарета Никитича. Мне об этом же Филарете и келарь Аврамий наказывал, чтобы непременно мы с Григорием его из плена вызволили. Потому что этот святой муж, святитель Филарет, один стоит тысячи воинов, и с ним нам будет поваднее безбожных побивать и православную веру охранять.

Апреля 9-го дня

Выехал из Троицы чуть свет с двунадесятью людьми служилыми, да с пятьюдесятью меринами, да с четырьмя возами со всякими припасами. Вечером приехали в Дмитров.

А Григория Волуева я упустил: он уже три дня как ушел с войском к Волоку Ламскому. Поедем завтра догонять его.

Апреля 14-го дня

Сбились мы с пути, заплутали. Ох, встретить бы того мужика, что нам дорогу указал! Или он изменник, или дурак, и уж точно сукин сын. В такие леса мы заехали, в такие болота, не приведи Господь. Трех коней увязили, телегу опрокинули, порох намочили. Не хватает моего разумения и языка, чтобы все страдания наши, в пути перенесенные, высказать и описать.

Сейчас, с Божией помощью, мы достигли города Клина, все живы и здравы.

Поскольку мы теперь отдыхаем и покоем наслаждаемся после перенесенных тягот, поведаю я вам, господа читатели, о святителе Филарете. Мысли о нем меня теперь премного занимают. И хочется мне догадаться и постичь эту тайну, почему наши троицкие начальники так радеют о его освобождении.

Филарет Никитич, митрополит Ростовский

До пострижения звался он Федором Никитичем Романовым, был думным боярином еще у царя Ивана. Роду сей муж знатнейшего, и близок к царскому корню. Осмелюсь сказать еще, что мы с ним сродственники: жена Филаретова, Ксения Ивановна, мне троюродная бабка.

На Москве Федор Никитич был первым храбрецом и красавцем. Когда хотели кого-то похвалить за удаль или благолепие, то говорили: «Ну, ты точно Федор Никитич!»

По преставлении царя Ивана этот Федор пострадал невинно от Бориса Годунова. Потому что люди московские любили Федора куда больше, чем Бориса, и могли бы захотеть его на царство, а Борис сам хотел царем быть. Вот Борис и постриг Федора в монахи насильно, и сослал в дальний монастырь.

Когда же на престол российский сел Расстрига, то велел Федора (называемого теперь Филаретом) из того монастыря вывести, и поставил его митрополитом Ростовским. Потому что Расстрига, выдавая себя за царевича Димитрия, миловал всех врагов Aорисовых. Делал же это того ради, что Борис-де хотел его, Димитрия, убить, и потому все Борисовы враги ему суть друзья.

После, при нынешнем царе Шуйском, Филарет оставался в Ростове и в прежнем чине митрополитском. Когда же пришли к Ростову воровские люди от Тушинского царика, то люди ростовские хотели вору крест целовать, потому что град Ростов мал и некрепок, и не было там ни ратных людей, ни пороха, ни хлеба, чтобы в осаду сесть. Филарет же им сказал:

— Опомнитесь, братие! Лучше нам умереть, чем ворам покориться, и нашу святую веру и божии храмы отдать литве на поругание.

Тогда те из людей ростовских, у кого еще совесть осталась, вошли с Филаретом в храм соборный и там затворились. Воры же ворвались в город и его разграбили и многих людей побили. И приступили к тому храму, выломали ворота и стали резать и рубить добрых христиан. А они, безоружные, телами своими пытались Филарета от мечей заслонить, и все до единого зарублены были до смерти. А Филарет в одеянии святительском во всё продолжение этой кровавой резни людей причащал и благословлял на смерть мученическую, и сам уже изготовился восприять нашествие облака смертного и в иной лучший мир перейти из нашего многогрешного и растленного.