Джон Райт - Туманы Эвернесса

• Название: Туманы Эвернесса
• Автор: Джон Райт
• Жанр: Фэнтези

Юный Гален Уэйлок — последний страж Врат Снов, за которыми ждет древний враг, жадно стремящий попасть в мир смертных. Тысячу лет семья Галена стояла на страже, презираемая всем миром, решившим, что опасность — пустой миф. Даже отец Галена покинул пост. Потеряв веру в другой мир, он бросил Эвернесс и пустынное побережье штата Мэн, и уехал в мир, став солдатом.

А теперь в мире снов зазвенел тревожный колокол, который никто не услышал. В глубинах зашевелились Приспешники Тьмы и долгой страже пришел конец. Армия самых настоящих мифических монстров вторгается в наш мир, Гален и его друзья начинают сражение. Отец Галена возвращается, чтобы присоединиться к сражению с силами всеобщей Тьмы. Все силы Света собираются в Эвернессе, который должен устоять. Иначе все погибнет.

Джона Райта называют самым важным талантом нового столетия. Его дебютная трилогия, «Золотой Век», получила самые восторженные отзывы публики и критиков. В «Туманах Эвернесса» он продолжает повествование, начатое «Последним стражем Эвернесса», и которое, будем надеяться, привлечет к себе внимание настоящих любителей фэнтези.

---

Оберон поднял вверх скипетр, который держал в руке; оказалось, что это рог единорога.

— Увидишь ты, что Ключ от Эвернесса, судьба сама мне в руку принесет.

— Не хвастайся, о жалкий Оберон, еще не у тебя предмет священный. Лишь если дева собственной рукой тот Ключ преподнесет тебе в подарок, получишь ты во власть страну людей, как эльфов ты когда-то получил. Но если украдешь, то жди беды, получишь пьяной блудницы плоды.

Оберон улыбнулся, слегка иронизируя над самим собой, и на мгновение в его единственном глазу вспыхнул свет.

— Она уже дала мне добровольно, его вручила собственной рукой, сегодня, накануне, день назад, и дюжину закатов перед этим; то в шутку, то в ответ на мой вопрос, то за победу в шахматной забаве, а то за то, что громко засвистел я над прудом, где квакали лягушки и в воздух прыгнул выше, чем она. Или еще, увидев как крапивник, устроил средь моих волос гнездо, а я стоял недвижно и спокойно от лунного восхода до заката. Я мог бы полюбить ее как дочь, когда бы не ее происхожденье: яйцо любви бесчестной и преступной.

Он заткнул рог единорога за пояс и скрестил руки на груди. Ветер играл его поддернутым дымкой плащом, который вился над ним, как туман. Потом опять заговорил.

— О эльфы-рыцари и царедворцы, блестящий свет великого двора! Покиньте нас, мы будем говорить о мрачных тайнах, знание которых доступно только мужу и жене.

Но Титания возразила:

— Нет, Нуаду[49] и ты, Тальесин,[50] останьтесь, вместе с Хермодом[51] отважным, тем, кто познал молчанье адских бездн; и вы, О'Донохью[52] с Диансехтом[53] не улетайте прочь, я вас прошу. Там Лин,[54] не утруждай своих сапог, здесь сможешь ты найти сюжет для песни! И Гвидион,[55] прославленный мудрец! Останься, и еще мудрее станешь. И милый Пэк,[56] любимец лорда эльфов, коль сможешь ты крылатые сандалии заставить смирно на земле стоять и встанешь здесь, опершись на кадуцей,[57] тогда услышишь, как великий Оберон свои ошибки страшные признает и поползет к виновной королеве просить у нее прощения и мира.

— Как? Что? Не медли, двор! Летите эльфы прочь, я вам сказал! — воскликнул Оберон.

— Я вместе с ними улечу, о повелитель земли эльфийской, лживый и пустой. Что сапоги, стучащие победно, коль нет оваций и венков лавровых? — сказала Титания, и тут же поднялся легкий ночной бриз, который приподнял ее в воздух, как семечко чертополоха.

Оберон поднял руку: ветер немедленно прекратился.

— Я признаю твою победу, леди, коль ты не станешь больше отрывать, стопы свои от сладостной травы. Скажи, что сделал Оберон не так? Иль может чье-то дерзостное слово нахмурило прекрасные уста? Иль может быть ударил кто тебя? Скажи, и наглеца постигнет кара, я собственной рукою закую его в несокрушимое железо!

Титания слегка опустилась, но все-таки ее сандалии еще не касались кончиков травы.

— Нет, не удар обидел, но жестокость, с которой ты, прославленный Король, решил все человечество загнать в пределы рая, не узнав их воли.

— Неужто ты действительно считаешь, что это хуже чем твоя измена? Кто сделал рогоносцем короля? Кто предавал и изменял владыке? И кто послал любовника убить священное животное, что раньше предохраняло наше королевство, когда-то сильную блестящую державу, которая ослабла и увяла, и сделалась посмешищем людским? Когда-то вся империя Земли, живущая под ясным светом солнца, дрожала в ужасе, когда я хмурил бровь. А ныне о нас знают лишь поэты, но и они слагают только сказки, в которых превращают моих лордов и джентльменов эльфского двора в крылатых лилипутов с палец ростом. О горе, бесконечная тоска!

Он поднял бровь и его помрачневший голос стал еще глубже.

