Генри Мортон - От Рима до Сицилии. Прогулки по Южной Италии

• Название: От Рима до Сицилии. Прогулки по Южной Италии
• Автор: Генри Мортон
• Издательство: Эксмо, Мидгард
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-26382-0, 5-91016-029-7

Генри В. Мортон возвращается к читателю с новой книгой об Италии — на сей раз об итальянском Юге. Вместе с «Прогулками по Северной Италии» и «Римом» эта книга составляет своего рода итальянскую трилогию признанного мастера, уникальную по масштабности, вдумчивую и обстоятельную, написанную характерным «мортоновским» стилем. Не случайно книги Мортона по Италии сами итальянцы рекомендуют иностранным туристам в качестве путеводителя по стране.

Приятных прогулок по Италии!

---

Посетители музея Прадо в Мадриде, возможно, помнят портрет работы Гойи. На нем старик в охотничьем костюме. В одной руке он держит длинноствольное ружье, в другой — белую перчатку. Под большой треугольной шляпой худое насмешливое лицо, самой заметной чертой которого является нос. Это Карл III, король двух Сицилии, унаследовавший трон Испании в пожилом возрасте. Видно, что человек этот — «тертый калач», он больше похож на егеря, хотя, возможно, циничное выражение лица объясняется тем, что за свою жизнь он повидал немало людей и познал их слабости. Егери таким знанием вряд ли обладают. И все же деревенский вид, свойственный многим представителям итальянских и испанских Бурбонов, — любопытная черта в семье голубых кровей.

Карл был сыном первого короля Испании из династии Бурбонов — Филиппа V от его второй жены, Елизаветы Фарнезе, дочери Эдуарда Пармского. Когда ее сыну исполнилось шестнадцать, она послала его из Испании править Пармой, затем через два года, после не слишком серьезного военного опыта, он сделался королем Неаполя и Сицилии. Карл любил Неаполь, а Неаполь любил его. Он женился на Амалии Саксонской в Неаполе, и там родились его дети. Принято называть монархов XVIII века «милостивыми деспотами», и в этом случае фраза как нельзя лучше подходит. Девизом короля было: «Все для народа, но ничего через народ». В нем было сильно патерналистское начало, и ему нравились маленькие реформы, например он запретил жителям города вывешивать белье на окнах или же призывал их носить шляпы определенного фасона.

Он разгонял меланхолию — этой болезнью страдали Бурбоны, а до них и Габсбурги — с помощью охоты и строительства. Заезжий человек непременно замечал строения, к которым был причастен Карл III. В число его архитектурных достижений входит оперный театр Сан-Карло, дворец Каподимонте, огромная богадельня на площади Карла III и дворец Казерта. Должно быть, он вложил всю свою архитектурную энергию в Неаполь, потому что, сделавшись королем Испании, в этой стране он ничего не построил, за исключением дворца Эль-Прадо в окрестностях Мадрида (в нем жил генерал Франко).

Когда Карл унаследовал Испанию, ему исполнилось сорок три года. Характерно, что из его уст никто не слышал ни гнева, ни печали из-за того, что он покинул любимую землю и великолепный Неаполитанский залив, сменив их на засушливый Мадрид. Он уехал, как благоразумный менеджер, переведенный на другое место работы. Он знал, что когда-то это произойдет. Затем произошла болезненная для него ситуация. На встрече официальных лиц и врачей решался вопрос, может ли его старший сын Филипп (тогда ему исполнилось двенадцать) взойти на трон. Вердикт был таков: принц безумен и наследовать не может.

Оставив несчастного наследника под наблюдением врачей и телохранителей во дворце Неаполя, Карл и королева уехали в Испанию вместе со своим вторым сыном, ставшим впоследствии испанским королем Карлом IV. Гойя написал и его. Портрет получился безжалостным. Третий сын, Фердинанд, был провозглашен Фердинандом IV, королем Неаполя. Рассказывают, что два принца спорили по поводу своего наследия. «Я буду управлять самыми большими доминионами в мире», — сказал одиннадцатилетний Карл, на что восьмилетний Фердинанд будто бы ответил: «Да, возможно и будешь, а я уже король».

Если он действительно так сказал, то, вероятно, это — самое яркое его высказывание, зафиксированное в истории. Он вырос абсолютно необразованным. Имея в виду пример сумасшедшего сына, отец — прежде чем уехать в Испанию — дал строгий приказ: не перегружать мозг Фердинанда излишними знаниями. Так и вышло: единственное, чем Фердинанд интересовался, были охота, рыбалка и общение с людьми самого низкого пошиба — лаццарони. Король всю жизнь говорил на их диалекте. Лаццарони любили его за это, а другие находили короля несносным. Он женился на Марии-Каролине Австрийской, сестре Марии-Антуанетты. Однажды она так сказала о нем своему брату, императору Иосифу: «Еr ist ein recht guter Narr» — «Он добрый дурачок».

Меня всегда восхищала и в то же время раздражала пьяцца дель Плебесцито, с одной стороны которой стоят королевский дворец и оперный театр, а с другой — базилика Святого Франциска ди Паола, архитектурное эхо Пантеона и колоннады Бернини. Угнетающее впечатление производят сотни машин, припаркованных против дворца.

Над рядами автомобилей, напоминающих рекламу фирмы «Фиат», возвышается бронзовый, облаченный в тогу Карл III. Он здесь моложе, чем знал его Гойя. С другой стороны площади на него смотрит его сын и наследник в Неаполе — Фердинанд IV. Каждый день, проходя по площади, которая должна бы быть красивейшим местом в Неаполе, я задавал себе вопрос: «Если нельзя закрыть города пли части городов для автомобилей, то нельзя ли хотя бы запретить им въезд в такие архитектурные шедевры, как пьяцца дель Плебесцито?»

