Питер Кэри - Кража

• Название: Кража
• Автор: Питер Кэри
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-21859-2

«Не знаю, потянет ли моя повесть на трагедию, хотя всякого дерьма приключилось немало. В любом случае, это история любви, хотя любовь началась посреди этого дерьма, когда я уже лишился и восьмилетнего сына, и дома, и мастерской в Сиднее, где когда-то был довольно известен — насколько может быть известен художник в своем отечестве. В тот год я мог бы получить Орден Австралии — почему бы и нет, вы только посмотрите, кого им награждают. А вместо этого у меня отняли ребенка, меня выпотрошили адвокаты в бракоразводном процессе, а в заключение посадили в тюрьму за попытку выцарапать мой шедевр, причисленный к „совместному имуществу супругов“»…

Так начинается одна из самых неожиданных историй о любви в мировой литературе. О любви женщины к мужчине, брата к брату, людей к искусству. В своем последнем романе дважды лауреат Букеровской премии австралийский писатель Питер Кэри вновь удивляет мир. Впервые на русском языке.

---

— Зачем ты нюхала каталог?

Сладкий и земной вкус ее рта. Погрозив мне пальцем, она отпила еще глоток, опустила руку на мое бедро, потерлась носом о мой нос.

— Догадайся.

— Чернила 1913 года?

Она так и сияла. Вопящие повара резали кальмара и швыряли куски на металлическую тарелку, ошметки подпрыгивали, как адские твари из фантазий моей матери.

— Каталог не так уж стар, а? Этот старый пройдоха Утамаро напечатал его специально для тебя?

Она со мной не спорила. Она улыбалась.

— Ты посмотри на себя! — вскричал я. — Господи, ты только посмотри!

Возбу>кденная, прелестная, блестят даже губы.

— Ох, Мясник, — заговорила она, и рука ее сдвинулась ближе к моему плечу. — Теперь ты на меня сердишься?

Я столько раз пересказывал эту историю и привык уже к выражениям на лицах моих слушателей — по всей видимости, что-то очень существенное я упускаю. По всей вероятности, это «что-то» — мой собственный характер, некий изъян, передавшийся моей жалкой плоти вместе с подлой спермой Черного Черепа. Никому невозможно объяснить, заставить почувствовать, почему это признание так подействовало на меня, почему я впился в скользкий расслабленный рот в пляшущем свете провинциального барбекю поблизости от железнодорожной станции Синдзюку.

Она — преступница!

Ужас-то какой! Еб вашу мать!

Да, она продала фальшивую или, во всяком случае, сомнительную картину. Да, она сочинила ей предысторию и подделала каталог. И хуже того, но пусть уж главные действующие лица меня, блядь, извинят, богатые коллекционеры способны сами о себе позаботиться. Когда я впал в отчаяние, они по дешевке отняли мои работы, а потом продавали их за кругленькую сумму. К черту их всех. В задницу им ерш! Марлена Лейбовиц сфабриковала каталог и название картины тоже, в чем вы скоро убедитесь. Она превратила грошовый холст-сироту в картину, за которую всякий готов выложить миллион баксов. Она — эксперт и делает свою работу: утверждает подлинность.

— В Токио хоть действительно проходила выставка кубистов в 1913 году?

— Конечно. Бог в деталях.

— У тебя есть газетные вырезки? Лейбовиц упоминается?

Она уткнулась носом мне в шею.

— «Джапэн Таймс» — и «Асахи Симбун» тоже.

На всем протяжении этого диалога мы оба непрерывно улыбались, просто не могли остановиться.

— Разумеется, эта конкретная картина Маури и близко не бывала на выставке?

— Ты на меня сердишься.

— Современных репродукций нет, верно? И, конечно же, размеры картины в газетах не указаны.

— Ты сердишься на меня?

— Скверная девчонка, — сказал я.

Но в мире искусства действуют люди намного хуже, крокодилы и грабители в полосатых костюмах, люди без вкуса, паразиты, учитывающие все, что угодно, кроме самой картины. Да, каталог Марлены — фальшивка, но предмет искусства — не каталог. Чтобы судить о работе, нет надобности читать богомерзкий каталог. Смотри на нее так, словно под угрозой смерти.

— Так ты не сердишься?

— Вовсе нет.

— Поедем вместе в Нью-Йорк, Мясник, очень тебя прошу!

— Когда-нибудь — непременно.

Мы пили. Вокруг было шумно. Я не сразу понял, что речь идет не о когда-нибудь. И опять она удивилась, как это я не понимаю того, что, вроде бы, ясно сказано. Разве я не слышал? Маури просил ее продать Лейбовица. Она предложила ему отправить картину в Нью-Йорк. Надо ехать.

— Ты же слышал, милый!

— Может быть, — протянул я, но для меня все было непросто. Хью, вечно Хью. Я вроде бы говорил, что позабыл о нем в Токио, но кто поверит в такую чушь? Мой брат-сирота, мой подопечный, единоутробный мой. Те же мускулистые покатые плечи, нижняя губа, волосатая спина, мужицкие икры. Он снился мне, виделся в оттисках Хокусая, коляска в Асакуса.

— Он в надежных руках.

— Может быть.

— Джексон его друг.

— Может быть. — Но дело не только в Хью — в Марлене. Каким образом картина попала в Токио? Подложный каталог утверждал, что она там находится с 1913 года.

— Расскажи мне, — сказал я, пряча обе ее ладони в одну мою. — Это — картина Дози?

— Ты поедешь со мной в Нью-Йорк, если я скажу всю правду?

