Плотин - Эннеады

• Название: Эннеады
• Автор: Плотин
• Жанр: Философия

Плотин - Эннеады

---

11. Ум содержит в себе множественность прежде всего потому, что самым первоначальным предметом его мышления служит начало и существо высочайшее. Ум хочет мыслить и мыслит это верховное начало, как абсолютно простое, но сама эта мысль его начинает собой ряд других мыслей, полагает в нем начало дальнейшей множественности. В момент устремления к первоначалу ум не есть еще актуальный, а только потенциальный, похожий на зрение готовое увидеть, но еще не видящее, в самом же акте созерцания он наполняется созерцаемым и от этого становится многим. У него было прежде лишь неопределенное стремление к иному, а теперь у него есть уже и некоторая идея этого иного, обладание которой делает его многим; от созерцания Первоединого в уме остается как бы некоторый отпечаток, и вот почему Первоединый всегда присущ уму. Вот каким образом ум, происшедший от Первоединого, в созерцании и познании его становится многим и актуальным, похожим на актуальное, т.е. видящее зрение, ибо ум тогда только есть по истине ум, когда он обладает своим предметом и обладает как ум, а до этого он есть лишь неопределенное устремление, похожее на зрение без определенных впечатлений, только устремляясь к первоединому и воспринимая его своей мыслью ум становится умом поистине. А так как ум всегда имеет в себе образ Первоединого, то он есть всегда такой ум, в котором существо и мышление нераздельны, другими словами, есть существо всегда мыслящее, а без этого или прежде этого, не возможны ни мышление, так как для него нет предмета, ни ум, так как он еще не мыслит.

То, что прежде или выше самого ума - верховное начало всего существующего не входит существом своим в то, что от него происходит; лишь то,, т.е. элементы входят в состав вещей, начало же от которого они происходят, не инертно, или же имманентно вещам. От кого происходят все вещи, тот не похож ни на одну из них и отличен от каждой в отдельности и от всей их совокупности; он - прежде всех вещей, следовательно, прежде самого ума, поскольку в уме именно прежде всего и содержатся все вещи; после него уже /следует ум и далее/ идет целый ряд и порядок вещей, и так как он прежде этого ряда, то он не есть что-либо из этого ряда. Поэтому не следует его Первоединого называть ни умом, ни даже благом, если под благом разумеется какое-либо из находящихся в составе существующего; можно называть его благом лишь под тем условием, если под благом разуметь то, что стоит прежде и превыше всего существующего. Так как даже ум тогда только и есть ум, когда содержит в себе множественность, так как мышление также множественно, хотя ум находил его в себе самом, то ясно, что верховное начало, как абсолютно первое и простое стоит превыше самого ума; если бы оно мыслило, то оно не было бы прежде и выше ума, а было бы умом, а вместе с тем не было бы абсолютно простым или единым, а многим, как и ум.

12. Но почему же, возразят, нельзя усвоить всего этого Первоединому? Пусть себе его энергия будет множественной, лишь бы его субстанция оставалась единой и простой; ведь множественность энергии не делает еще сложным тот принцип, который их производит. На это ответим вот что: или в Первоедином его энергия отличны от его субстанции, тогда он в них, значит, переходит из простой потенциальности на актуальность, в таком разе, конечно, он не будет многим, но зато он становится совершенным лишь после перехода из потенциальности в актуальность; или в нем субстанция и энергия тождественны, в таком разе так как энергия множественна, то и субстанция его должна бы быть в такой же степени множественна. Мы охотно соглашаемся признать множественность в уме, как и то, что он самого себя мыслит, но зато никак не можем допустить множественности в верховном начале всего: прежде множества должно существовать единство, от которого только и можем получить бытие множество, подобно тому, как единица предшествует всякому числу. Нам возразят, пожалуй, что это требование существенно только для чисел, так как числа все составные /состоящие из единиц/, но какая необходимость, чтобы и в мире истинно-сущего прежде всего существовало едино, из которого бы проистекало многое? Необходимо же, отвечаем, потому, что без единого все вещи были бы разрознены и рассеяны и предоставленные в своих комбинациях чистому случаю представляли бы собой полный хаос. Но, скажут, ведь и ум есть простой. И однако из него исходят многие энергии. Но говорящие таким образом тем самым допускают, что многим энергиям предшествует нечто простое. Кроме того, если эти энергии будут приняты за перманентные, то это будет равносильно признанию их за субстанции, а субстанции, имеющие определенное бытие, должны же отличаться от того начала, из которого происходят, так как начало, по смыслу предположения, остается единым и простым, и лишь то, что от него происходит и стоит в зависимости, представляет в себе множественность. Если эти энергии обязаны своим существованием не постоянному, а однократному действию первоначала, то и в таком разе все равно они представляют в себе множественность и будь они даже первыми его энергиями все равно они составляют нечто вторичное, между тем, как первенство принадлежит первоначалу, которое им предшествует и пребывает в самом себе, уделяя или как бы уступая всю совокупность энергий тому /существу, т.е. Уму/, которое занимает второе место. Иное бытие представляют собой энергии, и совсем иное верховное начало, которое дает всем им бытие, само при этом не переходя ни в какую энергию, так как в противном случае ум не был бы первой энергией. Нельзя, ведь представлять себе дело так, что первоединый сперва пожелать произвести ум, а потом произвел, та что это желание стояло в середине между родившим и рожденным, - нельзя потому, что Первоединый ничего не желает; если бы он чего-либо желал, то не был бы всесовершенным, потому что желания его показывали бы, что он не обладает тем, чего желает; а так как нельзя допустить, что бы в нем чего-либо не доставало, то не мыслимо также, что бы что-либо составляло предмет его желания и стремления. А из этого следует, что если и происходит от него другая сущность, то при этом он пребывает в самом себе неизменно в абсолютном покое или тождестве. Допустить противное, т.е., что Первоединый сам при этом должен был прийти в движение, значило бы прежде первого движения предполагать другое движение, прежде первой мысли другую такую же мысль, или, что то же, полагать, что первый акт Первоединого /т.е. ум/ есть не совершенный акт, или актуальная энергия, а есть лишь простое, не осуществленное стремление. Но какая надобность Первоединому к чему-то устремляться и как бы чего-то искать, когда гораздо сообразнее с разумом допустить, что этот его первый акт или первая энергия истекает из него таким же образом, как свет истекает из солнца. В таком разе мы может представлять себе эту первую энергию, как свет, обнимающий весь ноуменальный сверхчувственный мир, самую вершину которого занимает и над ним царствует сам он, Первоединый, не отделяясь однако от того света, который из него истекает; или, можем допустить, что выше этого света /т.е. ума и всего мира ноуменов/ есть еще другой самый первый свет, который освещает весь ноуменальный мир, сам оставаясь неподвижным и неизменным. Этот сюда исходящий от первого свет, хотя не отделяется от него, но все же от него отличен. Однако не настолько, чтобы не быть субстанциональным и быть слепым или не зрячим; во свете своем он содержит и видит прежде всего самого себя, почему и представляет собой первое обладающее знанием существо. Что же касается Первоединого, то он, будучи выше ума, стоит и превыше знания; не нуждающийся ни в чем, он не нуждается и в знании. Познание составляет принадлежность уже второго начала, потому что оно представляет собой одно определенное нечто из числа многих других определенностей, между тем как Первоединый не содержит в себе никакой определенности. Все определенное, хотя бы оно было и единое, все же не есть единое в абсолютном смысле слова, так как это последнее предшествует всякому определенному единству.

