Дебора Боэм - Призрак улыбки

• Название: Призрак улыбки
• Автор: Дебора Боэм
• Издательство: Амфора
• Жанр: Любовно-фантастические романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-94278-316-0

«Призрак улыбки» — это почти фантастические любовные истории и истории ужасов, рассказанные американкой, живущей в Японии. Героями этих историй становятся — то бывший борец сумо, то потомок знаменитого исследователя японской мистики, то alter ego автора — живущая в Токио американская журналистка. Несмотря на то что действие происходит в наши дни, герои рассказов сталкиваются с чудесами, превращениями и сверхъестественными существами, место которым в легендах и волшебных сказках.

Дополнительную пикантность придает любовная составляющая — поскольку, все чудеса, ужасы и сверхъестественные превращения вплетены в тонкую ткань интимных переживаний…

Дебора Боливер Боэм, известная писательница и журналистка, виртуозно балансирует на грани так называемого «дамского стиля» и интеллектуальной пародии на него, а колоритный «японский дух» этой книги умело приправлен изысканным юмором.

Невозможно передать удовольствие, которое получаешь от затейливого языка и очаровательного юмора, и высказать чувство, которое испытываешь, когда вместе с писательницей погружаешься в грезы об игрушечной Японии, где все так, как мы с детства привыкли воображать.

---

Сестры Сарасвати

Искусство, Музыка, Литература, Красота,

а порой и чуть-чуть Красноречия

— Мы собираемся раз в месяц и на все лады развлекаемся, — объяснила Норико. — Выставки, музеи, концерты, рестораны, кино, поездки в любые концы страны, чтобы увидеть, как распустятся любимые цветы.

— Потрясающе, — ахнула Бранвен. — И все вы — библиотекарши?

— Нет, я — единственная.

"Ну, это, скорее всего, ненадолго", — возбужденно подумала Бранвен, аккуратно засовывая визитку в "оковы, стягивающие хаос", — свой ежедневник.

* * *

Что я могу сказать о "Какао"? Оказаться там было для меня все равно что попасть в рай. И при этом даже не понадобилось умирать. Потребовалось лишь сказать "да", когда господин Такатори — нет, Кумо—спросил, не может ли он угостить меня чашечкой кофе с пирожными в его любимом кафе, расположенном как раз тут, за углом от библиотеки.

— Спасибо, — отреагировала я слегка скованно. Мне больше не досаждало его нежелание говорить комплименты, но я до сих пор чувствовала неловкость, когда вспоминала, как он буквально извлек меня из канавы после позорной эпопеи, начавшейся в "Факс лав сити". — Раз уж об этом зашла речь, то да, я, пожалуй, не прочь и перекусить.

— Что же, да здравствует попытка в стиле Монти Питона, — чуть слышно пробормотал Кумо, и я взглянула на него с изумлением. Все еще пребывая в строго деловом настрое, я не кинулась петь дифирамбы любимым строчкам Питона и никак не откомментировала тот факт, что и книга, которую Кумо читал, когда я вышла из библиотеки ("Попугай Флобера" Джулиана Барнса), была одной из моих любимых. Сам читатель выглядел тоже весьма живописно; растянувшись на траве под напоминающей зонтик кроной дерева, он сбросил берет, предоставив ветру играть обрамлявшими лицо длинными волосами, но и на это я предпочла никак не отреагировать.

Я ожидала, конечно, что мы придем в обыкновенную забегаловку, но "Какао" оказалось тем местом, которое можно увидеть только во сне, да и то только при большой удаче. В меню у них был и кофе, и чай, и горячий лимонад, но коньком заведения был шоколад: "Божественное какао" — напиток, достойный олимпийцев, он же наркотик, на который я добровольно подсела.

Назвать меня просто любительницей шоколада так же мало, как сказать про Бэнтэн, что она вела бурную жизнь. По правде говоря, я иногда подозревала, что где-то и в чем-то произошло неправильное соединение, и потребность в соитии, которую мне бы следовало ощущать в виде свободно перемещающегося с объекта на объект желания, превратилась в навязчивую потребность хотя бы одноразового ежедневного соития с большой плиткой горьковатого черного шоколада. Я люблю и другие сласти, и другие присущие кондитерским изделиям запахи (ваниль, корицу, кленовый сахар, лакрицу, патоку), но шоколад — это мой Черный Принц, мой искуситель-любовник, мой путь в нирвану.

Однажды, вскоре после катастрофы с Майлзом, я буквально поймала себя на том, что разговариваю с горстью гавайских пастилок "Виноград в шоколаде". "Я твой героин, — бормотала я, разрывая лиловую с золотом упаковку, — а ты моя грязная игла". Однако, отставив гиперболы, надо признать, что настоящей зависимости не наблюдалось: я прекрасно могла часами и даже сутками обходиться без своей дозы шоколада и просто предпочитала не делать этого.

"Какао" было прекрасным кафе: отделка из дерева и стекла под модерн, удачное расположение на тихой улочке, садик позади дома. Интерьер, представляющий собой сочетание красного, сливочного и черного, великолепно оттенял глубокие коричневые тона мусса и торта, трюфелей и пирожных. Красные шелковые маки на черных лакированных столешницах, трехцветные полосатые зонтики над столиками в саду, квадратные, покрытые глазурью цвета слоновой кости тарелки и чашки — все это несказанно радовало глаз.

