Эрленд Лу - Мулей

• Название: Мулей
• Автор: Эрленд Лу
• Издательство: Издательская группа "Азбука-классика"
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9985-0534-8

«Мулей» — трагикомедия самого популярного нор­вежского писателя современности, автора таких бестселле­ров, как «Наивно. Супер» и «Во власти женщины», «Луч­шая страна в мире» и «У», «Допплер» и «Грузовики „Вольво"». По мнению критиков, это его лучшая книга со времен мегахита «Наивно. Супер» — такая же человечная, такая же фирменно наивная и в то же время непростая.

Родители восемнадцатилетней Юлии погибли — раз­бились в самолете над Африкой, успев послать ей про­щальный SMS. Теперь она живет одна в большом доме в престижном районе Осло, руководит польским кафельщиком-гастарбайтером Кшиштофом, участвует в любитель­ской постановке театра Христианской гимназии, катается с подругой на лошадях и мечтает покончить с собой. После первой неудачной попытки норвежская столица оказыва­ется ей тесна — и вот Юлия отправляется странствовать по миру. Не переставая вести дневник, начатый по совету ее психотерапевта, она увидит Брюссель и Бангкок, Париж и Канары, Лондон и Мадрид и, наконец, сядет за штурвал самолета...

---

Помолившись, я сидела по часу в каждой из первых пяти комнат, а у протестантов даже два часа, потому что подумала, что раз протестан­тизм — та вера, с которой я росла, тут шанс по­лучить ответ должен быть выше. Но нет. Ничего. Ну и ладно. Не уверена, что я обращалась к пяти разным богам, а не к одному и тому же, если смот­реть в корень, во всяком случае, ни один из них не удостоил меня ответом. Возможно, бог предпо­читает не обращаться к человеку напрямую, не любит проявлять себя явно, а всегда скрывается за тем, что может быть истолковано по-разному. Нельзя рассчитывать на помощь, если не веришь, но трудно начать верить, пока не почувствуешь помощи.

В комнате гуманистов-атеистов я тоже не по­лучила никакого ответа, но по крайней мере по­сидела, кушая шоколад и расслабляясь, пока уми­ротворяющее воздействие ковровых панно на сте­нах и мягкого освещения не превратилось в свою противоположность и не начало раздражать до зу­да, я себя чувствовала будто в школьном кори­доре, где за закрытой дверью решается, готова я учиться в вальдорфской школе или нет.

Когда консультант по вопросам морали при­шла на службу, я уже пару часов дремала под дверью ее кабинета. Ей под тридцать, и если я верно поняла, она изучает -мораль и этику в уни­верситете Брюсселя. Она сразу стала суетиться, и я догадалась, что она не привыкла, что кто-то ждет ее прихода. Она отперла свой аквариум, се­ла за стол, поправила прическу, а потом кивнула мне — можно заходить. Я села на стул перед ее столом и спросила, может ли она дать мне совет, моральный, этический или другой, мне все равно, важно, чтобы я могла им воспользоваться. Она спросила, какая у меня проблема, и я рассказа­ла, что мама, папа и Том погибли в Африке, ну и так далее. Я ужасно сглупила и сказала, что они столкнулись с Африкой, английский у меня не блестящий, и я сама услышала, как по-дурацки выразилась: столкнулись с Африкой, хотя некото­рым образом именно это с ними и произошло, но все равно, так не говорят, и я засмеялась над со­бой, чем, видно, ранила морального консультанта, она села на стуле по-другому, я вела себя не по правилам и она, видно, решила, что я ее разыгрываю. Но потом она все-таки поняла, что я не шу­чу, что мне на самом деле плохо и требуется по­мощь. Тут она совсем разнервничалась и сказала, что серьезными вопросами не занимается, потому что ее компетенции достаточно только для мел­ких типично аэропортных моральных проблем. Каких например? — спросила я, и она ответила, что чаще всего к ней обращаются мужчины, у ко­торых в поездке случился романчик, и теперь они летят домой и раскаиваются и хотят знать, сразу ли жена обо всем догадается и надо ли им при­знаться ей. И если признаваться, то сразу или по­годя, или вообще молчать. Но на самом деле даже такие проблемы превосходят уровень ее компе­тенции, потому что она, что уж тут финтить, пе­респала с парой-тройкой своих клиентов здесь же, в морально-консультативной комнате, потому что только она во всем коридоре запирается изнутри. Она вообще мало годится для этой работы, ска­зала она, но ее начальники пока этого не поняли, а сама она не лезет на рожон, потому что долж­ность морального консультанта в аэропорту — интересная и хорошо оплачиваемая работа, кото­рую легко совмещать с учебой. Тогда я спроси­ла, как она обходится с такими, как я, а она отве­тила, что люди с серьезными проблемами к ней почти никогда не обращаются, но если это случа­ется, она советует им немедленно по приезде до­мой связаться с психологом, и еще включает для них музыку, у нее есть в шкафу магнитофон. Или они молча слушают музыку, или она говорит, что иногда помогает просто послушать вместе с кем- нибудь хорошую музыку, закрыть глаза и рассла­биться.

Я попросила ее поставить такую музыку для меня, она поднялась, подошла к шкафу и сказа­ла, что я буду слушать «Где-то над радугой» в ис­полнении гавайца по имени Израэль, он играл на укелеле, весил триста килограммов и умер лет де­сять назад от сильной одышки, вызванной избы­точным весом. После чего консультант нажала на «Пуск» и села.

