Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)

• Название: Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)
• Автор: Борис Солоневич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1938

---

Боцман не выдержал.

— Ax, черт, — вскочил он в волнении. — И как это все-таки вы отдали это знамя?

— Да меня как раз дома не было, — мрачно ответил Ничипор. — Штаб-квартира нашего отряда в моем домике. Ну, что-ж сделаешь: ночью вломились, стариков моих до смерти перепугали… Все перебили, переломали… Бюст адмирала Нахимова, героя Севастопольской обороны, у нас был — так только порошок почти один остался — так ломами его били. Ну, и знамя, конечно, забрали… У-у… Сволочи, — вырвалось у него. — Простите, Лидия Константиновна, пожалуйста, простите. Ей Богу, нечаянно. Уж очень обидно вспоминать…

— Ну, а другие отряды?

Боцман облегченно вздохнул.

— Ну, нам-то удалось спасти.

— Выругайте их, Борис Лукьянович, — прервала его Тамара. — Ведь этакие отчаянные ребята. Знамя они, правда, и свое, и наше спасли, но сами чуть не погибли.

— Как это вышло?

— Да, вот, дело прямо в минутах было… Мы как раз получили сведения, что налет комсомольцев вот-вот грянет. Я — к Лидии Константиновне, за наше знамя и — в Яхт-Клуб. А там наши, вот, адмиралы все в шлюпку, парус, значит, на бом-брам-стеньгу, или как там: гафель, гальюн или бимс…

— Да уж говори прямо, «подняли» — что тут! — снисходительно уронил боцман. — Запутаешься в снастях и не выберешься.

— Ну, ладно, — засмеялась Тамара. — Значит, подняли парус и ходу. Хотели сперва куда-нибудь в Северную бухту, к Инкерману, да потом подумали — еще в бинокль могут подсмотреть. А тут как раз волнение сильное было. Бр… Даже по бухте барашки ходили. А они, чертенята, не долго думая, лево руля (так что ли, Боб?) и в открытое море. А в этот день ветер, волны были. Сколько баллов, Боб?

— Да что-то 9 или 10, - с деловитой небрежностью старого морского волка ответил боцман.

— Вот, и я помню. Из гавани даже пароходы не выходили в открытое море. А они, понимаете, Борис Лукьянович, решили — кружным путем на шлюпке, по бурному морю, в Георгиевский монастырь…

— А что-ж, — холодно спросил Григ, — так, по твоему, и отдать знамена комсомольцам?

— Да нет! Но хоть бы не в такой путь пошли! Ну, завернули бы за мыс и высадились бы. Так нет же! Они, дядя Боба, миль 10 по бурному морю так и прошли. Уж после, как мы узнали — так и ахнули… Лидия Константиновна собиралась им чубы драть, да уж как-то смилостивилась.

— Победителей не судят, — рассмеялась княжна. — Что с ними делать!

— Зато знамена спасены были! — сияя, воскликнул Боб.

— Ну, а в море-то трудновато было?

— Бррр… Да, по совести сказать, здорово неуютно. Мы к вечеру вышли. Пока, это, маяк обошли с юга — смеркаться начало. А шторм наворачивает все сильней и сильней. Мотает нас, как щепку, да и заливает. Пока мы подошли к монастырю — совсем стемнело. Ну, а в темноте к скалам в такой шторм не подойти — разобьет, как скорлупку. Намучились мы, что и говорить. Еще счастье, что мы с собой и лагерные ведра взяли — не хотели и их комсомольцам отдавать. Воду-то все время из шлюпки и отливали. И ничего…

— Да я вижу, что ничего, — невольно рассмеялся я. — А могло бы быть и похуже.

Боцман беззаботно махнул рукой.

— Э… Ладно… Что там. Все хорошо, что хорошо кончается. Это, вот, Григ, действительно, молодец — предупредил нас во время.

— Мне просто повезло, — отмахнулся от похвалы Григ. — В последний момент узнал. Комсомольцы ждали решение Москвы: как радио получили — так и в атаку с ломами: «крой, ребята, Бога нет»… Я бы и Ничипора успел предупредить, да дома там никого не было. Хотел было еще раз забежать, да уже поздно было.

— Что-ж делать, друзья. Такие штуки по всей России пошли. Дело прошлое… Ну, а теперь как вы сорганизовались?

Боб весело рассмеялся.

— Мы теперь окопались при Яхт-Клубе Всевобуча[10] и гордо называемся «допризывники по системе „скаутинг“». Поди — укуси. Смена красным морякам, а не какая-нибудь контрреволюция. Военные нас поддерживают, дали две старых шлюпки. Мы их отремонтировали, ведем с допризывниками морскую подготовку, а сами незаметно и своими делами занимаемся. Ничего, живем, не унываем… Потом же мы все подвохи комсомольцев заранее знаем: у нас ведь свой ручной комсомолец есть.

— Кто это?

— Да, вот, Григ.

— Вы, Григ? Вы — комсомолец? Всерьез или по названию?

