Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)

• Название: Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)
• Автор: Борис Солоневич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1938

---

— Да я ведь заключенный.

— Ни хрена! Ребята наши не выдадут. А петрозаводцы не знают. Вид у вас знатный. Выручайте, доктор. Не будьте сволочью… Как это говорится: «чем черт не шутит, когда Бог спит». А для нас без хорошего бека — зарез.

Волна задора взмыла в моей душе. Черт побери! Действительно, «если погибать — так уж с музыкой». Сыграть разве, в самом деле, в последний разочек перед побегом, перед ставкой на смерть или победу? Эх, куда ни шло!

— Ладно, давайте форму.

— Вот это дело, — одобрительно хлопнул меня по плечу капитан. — Компанейский вы парень, товарищ Солоневич. Сразу видать — свой в доску.

Каково было ему узнать на следующий день, что этот «свой парень» удрал из лагеря сразу же после футбольного матча. Иная гримаса, вероятно, мелькнула у него на лице, когда он, отдавал приказание:

«Поймать обязательно. В случае сопротивление — пристрелить, как собаку».

Матч

«…Футбол — это такая игра, где 22 больших, больших дурака гоняют 1 маленький, маленький мячик… И все довольны»…

(шутка).

Я не берусь описывать ощущений футболиста в горячем, серьезном матче. Радостная автоматичность привычных движений, стремительный темп сменяющихся впечатлений, крайняя психическая сосредоточенность, напряжение всех мышц и нервов, биенье жизни и силы в каждой клеточке здорового тела — все это создает такой пестрый клубок ярких переживаний, что еще не родился тот поэт или писатель, который справился бы с такой темой.

Да и никто из «артистов пера», кроме, кажется, Конан-Дойля, и «не возвышался» до искусства хорошо играть в футбол. А это искусство, батеньки мои, хотя и менее уважаемое, чем искусство писать романы, но никак не менее трудное. Не верите? Ну, так попробуйте! Тяжелая задача… Не зря ведь говорит народная мудрость: «У отца было три сына: двое умных, а третий футболист». А если разговор дошел уж до таких интимных тем, так уж позвольте мне признаться, что у моего отца как раз было три сына и — о, несчастный! — все трое — футболисты. А я, мимоходом будь сказано, третий-то и есть.

Ну, словом, минут за пять до конца матча счет был 2:2. Толпа зрителей гудела в волнении. Взрывы нервного смеха и апплодисментов то и дело прокатывались по стадиону, и все растущее напряжение игроков проявлялось в бешеном темпе игры и в резкости.

Вот, недалеко от ворот противника наш центр-форвард удачно послал мяч «на вырыв», и худощавая фигура инсайда метнулась к воротам… Прорыв… Не только зрители, но и все мы, стоящие сзади линии нападения, — замираем. Дойдет ли до ворот наш игрок?.. Но наперерез ему уже бросаются два защитника. Свалка, «коробочка» и наш игрок лежит на земле, грубо сбитый с ног. Свисток… Секунда громадного напряжения. Судья медленно делает шаг к воротам, и мгновенно все понимают причину свистка:

Penalty kick!

Волна шума проносится по толпе. А наши нервы, нервы игроков, напрягаются еще сильней… Как то сложится штрафной удар? Пропустить удачный момент в горячке игры — не так уж обидно. Но промазать penalty-kick, да еще на последних минутах матча — дьявольски обидно… Кому поручат ответственную задачу — бить этот штрафной удар?

У мяча кучкой собрались наши игроки. Я отхожу к своим воротам. Наш голкипер, на совести которого сегодня один легкий мяч, не отрывает глаз от того места, где уже установленный судьей мяч ждет «рокового» удара.

— Мать моя родная! Неужто смажут?

— Ни черта, — успокаиваю я. — Пробьем, как в бубен…

— Ну, а бьет-то кто?..

В этот момент через все поле проносится крик нашего капитана:.

— Эй, товарищ Солоневич! Кати сюда!

«Что за притча. Зачем я им нужен? Неужели мне поручат бить?».. Бегу. Возволнованные лица окружают меня. Скороскоков вполголоса говорит:

— А, ну ка, доктор, ударь-ка ты. Наши ребята так нервничают, что я прямо боюсь… А вы у нас дядя хладнокровный. Людей резать привыкли, так тут вам пустяк… Двиньте-ка…

Господи!.. И бывают же такие положения!.. Через несколько часов я буду «в бегах», а теперь я решаю судьбу матча между чекистами, которые завтра будут ловить меня, а потом, может быть, и расстреливать… Чудеса жизни…

Не торопясь, методически, я устанавливаю мяч и медленно отхожу для разбега. Кажется, что во всем мире остаются только двое — я и вражеский голкипер, согнувшийся и замерший в воротах.

