Луи де Берньер - Сеньор Виво и наркобарон

• Название: Сеньор Виво и наркобарон
• Автор: Луи де Берньер
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-05638-6

Не успев передохнуть после изнурительной войны с партизанами и собственными генералами, латиноамериканская страна, которой правит алхимик-любитель, тонет в кокаиновом бандитизме. Против беспредела наркоторговли выступает преподаватель философии. Одинокому донкихоту уготованы судьба эпического героя и индейского чародея, потеря любимой и дары богов. Его солдаты – преданные читательницы газетной публицистики. Скоро он станет Избавителем – последней надеждой города кошек Кочадебахо де лос Гатос. Великая страсть и массовое поклонение, нежность и утрата, убийство и воздаяние – во второй книге знаменитой магической трилогии Луи де Верньера.

«Сеньор Виво и наркобарон» – впервые на русском языке.

---

Аника выглянула из-за книжки, где рослый режиссер как раз влюбился в актрису, скрывавшую свое прошлое, и протянула Дионисио руку.

Когда так льет, можно только читать либо любить друг друга. Но от столь резкого ограничения выбора душа восстает против того и другого, так что приходится открывать новые стороны любви, чтобы сделать ее приемлемой.

– Я прохудилась, – сказала Аника, – но все равно иди ко мне, любимый.

Он взял ее руку, и она притянула его к себе, словно пытаясь расплатиться за ужасный поступок, который ей так скоро придется совершить. Она ласкала его, пока он не почувствовал, что выше человеческих сил смирно лежать подле этого прекрасного, гладкого и юного тела. Дионисио улыбнулся и нежно поцеловал Анику.

– Послушай, – сказал он, – кому какое дело, что у тебя месячные? Иди-ка, вытащи из себя эту затычку.

Аника отдалась ему, плотно сомкнув веки, она вбирала в себя малейшие ощущения, чтобы запомнить их на будущее без него.

39. Летиция Арагон (2)

В селении Сан-Мартин молодые люди устроили клуб. Что-то вроде «Общества почитателей Петиции Арагон», только сами они называли его «Клуб скорби». Неформальные собрания проходили пару раз в неделю по домам у членов клуба, и ни одно заседание не объявлялось закрытым, пока все не напивались в стельку либо не переполнялись такой скорбью, что продолжать становилось никак невозможно.

В клубе сочувственно выслушивали каждого; молодые люди распространялись о глубине своей страсти и безграничности отчаяния. Здесь аплодировали балладам и болеро друг друга, обсуждали встречи и разговоры с предметом вожделений, заключали пари, кто первым получит поцелуй, добьется ласки, достигнет заветной цели. Насчет последнего возникали жаркие дебаты, возможно ли переспать с Летицией и не окочуриться от восторга, а наиболее романтически настроенные члены клуба заявляли, что оказаться с ней в постели – все равно что осквернить святыню. Подобные высказывания заглушались криками и насмешками, но в глубине души все поголовно знали, что это истинная правда: Летиция не из тех, кого можно лихо заманить в постель.

Пока сгорающие от желания юноши собирались в группы, исполняли серенады и устраивали концерты под открытым небом, писали стихи на сигаретных пачках и увеличительным стеклом выжигали имя Петиции на деревьях, сеньор Арагон сгорал дотла в ловушке, куда сам себя загнал.

Он рано женился, и ему было всего тридцать лет, когда дочери исполнилось четырнадцать. Мужчина в расцвете сил, живой, энергичный, сильный и красивый, он носил великолепные черные усы на выбритом лице, которое уже к полудню покрывалось щетиной, темные кудри только начинали редеть. Он был человеком весьма строгих понятий о чести и на стороне сил тратил не больше, чем на жену; он так и не постиг собственной безумной страсти к прелестнице-дочери.

Сеньор Арагон сделался угрюмым и раздражительным, однажды чуть не прибил жену, когда она сказала что-то поперек, и приобрел совершенно нехарактерную привычку временами пропадать на несколько дней и возвращаться пьяным, воняя блевотиной.

