И Намор - В третью стражу [СИ]

• Название: В третью стражу [СИ]
• Автор: И Намор
• Жанр: Альтернативная история

И вновь наши современники, попавшие в прошлое. На этот раз в Западную Европу 1 января 1936 года. Три старых (во всех смыслах) друга. Русский, украинец и еврей, почти как в анекдоте.

     Они оказались в чужих телах. Перед ними непростой выбор: просто выжить где-нибудь в Латинской Америке или попытаться предотвратить грядущее кровавое безумие... Или изменить хоть что-то...

     Много ли смогут сотрудник МИ-6, офицер СД и агент ИНО НКВД? Этого не знают даже они сами. Самое главное - начать. Так, как подсказывает совесть Так, как велит память.

Текст взят с Самиздат Версия 29.06.10 Сайт http://zhurnal.lib.ru/n/namor_i_a/

---

    У каждого времени свои песни – кто это сказал? — не важно, — очень немногие из них войдут в золотой фонд — Что мы помним из тридцатых годов? Ммм... сходу и не скажешь. Ну, по фильмам: Рио-рита, широка страна моя родная, что-то пела Эдит Пиаф... Какая Эдит Пиаф в 36 году!? Она моложе Жаннет должна быть! И только начинает петь в каких-то мутных забегаловках Парижа. Да и песен-то у нее своих еще нет! Между тем постукивая пальцами по клавишам. Татьяна вдруг уловила что-то знакомое: таа-ти-ти, ти-таа-ти, таа-ти – азбука Морзе, — пришло из подсознания: "доо-ми-ки ре-шаа-ет ноо-мер – ДРН, нет ерунда какая-то, — доо-ми-ки ре-шаа-ет ноо-мер... Аааа!!! Бессаме, беса-аа-ме му-учо! Оооо!" Консуэла Веласкес – хит всех времен и народов, я же фильм про нее видела... Стоп! Она же написала эту песенку перед самой войной или во время? — не помню, но точно не сейчас! И было ей шестнадцать лет. Ограбим девочку? А напишет она эту песенку здесь? Мда... Этическая проблема – не напишет, и все – не будет "хита всех времен и народов", а может она что-то другое напишет? — Еще и получше? Нет, такие шедевры раз в жизни случаются, да и то не у всех... Или не случаются. Ведь не известно еще, чего мы тут наворочаем? Может девочка и не встретит того парня, которому она написала "Целуй меня", а другому такое и не напишет... Ох... Куда меня занесло – подумала Татьяна, как там Скарлетт говорила? — "Я подумаю об этом завтра!". А "Завтра была война", а тут мы войны не допустим. И значит, песен военных лет не будет, а это достояние нарда и культура. Войну мы отменим, а вот культуру отменять не будем – песни нужно вспоминать и записывать и пусть люди слушают".

    "Угу, седьмую Шостаковича, тоже запишешь? Если обойдется без блокады – с этой потерей смиримся!"

    "Вот наворочала! В общем ясно: Бессаме, бессаме мучо... — пальцы уже подобрали мотив, — а вот слова, слова... Может Олег знает, у него вроде жена испаноязычная...

    Олег, жена – тьфу, кончится это когда-нибудь? Кто о чем, а вшивый о бане!

    Хи-хи-хи – донеслось из подсознания.

    "Дантес лежал среди сугробов, ... И улыбалась Натали..."

* * *

    В финский залив вошли утром. "На траверзе Таллин" — сообщили по громкой трансляции. Еще пара часов хода и в свете поднявшегося, наконец, солнца, заблестели золотом купол Исакия и шпиль Адмиралтейства. Швартовка, спуск трапа, выход на пирс заняли некоторое время. Пограничный контроль, таможенный – на удивление быстро и без вопросов

    "Предупредили". — Поняла она, когда увидела "комитет по встрече".

    Встречали двое. В штатском. Один повыше, другой... — пошире, Назвали пароль, представились – лейтенант Таковский, лейтенант Сяковский: "Будем сопровождать вас, товарищ, до Москвы".

    Когда садились в машину, уже темнело. Васильевский остров, Большой проспект... Мест этих Таня не знала, но догадалась, что едут к мосту. А он оказался совсем темным, и реки невидно – лишь белый лед отсвечивает сквозь мглу, и темная громада Зимнего дворца. А вот Невский проспект узнала. Пошел мелкий снег, заметелило. Заснеженный, темный город. Чужой, незнакомый, производящий тягостное впечатление. Или это настроение у нее такое случилось? Московский вокзал, депутатский зал.

    "ВИП – персона", — прокомментировала мысленно Татьяна, но усмешки не вышло.

    — Здесь подождем поезда, сообщил лейтенант, что повыше — Татьяна их фамилии пропустила мимо ушей — "Сергеев, Семенов? Семен Сергеев или Сергей Семенов?"

    — Хотите есть? — спросил другой, тот, что пошире — "Михаил"

    — Нет, на корабле успели пообедать, — ответила Татьяна. "Вовремя "коллега" посоветовал-напомнил: в городе еда другая будет".

    Сели в "Красную стрелу".

    "Слава богу, хоть купе, пусть и с мужиками". Ну у этих "мужиков" работа такая...

    Лейтенанты бдели-бдили по очереди. В Твери, которая Калинин, Татьяна проснулась, — вышла из купе, и сразу подхватился и Миша, — "курить очень хочу"...

    Белая ночь в Петербурге? — Черный день в Ленинграде!

* * *

    Москва встретила ярким солнцем и легким морозцем.

