Антон Короленков - Сулла

• Название: Сулла
• Автор: Антон Короленков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-235-02967-5

Луций Корнелий Сулла — одна из самых ярких и в то же время загадочных фигур в истории Древнего Рима. Он прославился как полководец и политик, писатель и покровитель искусства. Однако, прежде всего его имя связано с диктатурой, установившей режим террора и подготовившей переход Рима от Республики к Империи. Судьба Суллы соткана из противоречий: блестящий полководец, не присоединивший ни пяди земли; крупный реформатор, чья политическая система продержалась всего десять лет; плодовитый писатель, чьи сочинения дошли до нас в жалких отрывках. Но без него невозможно представить себе бурную эпоху кризиса и падения Римской республики.

---

Отметим прежде всего самые очевидные нелепости. Марий не мог приносить жертвы уже после начала битвы — это всегда делалось загодя.[410] Трудно поверить, что из-за крика одного воина, будто враги бегут, солдаты помчались бы преследовать германцев, — очевидно, Катул намекал на недисциплинированность легионеров Мария. Сравнение, правда, и тогда получалось не в его пользу — сам он не смог в прошлом году удержать армию от бегства, а Марий — лишь от наступления.

Еще более смехотворно выглядят рассуждения Катула о том, что его воины не потели и не задыхались, несмотря на напряжение битвы. Если говорить о тумане, ветре и солнце, которые благодаря мудрым расчетам Мария[411] оказались на руку римлянам, то день битвы был назначен заранее и направление ветра, равно как и туман, никто предвидеть не мог.[412] Кроме того, когда войска сторон смешались, пыль перестала нестись в лицо наступающим, ибо в тесноте боя ветру и пыли негде было разгуляться. А если бы кимвры повременили с атакой, то солнце стало бы светить им уже сбоку.

И уже просто как откровенная глупость звучат утверждения о том, что воины Мария долго блуждали по равнине, а кимврская пехота тем временем по «счастливой случайности» натолкнулась на легионы Катула. На что же ей было еще наталкиваться, кроме как на центр римской армии? Представить же себе победителя Югурты и тевтонов блуждающим по Раудийским полям со многими тысячами воинов и вовсе невозможно.[413]

Так что же произошло на самом деле? Вероятно, «левый фланг, где находилась половина войск Мария, двинулся против конницы кимвров и отбросил ее… но затем нанес было удар в пустоту, как это случается при обходных маневрах; далее можно предположить, что правый фланг совершил соответствующий маневр, благодаря чему оба фланга сошлись близ лагеря кимвров».[414] Где произошла встреча обоих крыльев, неизвестно — важно, что она произошла. Тем временем «пехота кимвров вступила в дело. Несмотря на то, что их утомило расстояние, которое им пришлось покрыть, измучила жара и слепило солнце, они все же вступили в схватку с центром римской армии. Почти не замечая того, кимвры постепенно втягивались в полукруг между сильными флангами римлян. В этот момент ловушка захлопнулась. Марий, возвратившись со свежими силами после разгрома конницы варваров, обрушился на тыл [вражеской] пехоты. Битва превратилась в резню, и к закату Италия была избавлена от германской угрозы».[415]

Таким образом, Марий реализовал план в духе операции Ганнибала при Каннах.[416] Именно умелый обходной маневр с охватом неприятельских флангов сближает оба сражения, а вовсе не трюк с ветром, солнцем и пылью, как думали Флор и Орозий.

Античные писатели, почти не интересуясь тактическими деталями битвы, подробно описывают при этом последние сцены трагедии. «Большая и самая воинственная часть врагов погибла на месте, — пишет Плутарх, — ибо сражавшиеся в первых рядах, чтобы не разрывать строя, были связаны друг с другом длинными цепями, прикрепленными к нижней части панциря. Римляне, которые, преследуя варваров, достигали вражеского лагеря, видели там страшное зрелище: женщины в черных одеждах стояли на повозках и убивали там беглецов — кто мужа, кто брата, кто отца, потом собственными руками душили маленьких детей, бросали их под колеса или под копыта лошадей и закалывались сами. Рассказывают, что одна из них повесилась на дышле, привязав к щиколоткам петли и повесив на них своих детей, а мужчины, которым не хватило деревьев, привязывали себя за шею к рогам или крупам быков, потом кололи их стрелами и гибли под копытами, влекомые мечущимися животными» (Марий. 27. 1–4).

«Почти столь же ожесточенно [как и мужчины] сражались женщины: поставив в круг повозки и [образовав] подобие лагеря, они бились и долго отражали сверху атаки римлян. Но затем, когда римляне устрашили их, убивая невиданным способом — отсекая макушки с волосами и обезображивая [неприятеля] столь отвратительной раной, — оружие, приуготовленное против врагов, они обратили против себя» (Орозий. V. 16. 17)*.

Сейчас мы уже не можем проверить, насколько правдоподобны эти кровавые подробности. Ясно одно: бойня была страшной, победа — полной. Называли самые разные цифры потерь. Одни говорили о 65,[417] другие — о 120,[418] третьи — о 140 тысячах убитых.[419] В вопросе о числе пленных, однако, наблюдалось удивительное единодушие — таковых захватили, по данным разных авторов, 60 тысяч (Ливии. Периоха 68; Плутарх. Марий. 27.5; Евтропий. V. 2. 2; Орозий. V. 16. 16). Беллей Патеркул без уточнений просто пишет более чем о ста тысячах убитых и пленных (П. 12. 5). Как мы уже говорили в связи с битвой при Аквах Секстиевых, с учетом женщин и детей такая цифра вполне возможна.[420] Но кто считал груды мертвых тел?

