Евгений Воробьев - Высота

• Название: Высота
• Автор: Евгений Воробьев
• Жанр: Советская классическая проза

Воробьёв Евгений Захарович [р. 29.11(12.12).1910, Рига — 1990)], русский советский писатель, журналист, сценарист. Участник Великой Отечественной войны. Окончил Ленинградский институт журналистики (1934). Работал в газете «Комсомольская правда». Награждён 2 орденами, а также медалями

Основная тема его рассказов, повестей и романов — война, ратный подвиг советских людей. Автор книг: «Однополчане» (1947), «Квадрат карты» (1950), «Нет ничего дороже» (6 изд., 1956), «Товарищи с Западного фронта. Очерки» (1964), «Сколько лет, сколько зим. Повести и рассказы» (1964), «Земля, до востребования» (1969-70) и др. В 1952 опубликована наиболее значительная книга Евгения Воробьева — роман «Высота» — о строительстве завода на Южном Урале, по которому поставлена еще более популярная кинокартина «Высота» (1957).

---

— Давно, ох давно, Захар Захарыч! И вовсе не сразу…

— Что же ты меня за эти художества на партком не вызвал? Думаешь, беспартийный, так за глаза надо обо мне говорить? Я все знаю, о чем у вас на активе говорили. Ты меня там хвалил? А сейчас ругаешь. Выходит, неискренний ты человек.

— Просто удивительно, как Василиса при таком характере от тебя не сбежала. Героическая женщина!.. Хвалил тебя за дело. А ругать действительно опоздал. Сегодня принялся было, да Баграт не позволил.

Карпухин вновь подозрительно посмотрел на Тернового.

— И правильно не позволил! — сказал Карпухин, поставив очередную заклепку, и весело кивнул на соседний каупер. — Пока ты меня на активах своих хвалил, молодой-то нас с тобой и обошел. Он и Катю от меня сманил. — Карпухин вновь опустил молоток в ожидании новой заклепки. — Я так, умник, рассуждал: работает девка хорошо — и ладно. А что оказалось? Умный-то я умный, только ум у меня дурак. Ни разу даже общежитие не проведал, где наша невеста живет… Правда, за прогулку к девчатам могло мне от Василисы сильно нагореть. Но все-таки…

Терновой рассмеялся, но смех его тут же заглушила новая строчка карпухинского молотка.

— А я под твою хату подкоп веду, — сказал Терновой, собираясь вниз. — Не пора ли кончать с Кандыбиной балкой?

— Ты Василисе об этом скажи. Она тебе чуб вырвет!

— А вот приду и скажу. В воскресенье. Шкалик найдется?

— В такую жару и водка безо вкуса.

— Ишь, какой трезвенник стал! А там, под вашим курятником, погреб есть. Пусть Василиса туда графинчик и сообразит поставить. Вынем с тобой — он запотеет Удовольствие!

— Какое удовольствие — с начальством пить! Лишнего хватишь — того и гляди выговор дадут.

— Это по какой же линии выговор?

— Ты линию найдешь. В крайнем случае, тебе вон Гладких подскажет. Видишь, торчит внизу, ждет? Он у тебя насчет линий все знает. А вот позор мой, старый плакат, вовремя не убрал. Не в моем, говорит, хозяйстве заклепки.

— Опять ты, Захар Захарыч, на людей сверху вниз смотришь! — сказал Терновой, вылезая из люльки. — Любишь, чтобы за тобой ухаживали, нянчились. Гонору много. А как молодой отличился — ты уже и приревновал.

Терновой едва кивнул Карпухину и начал медленно спускаться по монтажной лестнице.

У подножия каупера его поджидал Гладких.

— А меня, Иван Иваныч, сразу информировали о вашем посещении. Зачем вы лично подымались? Отсутствие наличия осторожности!..

— Я и забыл, что ты техник по безопасности. Лучше за Пасечником и за его прорабом следи. Чтобы не прыгали без поясов. А то и по службе у тебя беспорядок, и партийная работа хромает.

— Вот вы меня все ругаете, а авторитета не создаете.

— А его вообще не создают. Авторитет можно только заработать.

17

Уже давно Терновой распрощался с Карпухиным, а тот все еще оставался в состоянии тревоги. Он то и дело всматривался в люльку, висящую на соседнем каупере, вслушивался в очереди багратовского молотка.

Всю последнюю неделю Карпухин был не в духе. О каких бы делах, связанных с клепкой, ни заходила речь в присутствии Карпухина, он мрачно махал рукой: все, мол, плохо, и домну в срок не пустить; хорошо, мол, еще, что каупера стоят и набок не валятся. При такой работе даже удивительно, как они держатся. Но после разговора с Терновым ему захотелось увидеть Баграта и сказать что-нибудь доброе. Он с нетерпением ждал обеденного перерыва.

— Что ж он, должен был мне коробку конфет подарить? Как барышне? — ворчал Карпухин, направляясь в столовую. — Выставил восемьсот заклепок с лишним — вот его благодарность. Мог бы, конечно, позвать, окропить свой рекорд святой водой. Какое там свой! Мой рекорд! Моя сноровка!.. Мне бы его годы, его силу да такого первейшего учителя!..

Войдя в столовую, Карпухин сел за столик, поискал глазами Баграта, увидел его в дальнем углу и отвернулся. Не станет же он мириться первый!