По старому опыту я прекрасно знаю, что в такие минуты игра на нервах — первое дело. Поэтому я уверенно и насмешливо улыбаюсь ему в лицо и не спеша засучиваю рукава футбольной фуфайки. Я знаю, что каждая секунда, выигранная мною до удара, ложится тяжким бременем на психику голкипера. Не хотел бы я теперь быть на его месте!

Все замерло. На поле и среди зрителей есть только одна двигающаяся фигура — это я. Но я двигаюсь неторопливо и уверенно. Мяч стоит хорошо. Бутца плотно облегает ногу. В нервах — приподнятая уверенность…

Вот, наконец, и свисток. Бедный голкипер! Если все в лихорадке ожидания, то каково-то ему?…

Несколько секунд я напряженно всматриваюсь в его глаза, определяю, в какой угол ворот бить и плавно делаю первые шаги разбега. Потом мои глаза опускаются на мяч и — странное дело — продолжают видеть ворота. Последний стремительный рывок, ступня ноги плотно пристает к мячу, и в сознании наступает перерыв в несколько сотых секунды. Я не вижу полета мяча и не вижу рывка голкипера. Эти кадры словно вырезываются из фильма. Но в следующих кадрах я уже вижу, как трепыхается сетка над прыгающим в глубине ворот мячом и слышу какой-то общий вздох игроков и зрителей…

Свисток, и ощущение небытие прекращается… Гол!..

Гул апплодисментов сопровождает нас, отбегающих на свои места. Еще несколько секунд игры и конец… 3:2…

Задача No. 2

Затихло футбольное поле. Шумящим потоком вылились за ворота зрители. Оделись и ушли взволнованные матчем игроки…

Я задержался в кабинете, собрал в сумку свои запасы и через заднюю калитку вышел со стадиона.

Чтобы уйти в карельские леса, мне нужно было перебраться через большую полноводную реку Свирь. А весь город, река, паром на ней, все переправы — были окружены плотной цепью сторожевых постов… Мало кому из беглецов удавалось прорваться даже через эту первую цепь охраны… И для переправы через реку я прибег к целой инсценировке.

В своем белом медицинском халате, с украшенными красными крестами сумками я торопливо сбежал к берегу, изображая страшную спешку. У воды несколько баб стирали белье, рыбаки чинили сети, а двое ребятишек с лодочки удили рыбу. Регулярно обходящего берег красноармейского патруля не было видно.

— Товарищи, — возбужденно сказал я рыбакам. — Дайте лодку поскорее! Там, на другом берегу человек умирает. Лошадь ему грудь копытом пробила… Каждая минута дорога…

— Ах, ты, Господи, несчастье-то какое!… Что-ж его сюда не привезли?

— Да трогать с места нельзя. На дороге умереть может. Шутка сказать: грудная клетка вся сломана. Нужно на месте операцию делать. Вот у меня с собой и все инструменты и перевязки… Может, Бог даст, еще успею…

— Да, да… Верно… Эй, ребята, — зычно закричал старший рыбак. — Греби сюда. Вот, доктора отвезите на ту сторону. Да чтоб живо…

Малыши посадили меня в свою лодочку и под соболезнующие замечание поверивших моему рассказу рыбаков я отъехал от берега.

Вечерело. Солнце уже опускалось к горизонту, и его косые лучи, отражаясь от зеркальной поверхности реки, озаряли все золотым сиянием… Где-то там, на западе, лежал свободный мир, к которому я так жадно стремился…

Вот, наконец, и северный берег. Толчок, и лодка стала. Я наградил ребят и направился к отдаленном домикам этого пустынного берега, где находился воображаемый пациент… Зная, что за мной могут следить с другого берега, я шел медленно и не скрываясь. Зайдя за холмик, я пригнулся и скользнул в кусты. Там, выбрав укромное местечко, я прилег и стал ждать наступление темноты.

Итак, две задачи уже выполнены успешно: я выбрался из лагеря и переправился через реку. Как будто немедленной погони не должно быть. А к утру, я буду уже в глубине карельских лесов и болот… Ищи иголку в стоге сена!

На мне плащ, сапоги, рюкзак. Есть немного продуктов и котелок. Компаса, правда, нет, но есть компасная стрелка, зашитая в рукаве. Карты тоже нет, но как-то на аудиенции у начальника лагеря я присмотрелся к висевшей на стене карте. Надо идти сперва 100 километров прямо на север, потом еще 100 на северо-запад и потом свернуть прямо на запад, пока, если Бог даст, не удастся перейти границы между волей и тюрьмой…

Темнело все сильнее. Где-то вдали гудели паровозы, смутно слышался городской шум и лай собак. На моем берегу было тихо.

Я перевел свое снаряжение на походный лад, снял медицинский халат, достал свою драгоценную компасную стрелку, надев ее на булавку, наметил направление на N и проверил свою боевую готовность.