Артур Филлипс - Прага

• Название: Прага
• Автор: Артур Филлипс
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-15104-4

1990 год, Восточная Европа, только что рухнула Берлинская стена. Остроумные бездельники, изгои, рисковые бизнесмены и неприкаянные интеллектуалы опасливо просачиваются в неизведанные дебри стран бывшего Восточного блока на ходу обрывая ошметки Железного занавеса, желая стать свидетелями нового Возрождения. Кто победил в Холодной войне? Кто выиграл битву идеологий? Что делать молодости среди изувеченных обломков сомнительной старины? История вечно больной отчаянной Венгрии переплетается с историей болезненно здоровой бодрой Америки, и дитя их союза — бесплодная пустота, «золотая молодежь» нового столетия, которая привычно подменяет иронию равнодушием. Эмоциональный накал превращает историю потерянного поколения в психологический триллер. Бизнес и культурное наследие, радужное будущее и неодолимая ностальгия, стеклобетонные джунгли и древняя готика, отзвуки страшной истории восточноевропейских стран. Покалеченных, однако выживших.

«Прага», первый роман Артура Филлипса, предшествовал роману «Египтолог» и на Западе стал бестселлером. Эта книга вмещает в себя всю европейскую литературу. Книга для «золотой молодежи», любителей гламурных психотриллеров, нового «потерянного поколения», которому уже ничто не поможет.

---

XIII

Откровенно неуместные в летнем урожае американских хипстеров 90-го года вечером на открытии выставки «Новые американцы» Джон и Марк не спеша скользят через галерею в фойе старого кинотеатра мимо художественных фотографий, развешенных по перегородкам из рифленого картона, а с пепельничного пола из стерео-динамиков дуэт Стэна Гетца и Аструд Жильберто[70] смакуют воспоминания о высокой, загорелой, юной и милой неприступной женщине, что гуляла по пляжам Бразилии в шестидесятых. Друзья глотают кислое белое вино из пластиковых стаканчиков, курят и то и дело отступают в сторонку пропуская венгров к торговым лоткам или к кассе кинотеатра. (Сегодня вечером двойной фильм, пользуется спросом: «Броненосец „Потемкин“» и «Броненосец „Галактика“»[71] в сопровождении музыки, написанной и вживую исполняемой венгерской рок-группой.) По большей части фотографии на выставке — сносно выполненные изображения общепринятой на сегодня художественной натуры, сравнимые с теми, что висят и в Нью-Йорке: черно-белые крупные планы гениталий, татуировок, стариков, заводов. Две работы Ники на этом фоне явно выделяются.

Первая — эпического масштаба, явно не меньше семи футов в высоту и четырех в ширину; маленький ценник рядом с фотографией предполагает весьма состоятельного покупателя. Черный блестящий пластик обрамляет сложный авто портрет. Сама Ники в натуральную величину позирует, изображая профессора целого набора искусств: твидовый пиджак с кожаными локтями поверх черной водолазки в крупный рубчик, вельветовые брюки, мокасины. У нее густые темные усы, овальные очки, темные дерзкие брови и ее настоящая лысая голова. Лицо въедливое. Не зная, что ее фотографируют, она стоит в какой-то, по всей видимости, музейной галерее. Что-то объясняя, она показывает стеком на большой холст в пышной раме на обшитой темными деревянными панелями стене слева от себя. Картина (Гольбейн? Доу? Теньерс?[72]), которую Ники, очевидно, описывает невидимым сту лентам, — портрет некоего придворного семнадцатого века — молодой человек в туфлях с пряжками, темных рейтузах; рукава с разрезами и буфами, на поясе кинжал, украшенный драгоценными камнями, колет, накрахмаленный плоеный воротник, острая бородка и жидкие усы. Он, в свою очередь, стоит в окостеневшей позе в стиле эпохи, отставив ногу. Тоненькие черные нитки трещин старости на краске заметнее всего на его лице, воротнике и руках. В отличие от профессора, который его описывает, мужчина смотрит прямо на зрителя. Положив левую руку на сердце — стилизованный иконографический знак искренности, — правой рукой и надменно-гордым от обладания столь ценной вещью взглядом он приглашает зрителя насладиться еще одним заключенным в раму произведением искусства — эта третья картина покоится на изрезанном затейливой вязью мольберте справа от мужчины. Эта маленькая работа — равноудаленная и от профессора, и от придворного — заключена в темную деревянную раму, уравновешивающую вызолоченную раму, окружающую самого придворного, и блестящий черный пластик, обрамляющий весь коллаж целиком. Эта вторая картина — картина внутри картины внутри фотографии — на самом деле явная фотография, притом бесстыдно и неприятно порнографическая: пара, сфотографированная спереди, соединяется в разновидности постериорного контакта, мужчина стоит на коленях позади женщины, опустившейся на четвереньки. Оба лицом в камеру и на зрителя, будто подчиняясь своему придворному владельцу. Мужчина — с приоткрытым ртом, полузакрытыми глазами и откинутой назад головой, — представляет картину экстатического просветления; женщина смотрит безучастно, расхолаживающе скучна. Длинные рыжие волосы, разделенные строго посередине, обрамляют ее руки, упертые в пол, а те, в свою очередь, обрамляют ее хорошо видимые груди. Ее наездник — плечи и торс над и позади ее ягодиц, ноги видны только от колена, между и позади ее расставленных бедер, руки лежат на том месте, где ее ягодицы сливаются с перспективой спины, — щеголяет мефистофельскими усами и бородкой, точно как у гордого «владельца» фотографии из семнадцатого века, и кроме того — пышной уложенной феном светлой шевелюрой. Под игрушечной тиарой.