Я почему-то занесла Кумо в разряд аскетов, равнодушных к сладкому, и пришла в изумление, когда он сказал: "Если не возражаете, я закажу их фирменный набор. Всегда так делаю. В него входят восемь птифуров, так что можно разом полакомиться несколькими сортами. А что вы будете пить? Кофе? Чай? Молоко?"

— Горячий шоколад, пожалуйста, — застенчиво пробормотала я, и впервые за время знакомства Кумо Такатори громко расхохотался. Зубы были великолепными, и захотелось, чтобы он снял наконец эти уродливые черные очки и дал мне возможность увидеть свои глаза.

В итоге мы три с лишним часа сидели под зонтиком цвета какао в саду, среди раскрывающихся бутонов; пробовали всякие вкусности, болтали и все чаще дружно смеялись. Выяснилось, что Кумо изучал искусствоведение в Коламбии в те самые годы, когда и я училась в Нью-Йорке в Библиотечном колледже; что он копит деньги для поступления в Лондонскую архитектурную школу, а вдохновила его на это тетка — знаменитая архитекторша и художница Мадока Морокоси; ну а если рассмотреть все на ином уровне, можно, наверно, сказать, что между нами возникло живое и очень ценное для обоих взаимопонимание — то есть произошел процесс, который не описать, даже если дословно пересказать нашу скачущую с одного на другое беседу. В какой-то момент я плюнула на приличия и напрямик попросила его снять очки: для меня.

Ему, видно было, этого не хотелось, но он поднял руку и убрал их. "Боже! — вырвалось у меня. — Ты похож на австралийского пастуха!" Ибо у Кумо один глаз был голубой, а другой — коричневато-зеленый. Оба были чудесны, но на лице у японца смотрелись странно. После того как я долго и беззастенчиво их разглядывала, он объяснил, что по отцовской линии — на четверть монгол. "А-а, — подумала я, — так вот откуда у тебя такие скулы".

— Поэтому я и поехал учиться в Штаты, — продолжал Кумо. — Поэтому предпочитаю работать у иностранцев. Для японцев очень важна чистота родословной, и жить с примесью чужой крови в этой стране нелегко. Худшее, что я слышал в очках, — хиппак сдвинутый, а без очков — ублюдок говенный и вшивое заморское отродье. Это были два разных случая, в обоих высказывания шли от упившихся вдрызг пьянчуг, и гораздо труднее мне выносить постоянные молчаливые взгляды: "Он точно не из наших, но кто же он, черт побери?!" Так что очки — костыли, на которые я опираюсь, — закончил Кумо. — А какие костыли у тебя?

— Думаю, обида на родителей, — ответила я и, несколько поколебавшись, рассказала ему всю историю: от начала и до конца. К моменту, когда мы подчистили с блюда "фирменного набора" последние крошки кремовых корзиночек с "шоколадом-эспрессо", у меня было ощущение, что мы вместе успешно преодолели некое трудное испытание и вышли из него закаленными, как извлеченный из жаркого пламени меч.

Да, кстати, чтобы не забыть: набор был изумительный. Наверное, можно сказать, что больше всего мне понравились теплые пирожные из темного шоколада с мороженым "Фра Анжелико", посыпанным жареной крошкой фундука, но и все остальное было настолько вкусно, что, будучи судьей, я объявила бы "ничью на восьмерых".

* * *

Раз двадцать, наверно, я проходила по этой улице в районе Асакуса, но никогда не видела витрины, полной змей. Оказались мы здесь просто потому, что я попросила Кумо ехать ко мне домой через Асакуса, хотя это и то же самое, что в Париж из Лондона через Марокко, так как обожаю этот токийский район и стараюсь как можно чаще дышать его полным старинной прелести воздухом. Но, проезжая мимо витрины, в которой, напоминая как-то особенно плохо причесанную Медузу Горгону, кишели змеи любых размеров, я поняла, что необходимо остановиться и выяснить, что это значит.

Вывеска лаконично сообщала: "Лечебные змеи". В затхлой и темной комнате, заставленной массой любопытнейших старинных безделушек, включая и несколько облупившихся керамических статуэток Бэнтэн, не было никого. Легко было представить себе, как торговцы, самураи и гейши периода Эдо заходят сюда купить себе пинту змеиного молока или, скажем там, парочку фунтов змеиного мяса.

Прервала эти размышления сидевшая на крошечном тельце огромная голова, выглянувшая из-за портьеры, по-видимому, скрывающей дверь в заднее помещение. Сначала мне показалось, что это какой-то странный ребенок, но, взглянув на руки — тускло-коричневые, морщинистые, с загнутыми и желтыми, словно пропитанная никотином слоновая кость, ногтями, — я поняла, что передо мной кто-то старый, скрытый за маской юной девушки из театра Но.

— Что угодно? — приглушенно спросил из-под маски скрипучий голос.

— Э-э… — только и выдавила я, сбитая с толку.

— Вы, я вижу, хотите задать вопрос, — проскрипело замаскированное существо.

Я была почти твердо уверена, что это старушка, хотя, впрочем, руку на отсечение не дала бы.

— Пожалуй… — промямлила я неохотно, но все-таки начала выдавать слегка подкорректированную версию происшедшего в храме Богини Змей и после. Смущала мысль о Кумо Такатори, неудобно притулившемся где-нибудь во втором ряду на перегруженных машинами улицах Асакуса, но прервать рассказ почему-то не получалось. Когда я наконец закончила, существо в маске юной девы умудренно кивнуло, и что-то в этом наклоне головы подтвердило предположения, что скрывающаяся под маской особа принадлежит женскому полу.