— Можно, Захар Захарыч? — Рядом стояла Катя, держась за стул.

— Каким ветром тебя к моему столику прибило?

— Знаете, Захар Захарыч, — сказала Катя, с грохотом придвинув стул и шумно усаживаясь, — я согласна вернуться к вам в бригаду.

— А кто тебя зовет?

— То есть как?

— А вот так. Бегаешь туда-сюда, вертишь хвостом. Ты почему от Баграта бежишь?

— Поссорились мы.

— Что, металл пережгла?

— Этого за мной не водится.

— В чем же тогда дело?

— Он в мою личную жизнь вмешивается. Пусть он жене своей мораль читает, а не мне!

— А тебя этой самой моралью и надо стегать.

— Я свою работу исполняю, а до остального никому дела нет. Вы же, Захар Захарыч, не делали мне замечаний? Кого касается, как я с парнями разговариваю, как одеваюсь, как вилку держу, как зеваю…

— Не ругал тебя — и зря. Должен был тебя воспитывать.

— Здрасьте! Меня еще бригадиры воспитывать будут!

Катя с грохотом отодвинула стул, собираясь подняться и уйти, но что-то заставило ее остаться на месте.

— А с девицами, которые даже краснеть ленятся, я нянькаться не могу.

Катя нетерпеливо передернула плечами.

— Так возвращаться к вам, Захар Захарыч?

— Я тебя обратно в бригаду не возьму.

— Думаете, работать разучилась?

— Работу твою, Катя, хаять не собираюсь. Да с Багратом и не разучишься. А поведение твое мне не нравится.

— Хуже стала себя вести?

— Да не хуже, чем прежде. Но девушкам с тебя пример брать не приходится.

— Плохо вы обо мне понимаете, Захар Захарыч. — Губы Кати подергивались все сильнее, на глазах показались слезы. — Что я, какая-нибудь гулящая?

— Лишнего про себя не придумывай. — В хриплом голосе Карпухина послышались теплые нотки. — Девушка ты неплохая. А ведешь себя так, что худое про тебя могут подумать. Вот Пасечник — ухарь-парень, а иной раз, вижу, стесняется твоих выходок. Как закуришь — отворачивается. Ну вот, глаза на мокром месте. Ты пойми, о чем речь веду. Теперь тебя у твоей жаровни за броней все видят. Ты думаешь, одному Баграту слава? А кто ему восемьсот пять заклепок нагрел? Екатерина Петрашень! На тебя люди оглядываться станут. И то, что раньше тебе — ноль внимания, теперь — забота! Ты во всем себя соблюдать должна. Вот так.

Катя всхлипывала, не вытирая слез.

— А от Баграта не уходи. Не советую. Он тебе добра желает. И обижаться на него не имеешь права. Пойдемка к Баграту, я вас помирю.

Карпухин сразу повеселел, отставил тарелку и направился к Баграту.

Сзади покорно шла Катя, утирая глаза краем косынки.

Баграт привстал навстречу Карпухину, белки его глаз и зубы блеснули на закопченном лице.

— Вот привел твою кралю обратно, — Карпухин притворно закашлялся. — Ишь что затеяла! Из бригады в бригаду бегать, обиды разводить…

— Садитесь, Захар Захарыч. — Баграт, все такой же сияющий, пододвинул стул. — Садись, Катя.

Карпухин оглянулся на свой столик, на одинокую тарелку. Баграт перехватил взгляд, принес тарелку с окрошкой.

— Правильно, Баграт, что к порядку ее приучаешь. Девушка она понятливая. Захочет — вся эта ржа и окалина с нее сойдут…

А через минуту Баграт и Карпухин, забыв о Кате, заговорили о своих делах.

Баграт никогда не выпивал за обедом, но сегодня на радостях сбегал в буфет.

Он взял в руку стаканчик и торжественно провозгласил:

— Разрешите, Захар Захарыч, поднять этот маленький бокал с большим чувством. За ваше здоровье. Правильно говорят у нас на Кавказе: благодарный ученик всегда старается обогнать своего учителя! И скупо тот расплачивается с учителем, кто на всю жизнь остается у него в учениках!

Баграт поставил стаканчик и простер над столом большие темные руки.

— Что эти руки умели раньше? Поднять да бросить, больше ничего.

— Чернорабочие всюду из моды выходят! — поддержал Карпухин. — Теперь неграмотные руки — не родня умной голове. Ты, говорят, второй вентилятор ставить собрался?

— Хочу сейчас, в перерыве, попробовать.

«Неужели чад сквозняком разогнали?» — удивлялся Карпухин, шагая к кауперу следом за Багратом и с уважением поглядывая на его могучие смуглые плечи, совсем открытые солнцу; вряд ли вообще найдется майка, которая окажется впору Баграту.

Карпухин увидел дежурного на компрессорной и властным жестом подозвал к себе.

— Ты что же это? — еще издали закричал Карпухин. — Так и будешь нас без воздуха держать?

— В жару всегда утечка воздуха больше.

— При чем здесь жара? Сам прохладно живешь, вот что я тебе скажу. С таким работничком только ежей доить. Двенадцать молотков прокормить воздухом не можешь! Так и работаем — ни спасибо, ни наплевать.

— Будет воздух. Как в аптеке!

Дежурный стал шарить по карманам, нашел папиросы, спички и закурил с таким деловым видом, будто именно это было самым важным и трудным во всей его работе.