    "Семьсот километров, а светает на два часа раньше". — Подумала Татьяна, выходя на перрон Ленинградского вокзала.

    Впрочем, никакой самостоятельности. Их встретили у вагона.

    — Машина на стоянке, сказал встречавший – молоденький паренек в пальто и ушанке – отобрав у лейтенанта второй — Танин – чемодан.

    Мотаясь по Европе, Татьяна не испытывала особенного удивления и "времннОго" шока у нее не было: заграница, там все другое! А тут вдруг накатило. Площадь трех вокзалов не изменилась, во всяком случае, на быстрый взгляд. А вот "трех зубов" — Внешэконом и Альфа банков за Каланчевкой не оказалось, и это было как удар под дых. Не было и сталинской доминанты – гостиницы "Ленинградская". И вообще, как показалось Тане, город стал как-то ниже и больше похож на ее родной приволжский провинциальный городок.

    "Извозчики!" — Удивленно порадовалась Татьяна, обратив, наконец, внимание на попутный и встречный "транспорт".

    — "От Сокольников, до Парка на метро" — непроизвольно напела вслух.

    — Давно в Москве не были? — спросил шофер, почувствовав настроение.

    — Кхх...- кхх... — закашлял лейтенант Миша.

    — Молчу, молчу – замахал руками, бросив "баранку", водитель.

    — Рули! — строго сказал Семенов-Сергеев.

    В управлении встретил начальник отдела.

    — Свободны, — сказал лейтенантам. — Как добрались? — а это уже Жаннет.

    — Спасибо, неплохо, в море, правда, покачало – чуть не умерла. — Улыбнулась Татьяна.

    — Ну, для умирающей вы неплохо выглядите! — Сухо заметил Штейнбрюк[132]. — Что ж, добро пожаловать домой!

    — Спасибо, — разговор ее не "напрягал", Жаннет была рядом и все, что требовалось, "подсказывала в режиме реального времени.

    — Так, — кивнул Штейнбрюк, одетый по какой-то оказии в форму. — Поживете пока в гостинице при управлении. Пишите отчет, подробный. Про Вальтера уже знаем, но хотелось бы знать подробности вашей встречи. Идите, вас проводят. Жду завтра в 20-00.

    — Слушаюсь! — Татьяна от такого тона аж вытянулась и готова была "щелкнуть каблуками", но каблучками, что на ней, не щелкнешь, да и не умеет она эдак-то.

    Ее проводили — "Отконвоировали?" — в гостиницу. Не гостиница, разумеется, — одно название – скорее общага. Маленькая комнатка с зарешеченным окном, спартанская обстановка. Вешалка-стойка у двери. Две кровати с металлическими набалдашниками в виде шаров, две тумбочки. Квадратный стол у окна, два стула при нем, а на нем пустой граненый графин, стакан, числом один, стопка линованной бумаги, перо и чернильница-непроливайка. Шкаф. Дверь в туалетную комнату, умывальник.

    "Оооо! "Хол"-"Гор" — — Похоже номер "люкс"! Даже теплая вода есть, и на том спасибо!"

    Сопровождающий сухо проинформировал: "Обед и ужин вам принесут из столовой. Если что-то понадобиться сообщите дежурному сержанту на входе".

    "Вот так, примерно..." — мысленно сыронизировала Татьяна — "Внутренняя... гостиница?"

* * *

    Крутится пластинка. Шипит. "Танго... в Париже танго..." И комната вращается вокруг нее, а патефон испорчен, испорчен... тянет мелодию, растягивает слова... Тааанннгооо... Долго, медленно, искаженным, размазанным во времени и пространстве собственным ее голосом, превращающимся в низкий, чужой.... Мужской? Мужской, разумеется, капитан Паша – мужчина. Мужчина?

    "Ах, да. Мужчина... ведь мы о НЕМ!"

    — Где это произошло? — приходит вопрос из темноты слева, но отвечать надо куда-то вправо, потому что комната...

    — Что именно? — "Ох... Это ее голос? Господи прости! Да, разве же у нее такой противный писклявый голосок?"

    — Вы сказали, к вам подошел мужчина...

    "Свет в глаза, — слепит, — кто это спрашивает? — Знакомый..."

    — А! — Да, да. Мужчина. — "ОН. Даже в подсознании безымянный ОН. ОН. ОН. ОН... Мне страшно – это Жаннет — УЙДИ!!!". — Не знаю. На улице.

    — На какой улице? — Штейнбрюк? Может быть, но почему говорит из-за ее правого плеча?

    — Не помню. — "Ну как можно запомнить улицы в чужом незнакомом городе? Она что телефонный справочник?" — Н-н-е знаю. Я в Антверпене раньше не... не бывала. Только карту...

    "Это карта города, — тетка в шерстяном жакете, сложенный вчетверо лист. — Ты должна запомнить основные направления... Порт, вокзал, гостиница..."

    - Он говорил по-немецки?

    "Что? Кто?!"

    — Нет, — качает она головой, от этого движения комната начинает вращаться быстрее. Быстрее, еще быстрее... "Танго, в Париже танго!" — Нет! Он заговорил со мной по-французски.

    — Что он сказал? — Справа.

    — Он говорил по-французски? — Слева.

    — Припомните! Что он сказал? — Штейнбрюк.

    — Он... ска... Прошу прощения, мадемуазель... Нет, наверное, "извиняюсь". — "Ах, как крУжится голова, как голова... кружИтся!" — Мне кажется, он сказал: "Извините, мадемуазель, но мне надо с вами поговорить". Что-то такое.