Это внутреннее фото — настолько нагло выбивающееся из ретроспективной последовательности (от профессора к человеку в рейтузах и дальше к портрету еще стариннее) — обычно получает больше внимания, чем беглый взгляд мимоходом. Восторженно рассматривая картину, Марк понимает, что живописный придворный из семнадцатого века, как и фотографический профессор из двадцатого, на самом деле — Ники. Марк заметил это первым, но в тот миг, когда он спрашивает:

— А это ведь тоже твоя подружка? — Джон говорит:

— Ой, мужик, да это Ники! Не могу поверить, — но показывает на рыжеволосую женщину, которую берут сзади.

— Ух ты, — говорит Марк.

— Привет, красавчик, — раздается у них за спиной голос Ники, а ее рука скользит по Джонову бедру к нему в карман и тискает там Она целует Джона в губы долгим поцелуем. — Тебе нравится? — спрашивает она с неизменным горячим и неироничнным аппетитом к похвалам, усиленным до легкой маниакальности событийностью открытия выставки. Джон осторожно гладит ее по лысине, и Ники смотрит на обоих мужчин немигающе-сосредоточенно, в ее расширенных круглых глазах — явное желание любви.

— Безусловно. Конечно, — говорит Джон. — Как это может не нравиться?

— Вы оригинальны, — говорит Марк. — Мне это нравится.

— Ой, Джонни, мне так нравится твой друг! Спасибо! Конечно, пока эта работа не куплена, она не закончена. Чтобы она была закончена, нужно представить четвертого, какого-нибудь гордого владельца, который стоит здесь вот так же и показывает на нее своим друзьям с такой же гордостью, как тот елизаветинский чувак.

— Да, здорово, здорово, здорово, — говорит Джон. — Но вот кстати, скажи, кто это? — Он показывает на исступленного тиароносного мужчину позади Джоновой подружки в рыжем парике.

Художница обнимает Джона за талию и заговорщицки улыбается Марку, который откровенно ею зачарован.

— Послушайте-ка мистера Ханжу, — нараспев говорит она канадцу. — Я тут узнала, что он спит и со мной, и с Карен, нашей редакционной балаболкой, и он ревнует меня к картине.

Это замечание оставляет Джона в нескольких шагах позади разговора.

— Это фотография! — говорит он, не имея лучших вариантов.

— Смотри внимательно. Убери бороду и шапочку и это…

— Эй, да это ведь ты, нет? — Марк хлопает в ладоши.

— По крайней мере голова — точно.

— А тело? — спрашивает Джон, неубедительно играя небрежность.

— Джентльмены, — отвечает Ники преподавательским тоном. — Взгляните повнимательнее! Включите ваши критические способности. Отметьте, — она указывает на грудь деятеля на фотографии, — темный странно геометрический равнобедренный треугольник волос на груди. Отметьте, — она указывает на руки, едва видные за взбегом ее бедра, — аккуратные, почти журналистские пальцы, вцепившиеся в мою задницу.

— О, — говорит Джон.

— Да, мой сладкий.

И она тянет Джона зубами за мочку уха.

— А это очень красивые пальцы, — соглашается Марк.

Довольная Ники рассказывает Марку о «коротком восхитительном визите», который Джон нанес ей несколько недель назад. Она как раз закончила вот эту часть работы, но, к своему безутешному огорчению, не могла заполнить ее только своим телом, Притом она хотела, чтобы сношение выглядело натурально, и сделала несколько снимков по таймеру, а потом подставила к обоим телам новые головы («Мне было не настолько скучно»). Джон просеивает горсть неуютных эмоций: ему не на что сердиться (это ведь не его лицо), ему нечем гордиться (это ведь не его лицо), ему нечего стыдиться (то же самое); несомненно, здесь есть юмор, художественное представление, все, что нужно.

— Я все время о вас слышу от нашего общего друга, — говорит Ники Марку, обнимая за талию обоих. — Вы — королева ностальгии, так?

Она ведет их мимо чужих работ (от которых негромко презрительно бормочет) и останавливает у своей второй. Довольно небольшая, она в открытую заявляет себя как фотоколлаж. Дама в платье на бретельках и соломенной шляпе прилегла в белой деревянной беседке, ласкаемая солнцем и тенями зеленого и идеального английского сада. Дама и беседка явно вырезаны из какого-то каталога, какого-нибудь магазина одежды, выгодно торгующего неувядающими фантазиями об английском деревенском доме. Героиня лениво и неторопливо вытянулась на скамье на подушках и любуется парком и садом сквозь решетчатые панели декоративных резных стен беседки. На ее лице читается разновидность коммерчески привлекательной скуки. В нескольких футах перед собой на изумрудной траве, испятнанной тенями листьев и ветвей, дама наблюдает двух паршивых дворняжек, занятых энергичным и демонстративным спариванием. Верхняя собака в своей алчности сложилась почти вдвое, и одна задняя лапа у нее оторвалась от земли. Глаза закатились под лоб (и кажется, будто голодный взгляд устремлен на яблоко, висящее на яблоне, что разрослась над рыжей конической крышей беседки). Черные мокрые собачьи губы яростно и неровно вздернуты, видны бело-желтые клыки, пена слюны, крапчатые черно-розовые десны. Вторая собака при этом выглядит такой же безучастной, как Ники в рыжем парике, и, кажется, ловит взгляд британской леди в беседке. Зритель не может противиться ощущению, что две женские особи в этот момент объединяет родство и взаимопонимание. Для этой маленькой работы Ники взяла резную золотистую раму, подобающую старым мастерам музейной ценности. Ники купила ее в будапештской антикварной лавке, вырезав полотно, которое было в раме, и пустив его на кусок коллажа.