Зазвучавшая затем песня довела меня до слез, такая она была красивая. Под бесхитростный аккомпанемент укелеле поет мягкий и сильный голос, полный любви и смерти, полный боли и надежды, но и то и другое сдержанно, без на­вязчивости. Удивительно осознавать, что у других тоже есть проблемы, что они чужие в этом мире или чужды себе. Естественно, я разрыдалась. И не могла остановиться. Так что моральный консуль­тант забрала меня к себе домой. Ее зовут Ма­рийке.

27 февраля

Прожила у Марийке несколько дней. Лежала на диване, грустила и смотрела Олимпиаду, пока Марийке была на работе в аэропорту и давала мо­ральные советы. Мой любимый вид спорта безус­ловно шорт-трек, и я лишний раз убедилась, что Ан Хьюн-Су лучше всех. Как он два дня назад выиграл финал командной эстафеты, это просто невероятно. Я обрыдалась. Я сейчас плачу по лю­бому поводу, это правда, но все равно. Пять стран бежали пятьдесят кругов по небольшому стадио­ну, всего пять километров, вступающего в гон­ку товарища по команде все пихали в попу, чтобы придать ему начальное ускорение. В финале бежа­ли Италия, Китай, США, Корея и Канада. На про­шлой Олимпиаде шорт-трек выиграла Канада, так что на финалистов давил авторитет канадцев. Поч­ти сразу после старта Канада вырвалась вперед, обогнав США, третьим номером шла Корея. Ита­лия с Китаем тащились сзади. Потом Канада чуть отстала, и Корея оказалась второй. Так длилось довольно долго, но вот Корея вырвалась вперед, а канадцы взбодрились и давай догонять, буквально наступая на коньки, Корея долго не уступала, пока на каком-то повороте канадцы как-то очень ловко не обогнали всех. Меньше чем за десять кругов корейцы снова стали первыми, но Канада вернула себе первенство и вот остается три круга. Я села на диване, я вопила. Два круга, похоже, что Канада не отступится. Темп бешеный. И тут словно бы что-то взрывается в Ан Хьюн-Су. Он еще ускоря­ется и несколькими молниеносными движениями обходит канадца по правой дорожке. На самом де­ле такой маневр невозможен, но он сумел, он про­вел его с такой силой и элегантностью, что у меня сейчас, когда я пишу, мурашки по спине и слезы из глаз. И самое чудесное, что корейцы позволили канадцам так долго идти впереди. Сохраняли пол­ное спокойствие. Даже когда Канада обошла их два последних раза, они не впали в панику, мож­но было даже подумать, они нарочно позволили канадцам обогнать себя, потому что знали, что Ан Хьюн-Су все поставит на свои места за послед­ние два круга. Ума не приложу, зачем я все это сейчас пишу. Чушь какая-то. Я ведь равнодушна к спорту.

Мне бы следовало сидеть в Христианской гимназии среди других отпрысков преуспеваю­щих семей и слушать разглагольствования фрёкен Мейер о древних греках и их процветавших городах-государствах, по ее словам положивших начало практически всему, что есть у нас сегодня. А что я делаю вместо этого? Валяюсь в крохот­ной квартирке на окраине Брюсселя, оплакиваю соревнования конькобежцев и не вижу выхода. Очень многое меняется, когда разбивается само­лет.

28 февраля

По вечерам меня обихаживает Марийке. Она приносит тайскую еду и пытается меня ободрить. Это у нее не очень-то получается, но она мне все равно нравится. Приятно зависнуть в городе, где тебя никто не знает. И с ней здорово смотреть плохое кино. К тому же у нее есть сосед, Денис, который носит черное и заходит вечером попить чаю и поговорить о смерти. Тип еще тот, из тех, кого легко склонить на двойное самоубийство, но вообще вполне ничего. Он говорит, что если я со­бираюсь жить дальше, то хватит вести дневник, потому что так я только глубже погружаюсь в свои беды. Все эти «я-я-я» нужно выжечь огнем, говорит он. Поначалу я не принимала его всерьез, по виду совсем мальчик, очень мне нужны его советы. Но сегодня он выдал одну фразу, и теперь мне хочется не просто фиксировать мешанину из мыслей и чувств, а писать. Он сказал: пиши о другом человеке. Например, о своей ровеснице. Дай ей имя и описывай ее жизнь. Вот увидишь, тебе станет легче.

1 марта

Я полетела дальше, направляюсь в Бангкок. Перед отъездом Марийке присоединила мой пле­ер к своему компьютеру и перекачала мне песню с укелеле, которую мы слушали в аэропорту. Ма­рийке сказала, что я могу пожить у нее еще, но я вежливо отказалась. Теперь, когда я не могу сут­ки напролет смотреть Олимпиаду, меня одолевает слишком много мыслей. Едва четыре дня назад кончили показывать бег на коньках, как чувство неприкаянности тут же ползком-ползком верну­лось назад.

До следующей Олимпиады целых четыре го­да. Жуть! Интересно, кстати, буду ли я жива то­гда.

Я снова в воздухе, какое все-таки облегчение! Едва самолет оторвался от земли, я заулыбалась. Теперь всё — моя судьба не в моих руках, я не могу ни во что вмешаться. Это ощущение рождает интересную мысль: а не стать ли мне летчицей или космонавткой. Буду сидеть себе на междуна­родной станции, изредка поглядывая на землю. Но тогда мне бы надо как можно быстрее вернуть­ся в школу, если я и правда надумаю податься в космонавты. Размечталась! Суицидальные кос­монавты, которые могут выйти из игры в любой момент, скорей всего никому не нужны.