Ева Модиньяни - Женщины его жизни

• Название: Женщины его жизни
• Автор: Ева Модиньяни
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2001
• ISBN: 5-04-009394-2

Жизнь героев романа представляется блестящим праздником только на первый взгляд. Интриги и тайны окружают загадочную фигуру Бруно Брайана и вовлекают в свой круговорот и людей, связанных с ним, – женщин, которых он любит, его близких…

---

– Ладно, скажем так, – согласилась принцесса, с благодарностью улыбаясь воспоминанию об их любви.

– Когда закончится война, – заметил он, – Аннализа последует за мужем в Америку, и все эти тени исчезнут.

Затем, словно вспомнив в последнюю минуту о действительно важном деле, барон добавил:

– Завтра же не забудь послать за обойщиками. Пора сменить обивку на этих креслах.

* * *

Наступило Рождество. На виллу Сан-Лоренцо прибыла высокая канадская ель, сопровождаемая письмом от родителей Филипа. Это был их рождественский подарок.

«Фил, – писали они в пространном рождественском послании к невестке, – сказал нам, что на Сицилии ели не растут. Мы бы хотели, чтобы это дерево было посажено в вашем парке в память о нас».

Далее шли сердечные пожелания и типично американские соображения, совершенно для нее непостижимые. Но все же Аннализа оценила значение подарка, хотя и сомневалась, что канадская ель сможет прижиться в парке Монделло.

Барон Сайева, в свою очередь, спрашивал себя, как этим неутомимым Брайанам удалось в военное время переправить елку из Соединенных Штатов на Сицилию.

Больше всего Аннализу мучила и унижала необходимость притворяться. Когда Филип приходил к ней, полный желания, она была вынуждена разыгрывать страсть, которой не испытывала, ибо самая потаенная часть ее существа принадлежала другому. А этот другой, то есть Кало, после памятной грозы, когда они вместе открыли для себя любовь и секс, зарождение и удовлетворение желания, окончательно исчез из ее жизни.

– Ты хорошеешь с каждым днем, – Филип демонстрировал ей свою любовь, осыпая ее все новыми и новыми подарками.

– Это потому, что ты меня любишь, – она утратила свою прежнюю находчивость, отделываясь банальными фразами.

Филип энергично покачал головой в знак того, что дело вовсе не в его любви, и вытащил из кармана футляр черного бархата. В нем оказалось великолепное жемчужное колье.

– Это мой подарок на Рождество, – прошептал он.

В ее черных глазах блеснули слезы, и опять ничего не пришло ей на ум, кроме банальных слов.

– Ты слишком добр ко мне, – сказала она. – Ты меня смущаешь своим вниманием.

– А плакать-то зачем? – ласково упрекнул он, пребывая в счастливом убеждении, что сумел растрогать ее до слез.

Аннализе слезы приносили облегчение, помогая смягчить душевную боль. Разлука с Кало и уверенность, что их связь оборвана навеки, не давали ей покоя.

– Я хотел бы видеть тебя такой же веселой, как раньше, – Филип тоже заметил, что живость и задор прежней Аннализы исчезли.

– Как Неаполь? – спросила она, чтобы переменить тему.

– Блеск и нищета, – самоуверенно изрек американец. – Людской муравейник, отчаянно пытающийся выжить. Великий и печальный город. Но я, наверное, плохой судья. Без тебя самый прекрасный город будет нагонять тоску.

– Теперь мы вместе, – она безупречно играла роль счастливейшей из новобрачных.

– А вскоре будем неразлучны.

– Я только об этом и думаю, – сказала Аннализа со слезами на глазах. – А теперь мне нужно переодеться. У меня есть обязательства по отношению к другим тоже, – продолжала она, тихонько, но решительно подталкивая его к выходу из комнаты. – Не забывай, сегодня Рождество.

Оставшись одна, она разрыдалась, закрыв лицо руками. Она вновь увидела Кало в эвкалиптовом лесу, в час раннего зимнего заката, неподвижный силуэт верхом на черном, блестящем, как смола, гунтере на фоне бурного неба. Она вспомнила его сильное тело, отливающее медом в отблесках пламени камина.

С отцом она не говорила, но они поняли друг друга без слов. Барон бессильно наблюдал за страданиями дочери и в то же время не мог не гордиться ею. Она была настоящая Монреале: выбрала Филипа и навсегда останется его женой. Ее собственные чувства уже ничего при этом не значили.

Кало, живший с ними под одной крышей, вел себя безукоризненно. Он избегал встреч наедине с Аннализой, почти постоянно бывал в отъезде, много часов проводил верхом на лошади или в своей сторожке, где познал любовь, а теперь перебирал струны старой гитары.

Кало держался на высоте, и никто никогда бы не заподозрил, что он безумно влюблен в Аннализу. Об этом знали только барон, принцесса и сама Аннализа. Великан страшно исхудал и всеми силами старался избегать общества Аннализы, а если уж уклониться от встречи было невозможно, отделывался общими фразами.