Я любил ее. Что я мог ей ответить?

— Поедешь, что бы я ни сказала? — Роскошная розовая улыбка, словами не описать, ее вернее было бы изъяснить красками, размазать большим пальцем, быстрым тычком кисти.

— Что бы ни, — повторил я.

Глубокие, яркие глаза, пляшут отраженные в них искры.

— Каких размеров картина Дози?

— Эта поменьше.

Она пожала плечами:

— Так я ее ужала?

— Это не может быть картина Дози, — решил я.

— Едем вместе. Мясник, ну, пожалуйста! Всего несколько дней. Остановимся в «Плазе». С Хью все будет в порядке.

В Лейбовице выпускница школы Милтона Гессе разбиралась великолепно, просто немыслимо. Но что касается Хью, тут у нее никакого опыта не было. Но у меня подобного оправдания нет.

35

В царствование Роналда Рейгана[72] в три часа сентябрьского дня мы прибыли в сердце империи. Первая минута прошла более-менее о'кей, но у стойки лимузинов все рассыпалось. Высокая негритянка в очках со стразами, с тонким саркастическим ртом, забраковала австралийскую банковскую карточку Марлены.

— Попробуем другой сорт, — предложила она.

После восемнадцатичасового перелета волосы Марлены превратились в сноп побитой градом пшеницы.

— Любую карточку, мисс.

— У меня только эта.

Диспетчерша смерила мою поникшую в пути красотку долгим взглядом с головы до ног.

— У-гу, — пробормотала она и выждала еще миг, прежде чем протянуть требовательную ладонь ко мне.

— У меня вовсе нет карточек.

— У вас нет карточек, — улыбнулась она. — У вас нет карточек.

Не объяснять же условия моего развода.

— У вас обоих нет кредитных карточек? — И, покачав головой, она обратилась к мужчине, стоявшему за нами. — Следующий, — пригласила она.

Разумеется, мне предстояло получить двести тысяч долларов, но я пока не имел их при себе. Что до карточки Марлены, какая-то накладка произошла в конторе Маури или в его банке, но в Токио было три часа утра и выяснить это мы не могли. К черту все, я позвонил Жан-Полю из Терминала Си и перевел стрелки, пусть так, но мы же только что отдали засранцу пятнадцать тысяч долларов, на хрен, весь аванс, полученный мной от галереи за «Если увидишь», он еще нажился на картине, с которой ему пришлось расстаться. Пять часов утра в Сиднее, рановато, признаю, но это еще не повод орать мне прямо в ухо насчет иска, который он подаст против меня. Звонок был за его счет, так что я предоставил ему болтать. Спустя какое-то время он поуспокоился на эту тему, но зато принялся за Хью, который-де ломает его «недвижимость».

— Он отодрал раковину от стены.

— И что я могу сделать? Я в Нью-Йорке.

— Ты вор, мать твою! Я запер его для его же блага.

Милейший патрон шмякнул трубку — аж в ухе у меня загремело, — после чего мы отправились в бар, и я выпил свой первый «Будвайзер». Кошачья моча, да и только.

— Не беда, — утешала меня Марлена. — Завтра все наладится.

Но я беспокоился за Хью, и пусть Марлена держала мою руку, я снова был один, сокрушенный стыдом и усталостью, когда мы брели к автобусу до станции Ньюарк, а там поймали нью-джерсийский поезддо Пенсильванского вокзала, а оттуда добрались до артистического приюта для сумасшедших на Принс-стрит. СоХо, но не то, где вы покупали свой «Комм де Гарсон». Я понятия не имел, где это я приземлился, знал только, что загубил своего брата, и сирены здесь визжат в истерике, и такси не затыкаются ни на минуту, и где-то здесь, рядом, поблизости, есть ночлежка. Мне требовался джин-тоник и большая жирная куча льда для анестезии.

В сумерках мы добрались, наконец, до перекрестка Брум и Мерсер, в тот час, когда темнеют покрытые листовым железом фабрики, выключается свет, престарелые пионеры Цветового Поля и Анестезии Высоким Кэмпом,[73] надо полагать, забираются в свои, блядь, спальные мешки, и в паутине пожарных лестниц вечер отбрасывает последний чудный луч заката на фасады фабрик.

На углу Мерсер-стрит Марлена сказала:

— Я встану тебе на плечи.

Я послушно подставил руки, и Марлена Кук вскарабкалась на меня, словно форвард перед воротами мельбурнского крикетного стадиона. Впервые я мог догадаться, сколь многое она скрывала от меня. Моя задушевная подружка вспрыгнула с моих ладоней на плечи, сумка все еще висела у нее на плече. Сто пять фунтов весу, но прыгнула она с такой силой, что колени у меня подогнулись, как высохшие маковые стебли, и пока я успел выпрямиться, она уже подтянулась, ухватившись за ржавую ступеньку, и зигзагом вскарабкалась по этой паутине к пятому этажу. Я слышал, как распахнулось неподатливое поначалу окно — хлоп, словно обрел подвижность зажатый позвонок. Кто она, эта чертова баба? Вот и полицейский автомобиль выруливает, медленно ползет по раздолбанной улице, то вспыхнут фары, то погаснут. И кто такой, нахуй, я сам? Все деньги при мне — японские. Паспорт остался в чемодане, запертом на Пенсильванском вокзале. Полицейские притормозили и ждут. Я вышел на свет, вынул из кармана ключ, отступил в темноту. Машина двинулась дальше, влача за собой глушитель, словно порванную якорную цепь.