13. Из этого следует, что верховное начало есть, собственно говоря, неизреченное, невыразимое, так как какое бы наименование мы ни дали ему, это наименование будет означать всегда нечто одно определенное из числа много подобного. Так как верховное начало стоит превыше всего, выше даже ума высочайшего, и представляет собой абсолютно истинную основу всего сущего, то оно не есть какой-либо из видов последнего, а потому и всякое наименование, взятое отсюда, не приложимо к нему, так как выражает всегда не то, что оно есть, а то, что оно не есть. Не смотря на это, мы все-таки пытаемся рассуждать и говорить о нем, как можем, и в недоумении между прочим спрашиваем: да неужели же верховное существо не чувствует, не сознает себя, не ведает себя? А между тем утверждать о нем это значит идти в противоположную от него сторону; представлять его познаваемым и познающим значит делать его многим, и кроме того допускать, что оно нуждается в мышлении и познании. Ведь если мышление дано совместно с ним /т.е. мышление Ума/, то ему самому излишне оставаться мышлению. Мышление, вообще говоря имеет место, когда многое сходится в одном тождественном субъекте и объединяется сознанием последнего в одно целое, как это бывает, когда субъект мыслит самого себя; это есть мышление в строгом и высшем смысле слова, так как тут оно находит в себе же каждый из элементов, а не ищет его /где либо вне себя/; поэтому, и наоборот, если мышление простирается на то, что вне его находится, то оно есть нуждающееся в этом внешнем и, значит, есть несовершенное. Как бы то ни было впрочем, но верховное существо, как абсолютно простое и самосущее ни в чем не нуждается, между тем как второе за ним по степени совершенства существо /Ум/ не есть уже в такой степени самодовлеющее, чтоб не нуждаться прежде всего в самом себе, т.е. в мышлении и познании себя. Поэтому-то ум может стать самодовлеющим и совершенным не иначе, как если, так сказать, найдет себя во всей целости, т.е. приведет в сознание все свое содержание - пребывая однако при этом в самом себе, т.е., будучи обращен своей мыслью к самому себе, а это предполагает уже в нем множественность, так как сознание по самой этимологии слова есть знание многого. Итак, если первое мышление /в мире/ есть вследствие того, что в нем ум обращается на самого себя, то ясно, что ум содержит в себе множественность. В самом деле, если ум найдет свою мысль и скажет только "есмь сущее", то и этим скажет истину и себе, потому что сущее есть многое. Если бы он, указывая на нечто совершенно простое, сказал: "есмь это сущее", тогда, конечно, он этим не выразил ни себя самого, ни сущего; но так как он мыслит сущее по истине, то не может говорить о нем, как мы говорим, например, о камне, но разумеет и мыслит многое под одним словом "сущее", потому что если под этим понятием разумеется не тень сущего, или не образ первообразного сущего, который, собственно говоря, не есть сущее, но мыслится то, что есть сущее поистине, первообразное сущее, то это сущее есть многое. Что же разве каждый из элементов этого многого не может и не должен быть обнят мыслью? Конечно, каждый из них сам по себе в отдельности от других мы не можем представить и мыслить, но все-таки бытие, принадлежащее каждому из них, мы должны признать многих, потому что какой бы из них мы не взяли и назвали, каждый обладает бытием. Поэтому, и наоборот, существу абсолютно простейшему не может быть усвояемо мышление самого себя, как не может быть речи о том, занимает ли оно где-нибудь, какое-нибудь место; оно само не мыслит и нами не может быть познано посредством мышления.