Среди погибших был кимврский «царь» Бойорикс, который убил перед битвой при Араузионе Аврелия Скавра и с которым Марий договаривался о месте и времени сражения при Верцеллах. Погиб и другой германский предводитель — Лугий. В плен попали вожди Клаодих и Цезорикс (Орозий. V. 16. 20; Флор. III. 3. 18). Имен прочих источники не называют. Свои потери римляне сосчитали очень скромно — всего 300 человек (Флор. III. 3. 14; Евтропий. V. 2. 2). Но это еще очень честно, если сравнивать с лживыми до неприличия реляциями других полководцев — Красе уверял, что положил в бою 12 тысяч воинов Спартака, потеряв всего трех солдат убитыми и семерых ранеными, а Лукулл возвестил о гибели едва ли не 60 тысяч понтийских и армянских солдат при пяти убитых и 100 раненых у римлян (Annum. ГВ. I. 119. 552; Плутарх. Лукулл. 28. 7–8).

Важнейшую роль в победе сыграли италийские союзники. И Марий, прекрасно понимая это,[421] не поскупился на награды им: он даровал права римского гражданства ни много ни мало двум когортам жителей Камерина! Впоследствии его обвиняли за такую щедрость в нарушении закона, но полководец будто бы ответил: «Грохот оружия заглушал голос закона» (Плутарх. Марий. 28.3; Цицерон. За Бальба. 46; Валерий Максим. V. 2. 8).

После боя разгорелся спор между воинами Мария и Катула о том, кто из них стяжал большую славу. «Третейскими судьями в нем выбрали оказавшихся тогда в лагере послов из Пармы, которых люди Катула водили среди убитых врагов и показывали тела, пронзенные их копьями: наконечники этих копий легко было отличить, потому что на них возле древка было выбито имя Катула» (Плутарх. Марий. 27.7). Кроме того, из захваченных 33 боевых значков только два взяли солдаты Мария (Евтропий. V. 2. 2). Наконец, Катул похвалялся тем, что в его лагерь доставили доспехи и трубы врагов, тогда как воины Мария расхитили невоенное имущество неприятеля (Плутарх. Марий. 27.6).

Все это, бесспорно, восходит к мемуарам Катула и Суллы,[422] которые стремились доказать, что Марий, как и в Нумидии, присвоил себе чужую победу. Почему так поступил Сулла, понятно. Но что толкнуло на откровенную ложь Катула? Причин тому несколько. Прежде всего, конечно, он завидовал «выскочке» из Арпина.[423] Однако дело не только в этом. Его, очевидно, мучила мысль, что он кругом обязан Марию, который сделал его консулом и поделился с ним славой победы и триумфа. А ведь Катул — представитель древнего рода, его пращур завершил битвой при Эгатских островах Первую Пуническую войну. Ему ли чувствовать себя должником Мария, чьи предки не были даже квесторами? Как известно, лучший способ избавиться от долга — убить кредитора. Это и попытался сделать неблагодарный Катул — уничтожить репутацию победителя кимвров и тем возвысить свою.

Конечно, центр под руководством Катула и Суллы сыграл немалую роль, но, во-первых, отнюдь не вопреки плану главнокомандующего, как уверяли оба этих военачальника, и, во-вторых, без умелого обходного маневра столь внушительного успеха достичь бы не удалось.[424] Да и посмел ли в те дни Катул заикнуться о том, будто он — истинный победитель? Он писал об этом лишь в мемуарах, рассчитанных на определенный круг людей. Споры же солдат в таких случаях — обычное дело, и мы не знаем, принимал ли в них участие Катул. О результатах «третейского суда» послов из Пармы Плутарх дипломатично умалчивает, но даже если они и признали правоту воинов Катула, то удивляться не приходится — пармских делегатов было нетрудно обмануть,[425] показав им ту часть поля боя, где солдаты Мария просто не появлялись.

Что же до трофеев, то спустя несколько лет, когда появились воспоминания Катула, никто уже не мог проверить, что именно принесли в лагерь его воины, а что — воины Мария. В отношении боевых значков вопрос обстоит несколько сложнее — их, несомненно, учитывали, и Катул наверняка мог доказать свою правоту документально. По крайней мере, ему не было смысла выдумывать, ибо ложь могла быстро выйти наружу. Но и это не должно вводить в заблуждение. Когда воины Мария нанесли удар по кимврской пехоте с тыла и исход битвы стал ясен, они атаковали лагерь врага. (Как мы видели, сражение за него было отнюдь не легким — если так отчаянно оборонялись женщины, что же сказать о мужчинах?) Трофеи же, находившиеся на поле боя, достались солдатам Катула. Боевые значки германцы несли либо впереди, либо в глубине строя. Туда легионеры Мария просто не стали прорубаться за отсутствием необходимости, потому-то им и досталось так мало германских штандартов. Но их славы это, естественно, не умаляет.