Единственным светлым моментом во всей этой истории было то, что война на Сицилии кончилась, и вся остальная Италия взирала на остров не без зависти. До острова доходили слухи о разбомбленных союзниками городах на Севере и о чудовищных преступлениях режима фашистской «республики», но это были новости, приходившие как будто из чужой далекой страны. В первых числах января Филип вновь отправился на континент. Союзники высадились в Анцио и Неттуно, а фашисты в Вероне сводили счеты со своими главарями, взбунтовавшимися против Муссолини. Полное освобождение страны неизбежно несло с собой еще многие тысячи человеческих жертв.

Аннализа вновь начала посещать лицей в Палермо, окунувшись в учебники, чтобы уйти от отчаяния, от своих неотвязных мыслей, но больше всего на свете мечтая оставить школу, покинуть Сицилию, навсегда покончить с прошлым. Ей хотелось уехать в Штаты и начать жизнь сначала. Она думала, что, если океан будет отделять ее от источника ее тревог, ей станет легче. Именно в школе, на уроке греческого, пытаясь постичь Гераклитову теорию непрерывного становления, она почувствовала, что ждет ребенка. Через неделю лабораторные анализы подтвердили ее правоту. Аннализа была беременна.

Филип был незамедлительно извещен и отреагировал, как и подобало настоящему американцу, растрогавшись до слез и раздавая направо и налево бесчисленные коробки сигар. Он продолжал угощать окружающих «гаванами» и после возвращения на побывку в Палермо.

– Не понимаю, – сказал ему барон Сайева, – почему появление на свет нового человека вызывает у вас, американцев, желание отравиться дымом.

Кало узнал новость от самого барона, когда они столкнулись в конюшне по возвращении с конной прогулки.

– Моя дочь скоро подарит мне внука, – с подозрительной небрежностью, как будто речь шла о погоде, сообщил барон, в то же время пристально вглядываясь в глаза Кало и словно пытаясь читать в тайниках его души.

– Рад слышать, дон Пеппино, – Кало твердо выдержал испытующий взгляд и улыбнулся в ответ.

– Мне сказали, что он родится в августе, – сказал барон с глубоким вздохом.

– Хороший месяц для появления на свет, – голубые глаза Кало сияли гордостью. – К зиме он уже настолько окрепнет, что легко перенесет холода.

– Ты будешь его крестным отцом, – это не было просьбой, но не было и приказом.

– Большая честь, ваша светлость, – поблагодарил Кало, едва заметно наклонив голову.

– Это твой долг, Кало, – невозмутимо продолжал барон. – Мы переживаем трудные времена. Меня одолевают годы. Может быть, тебе придется заменить ему отца.

– Американец не умрет, – сухо возразил Кало. – Офицеры вообще предпочитают держаться подальше от тех мест, где убивают. Но уж если худшему суждено случиться, я исполню свой долг, дон Пеппино.

Слов было сказано не много, но они поняли друг друга.

В тот же вечер дон Калоджеро Коста принял участие в обеде и чокнулся с Аннализой:

– Пью за тебя и твоего сына.

– Любовь принесла свои плоды, Кало.

Они тоже сумели сказать друг другу все, не сказав ничего. Кало вновь занял свое ключевое место, а Аннализа обрела утерянный душевный покой.

* * *

Бруно Брайан Сайева родился августовской ночью.

Когда барон, наконец-то допущенный в комнату дочери, вышел из розовой спальни Аннализы, Кало уже поджидал его. Усталое лицо старика сияло блаженной улыбкой.

– Прекрасный здоровый мальчуган, – объявил он.

– Я рад, – сказал Кало.

– Хочешь взглянуть на него? – спросил барон, хлопнув его по плечу.

– Я хочу его видеть, – ответил молодой человек.

– Иди, – напутствовал его барон.

Он вошел молча, тихим и торжественным шагом, каким с детства подходил к алтарю. Аннализа дремала, малыш лежал в белой колыбельке рядом с ее постелью.

Едва заслышав шаги Кало, она открыла глаза и улыбнулась ему.

– Спасибо, что пришел, – ее голос звучал мягко и спокойно. Воздух был горячим и влажным, ощущалось дыхание сирокко.

– Ты очень мучилась? – спросил он, беря ее руку в свои.

– Все уже позади. Я просто устала. Взгляни на него, Кало. Посмотри, как он хорош.

Кало отвел рукой накрахмаленную кисейную занавеску, прикрывавшую колыбельку.

– Какое чудо, – прошептал он.

– Можешь взять его на руки, если хочешь, – в ее голосе слышалось умиротворение.

Чувствуя, как закипает в жилах кровь, Кало со всей осторожностью, на какую только был способен, погрузил свои громадные руки в белую пену кружев и поднял новорожденного. Бруно беспокойно завертелся и скорчил гримаску, которую можно было принять за улыбку.