— Да что, Борис Лукьяныч, делать-то иначе? — смущенно сказал юноша. — Я уж думал и так, и этак — другого выхода никак не нашел. Видите ли, по моей слесарной специальности я числюсь производственным рабочим и хочу как-нибудь в Автомобильный Институт в Москву поехать учиться. Не оставаться же век слесарем! Ну, а туда только комсомольцев и направляют. Я и решил…

— Он и у нас совета спрашивал, — вмешалась Тамара. — Мы тоже решили, что он прав. Нужно пробиваться вперед. Что-ж делать? А Григу без комсомольского билета пути никуда нет. Вопрос жизненной тактики… Но зато нам, Борис Лукьяныч, он здорово полезен. Уж мы-то обо всех затеях комсомольцев заранее знаем. Нас, герлей, ведь тоже он предупредил о налете.

Я посмотрел на смущенное лицо Грига, его открытые честные глаза, вспомнил его историю с секретным сотрудничеством в ЧК и успокоился. Этот — был и останется нашим.

— А в Комсомоле не знают разве, что вы скаут?

— Знают, что я когда-то был скаутом, но считают, что я разочаровался и, как блудный сын, вернулся в лоно коммунизма.

— А вы не боитесь, что вас обвинят в двурушничестве?

— Ну, что-ж, — спокойно ответил он. — Тут борьба мозгов — кто кого обманет. Не думал я, что придется лисой изворачиваться, да, вот, пришлось. Такое время, значит. Тут только хитростью и можно держаться. Я теперь вроде как настоящий разведчик в чужом лагере, — засмеялся Григ. — Поймают — ну, что-ж: на то и война. По крайней мере знаешь, за что. Хоть не так обидно. А сколько народу погибло, вот так, за здорово живешь? Эх…

Когда становится нечем жить…

Господи Боже! Склони Свои взоры
К нам, истомленным в суровой борьбе…

Бальмонт.

Поздно вечером, после этого сбора шли мы с княжной Лидией по каменистым залитым лунным светом улицам города. У больших чугунных ворот старая начальница остановилась.

— Пройдемте, Борис Лукьянович, через бульвар, — сказала она. — Вы ведь не спешите?

По широкой песчаной аллее мы подошли к громадному белому зданию панорамы, окруженному густой рамкой темных деревьев.

Раньше в больших нишах круглой стены стояли бюсты героев Севастопольской обороны, погибших здесь 70 лет тому назад. Теперь эти ниши были пусты.

— А куда же бюсты отсюда девались? — удивленно спросил я. — В музей, что ли, отвезли?

— В музей? — горько улыбнулась княжна. — Ну что вы, Борис Лукьянович! Героев империалистической войны да в пролетарский музей? — иронически подчеркнула она. — К ним отношение попроще.

— А как же?

— Да просто веревки на шеи понакинули, стащили вниз и разбили ломами, поглядите: вот еще белые осколки лежат — вот, у стен…

Я отвернулся с глубоким чувством негодования.

— Разнузданный инстинкт разрушения, — тихо сказала княжна. — Ломай, бей без оглядки все старое, «отжившее». А, вот, когда дело доходит до стройки, до созидание — тут тупик…

— Значит, ваше мнение о «стройке новой жизни» — пессимистическое?

— И очень даже, — печально прозвучал ответ старой учительницы. — Эти бюсты — что! Это — пустяки. Все эти материальные разрушение сравнительно не так страшны. А вот, когда души детские ломаются, да вывихиваются, вот, это — уже трагедия.

— Вы про комсомол говорите?

— Да не только про комсомол, да пионеров — про всю молодежь. Вот, возьмите наши школы. Отменили все с одного маху — и программы, и методы, и учебники. А нового ничего не создали. Ну и хаос… Да какой хаос! — с горечью продолжала она. — Ведь мы, педагоги, не знаем прямо, что делать, чему учить, чему воспитывать. Комсомольские ячейки, куда вошли почти сплошь хулиганы, делают в школе, что хотят, даже преподавателей увольняют. Дети дичают все больше. Программы, методы, системы меняются каждые 2–3 месяца. Чехарда… А тут, вот, еще и скаутские отряды закрыли: нашли тоже, видите ли, новую «гидру контрреволюции»… Эх, лучше не думать…

Мы долго молчали, глядя на чудесную картину озаренного призрачным лунным светом бульвара. Царила полная тишина. Только неумолчный шум цикад едва слышно звенел в настороженном покое южной ночи…

— Хорошо, — вздохнула княжна. — Уходить не хочется. Забываешь о тревогах дня… Вот, кстати, я хотела спросить вас, Борис Лукьянович, о ваших планах на будущее. Как видно, запрещение КСМ вас не остановит?

— Я буду откровенен с вами, Лидия Константиновна, — задумчиво ответил я. — Видите ли, иллюзий относительно будущего у меня нет. Были, пожалуй, когда я ехал сюда, в Россию, из Константинополя. Но действительность скоро и радикально излечила меня. Я, как и вы, не верю в «новую жизнь»… Но вы спрашиваете, очевидно, о перспективах подпольной скаутской работы?