— А где мой самый лучший рыцарь, с чьей мудростью и доблестью военной, не мог сравниться ни один живущий, чье имя заставляло трепетать сердца под небом тысячи земель? Забыт и заточен в кошмарной яме, у Люцифера мерзкого в плену. И чья, скажи мне, белая рука, его столкнула в черное несчастье? Когда бы верил я, что женское коварство равно мужскому или превосходит, то мог бы не напрасно утверждать, что все это сплели твои десницы.

— Вы, сир, забыли, что я старше вас, и как-то раз король на Неми умер, пытаясь завладеть моей рукой.[58]

— Мадам? Хотите вниз сведу созвездья? — и он высоко поднял руку.

Она засмеялась серебряным смехом.

— Не разрушайте же небесный свод лишь для того, чтоб показать уменье гасить звезду и снова создавать. Еще когда мы не были женаты, ты был уже небесным королем, я же землей владела под тем небом. И, помню я, ты часто посылал мне разные небесные подарки, стремясь добиться склонности моей. Но помню лучше я недавние событья, и королевский гнев в душе моей бурлит: не примирюсь, пока мое величье растоптано тяжелою пятой. Вперед! Весь цвет собравшийся двора ждет только слов с мольбою о прощенье. Ты просишь, чтоб к тебе вернулась я?

— Вернулась? — Оберон пожевал губу и его единственный глаз, серый и загадочный, с вызовом посмотрел на королеву. — Согласен с тем я, чтобы обладатель заветного Ключа от Эвернесса его мне в руку должен передать, без всякого давленья, добровольно. Я соглашусь и с тем, что дочь твою мне надо снова в разум привести, иначе дар сей будет бесполезен. То, что дано играя, несерьезно, считай как будто вовсе не дано.

— Она наполовину нашей крови, и только хитроумные уловки послушного властителю закона, который смертными играет, как захочет, чтобы достичь жестокого веселья, не дали мне ее короновать.

— Здесь есть о чем с тобой поспорить, о дерзостная эльфов королева. Титания, ты сбросила те узы, которые бессмертные сковали, чтобы людскую глупость удержать, и ныне можешь наслаждаться видом: Век Золотой закончился, забыт, и утонул в тумане лет ушедших. И что сейчас? Ужели ты считаешь, что смертные Землей достойны править? Да, править и, одновременно, развращать? Когда правитель глуп, то даже дурни откажутся поддерживать его. Так я считаю. Ну же, королева, прольешь ли ясный свет своих речей на эту трудную и тяжкую задачу?

— Чего ты хочешь, повелитель грез?

— Немного. Скоро я восстановлю у дочери твоей рассудок полный и покажу ей зрелище земли, какой та станет в будущем далеком, когда придет правление мое. Но с дочерью твоею говорить хочу один я, без тебя и слуг, чтоб слышала она лишь только слово, рожденное во мне, а не в тебе. Но если вдруг откажется она, не причиню я ей вреда иль горя, не буду подавать судебных исков иль налагать заклятье подчиненья, но выберу в границах королевства прекрасное местечко для нее. Пусть там она, свободная как ветер, живет или уходит, все равно. Но если я согласье получу, то стану вновь владыкою вселенной, отцом богов небесных и людей, каким и был в то сладостное время, когда ты замуж вышла за меня. И позабудь ту жалкую уловку, что лишь женою короля Земли пристойно быть Титании прекрасной, и что она не хочет разделять судьбу земного ссыльного монарха; клянись, что вновь со мной разделишь ложе и бросишь в грязь презренное кольцо, полученное в дар от Пендрагона. Неужто ты на самом деле веришь презренным смертным, глупым и смешным, которым хочешь даровать свободу? И собственное мнение твое считаешь равным мнению девчонки?

— Пускай слова ее определят: стоять ли прямо и свободно людям, иль на коленях ползать пред тобой. Я принимаю все твои условья, но при одном условии моем: ты должен рассказать ей только правду, ни слова лжи, и ровно через час. И коль отказ услышишь — проиграл, второй попытки рок не даровал.

Оберон улыбнулся.

— Да, хорошо, но ровно через месяц.

— Сегодня. Править грудой мертвой пепла, лежащей в черной тени Ахерона, тебе не подобает, господин.

— Да, дело сделано, мы сделку заключили. Спрошу сегодня, но спрошу один.

— Вот мой придворный, полевой мышонок, который спас упрямого бойца, чье имя хорошо тебе известно. Уже ужасной Смерти злые зубы готовились пожрать малютки тело, когда его сюда послали мирно спать. Он нес принцессы имя и теперь лишь он один вернуть его достоин. О Мышь, вставай! Тебя я нарекаю Синицей, легкокрылым певуном. Легчайшее касанье моего жезла волшебного исполнит желание заветное твое: накинь же плащ крылатый, стань же птицей. Нет больше мыши, родилась Синица, лети и пой, мою найди ты дочь, и пробуди ее воспоминанья! Но слово я дала и потому, ты с ней не говори, пока Король не престанет жаловаться ей и дочь моя, покинув царство это, не убежит из клетки золотой. О Оберон, возьми его с собой.

— Что ж, дело сделано, мадам; я ухожу, но новой встречи час наступит скоро. Ты же не забудь надеть наряд невесты, а я поставлю брачную кровать.

— И это все мечты? Какая малость в сравнении с геройскими делами, которыми прославлен Пендрагон!

II

Оберон совсем не обрадовался, услышав имя Антона Пендрагона.

— Он никогда не будет королем, ведь кровь неблагородная бежит по венам и по жилам у него.