Я пришел во дворец, горя желанием увидеть сцену, на которой разыгралось так много трагических и фарсовых событий, замечательно описанных Гарольдом Эктоном в самых популярных книгах об итальянской истории — «Неаполитанские Бурбоны» и «Последние Бурбоны в Неаполе». Проходя по анфиладе залов с канделябрами, важными всадниками в золоченых рамах, я думал о несчастном сумасшедшем неаполитанском принце, спрятанном здесь подальше от людей. Дворцы хорошо приспособлены для скрывания таких трагедий. Принцы должны всегда улыбаться, казаться счастливыми, быть здоровыми и успешными. Однако из всех зданий, через которые проходят любопытные толпы, дворцы являются самыми обманчивыми, да к тому же и самыми монотонными.

Натаниэль Рексолл, наслушавшись от сэра Уильяма Гамильтона рассказов о сумасшедшем принце Филиппе, привел их впоследствии в своих мемуарах. «Когда принц достиг половой зрелости, за ним постоянно наблюдали гофмейстеры, иначе произошла бы тысяча эксцессов. Старательно держали его подальше от противоположного пола, к которому принц проявлял сильнейшее пристрастие. Тем не менее невозможно было прекратить его попытки к эмансипации в этом отношении. Много раз он Ускользал от бдительных стражей и, завидев дам, проходивших по дворцовым залам, набрасывался на них со страстностью Пана или сатиров, преследующих нимф, и с теми же намерениями. Не одну придворную даму приходилось спасать от его объятий. Несколько раз в году ему позволялось устраивать у себя что-то вроде приема. Иностранные министры приходили в его покои и расточали ему комплименты. Принц веселился, когда слуги надевали ему перчатки: одна рука у него была больше другой».

Фердинанд IV был трогательно привязан к своему несчастному брату и часто навещал его. Время от времени Филиппа наряжали и вывозили в карете в город. Тем самым показывали, что правители ведут себя как положено. Вряд ли такие выезды были приятными, потому что с первого взгляда все видели, что принц — идиот. Он умер в тридцать лет, как говорят, от оспы.

Кажется, что по королевскому дворцу ходит тень его доброго брата, странного персонажа, которого мог бы придумать Филдинг или Сертиз. В отсутствие родителей и учителей, которым приказали предоставить Фердинанду полную свободу, он вырос диким малым. Впрочем, невозможно представить в XVIII веке такого учителя, который положил бы королевского отпрыска на колени и отшлепал бы его, хотя такое обращение могло бы принести ему пользу. Поскольку этого не произошло, вырос он в общении с конюхами, рыбаками, охотниками и нищими. Говорил с ними на их диалекте. Они любовно называли его «король Длинный Нос». Это была семейная черта Бурбонов. Любовь к охоте у Фердинанда доходила до мании. Он в прямом и переносном смысле купался в крови кабанов, оленей и других животных. Сэр Уильям Гамильтон тоже был отличным стрелком, а потому сразу же привязался к Фердинанду и сопровождал короля в кровопролитных утехах. Гамильтон говорил, что после охоты Фердинанд снимал с себя одежду, надевал фланелевый костюм, в котором с ловкостью, которой позавидовал бы любой мясник, разделывал туши убитых животных. «Часто он с ног до головы был забрызган кровью».

Его жена, Мария-Каролина, дочь австрийской императрицы Марии-Луизы, была полной противоположностью мужу: она интересовалась государственными делами и горела ненавистью к нации, которая отправила на гильотину ее сестру, Марию-Антуанетту. Нельсон спас Фердинанда, Марию-Каролину и их детей — вывез из Неаполя в Сицилию. Благодаря адмиралу, династия Бурбонов уцелела во время недолговечной Партенопейской республики. Французская армия приближалась к Неаполю, и королева думала, что ее ждет гильотина. Ее верная подруга леди Гамильтон решила вызволить королевскую семью. Казалось, сама Британия возложила мантию на красивые плечики своей соплеменницы, женщины, находившейся в то время возле королевского трона, и доверила ей спасти Европу. Подготовка к побегу происходила в условиях жесточайшей секретности. Сокровища и деньги стоимостью более двух миллионов стерлингов были переправлены на флагманский корабль Нельсона «Вэнгард». Во дворце принимались мелодраматические меры предосторожности. Королевская семья должна была уйти через тайный ход, соединявший дворец с одной из пристаней. Пароли произносились по-английски: слова «Все в порядке» означали, что можно садиться на корабль. Фраза «Все плохо, возвращайтесь» означала, что произошло нечто непредвиденное и ситуация изменилась. К счастью, королевской семье удалось добраться до Сицилии в страшный декабрьский шторм, подобного которому и Нельсон не мог припомнить. Один из принцев во время бури умер на руках у Эммы Гамильтон, а австрийский посланник выбросил за борт ценную табакерку, потому что в ней хранился портрет его обнаженной любовницы. Он посчитал, что негоже хранить такой предмет на пороге вечности. Сэр Уильям Гамильтон спокойно зарядил свои пистолеты и приготовился совершить самоубийство. Он считал, что благороднее будет застрелиться, нежели утонуть. К счастью, погода улучшилась, и король, принюхавшись, заметил сэру Уильяму: «Мы настреляем уйму вальдшнепов».