Тем временем Летиция все больше отдалялась от мира. Порой она возвращалась к ребячьей привычке ходить по дому голой, и тогда отец, пожирая ее глазами, приказывал одеться и не позорить семью.

Девушка пристрастилась читать запоем и жила в книжном мире, населенном финансовыми магнатами и восхитительными красавицами, статными политиками и дамами сомнительных намерений. Но она была не настолько оторвана от жизни, чтобы не заметить разговоров о Дионисио Виво, которого однажды непременно должны убить. Летиция спрашивала о нем у матери, нутром чуя, что речь не о книжном, но о подлинном трагическом герое. Она ошеломила родных, подписавшись на «Прессу» с политическим приложением, и жадно прочитывала газету, хотя та всегда приходила с двухнедельным опозданием – из столицы в селеньице ее доставляли на самолете, грузовике, тракторе и муле.

Что-то завораживало в тоне писем про кокаин, в них чувствовались сострадание и гнев, четкость доводов и широта взглядов, и Летиция обнаружила, что где-то существует мир, в котором реально происходят ужасы, проводится международная политика, живут рвущиеся к власти негодяи. Еще она поняла, что в том мире обитают подлинные донкихоты, которые, несмотря ни на какие последствия, не отступают от своего и без малейшего шанса на успех пытаются совершить невозможное и немыслимое.

Мысли о Дионисио Виво целиком ее поглотили. Получая номер, она нетерпеливо разворачивала его на странице с письмами и, если от Дионисио ничего не было, со злостью швыряла газету на пол, но затем все же подбирала и прочитывала колонки новостей. Часто она недвижно сидела на крылечке или под платанами и размышляла о Дионисио Виво, словно ожидая от него сообщения по волнам эфира.

Такова уж была Летиция – сообщение она получила. Во время обряда девочка была чадом божества Ошун – богини всего приятного в жизни и к тому же Богоматери Милосердной и Кроткой. Потому она хранила свои денежки в высушенной тыкве и носила ожерелье – пять желтых бусин, одна красная, – напоминанием о романе Ошун и Чанго. Живот она натирала медом и мылась в реке, по меньшей мере, раз в день.

И вот как-то раз, когда мать отправила Летицию на реку за водой, Ошун предстала перед ней в облике католической святой, будто в дрожащем мираже, и сообщила девушке, что ей следует отправиться в Ипасуэно и сделать то, что та впоследствии и сделала. Ошун сказала, что в знак своей искренности преподносит ей особый подарок, который никогда и никому нельзя показывать. Озадаченная, поскольку Ошун ничего ей не дала, Летиция принесла воду в дом и в своем гамаке нашла браслет из пяти переплетенных блестящих полосок меди. Летиция носила его на шее под одеждой на шнурке; присутствие браслета и зеленоватое пятнышко от него на золотистой коже постоянно напоминали о предстоящей миссии.

Накануне дня, когда Летиция задумала уйти, отец вернулся домой пьяным. Его не было два дня, он ночевал в поместье, где ему виделись сны, бурлившие горечью от недостижимости дочери. В конце концов он решил прийти домой, упасть пред ней на колени, во всем признаться, умоляя понять и простить, надеясь, что исповедь очистит душу.

Но все вышло не так. Когда он вошел в ее комнату, дочь лежала в гамаке ч в полумраке казалась спящим ангелом. Чувства переполнили сеньора Арагона, слезы катились по щекам, когда он гладил тело Летиции через тонкую сорочку. Поначалу прикосновения были не более чем отеческими – но недолго. Пришла мысль, что можно овладеть ею во сне и она подумает, будто ей все приснилось. Он попытался осторожно приподнять сорочку и распустить завязки на шее, но пьяные пальцы не слушались, а когда он склонился над дочерью, тень упала ей на лицо.

– Я не сплю, папа, – сказала Летиция.

В отчаянии сеньор Арагон потерял контроль над собой и решил, что теперь, когда он попался, терять нечего и нужно получить свое, прежде чем мир окончательно рухнет и навеки погребет его под собой.

Он набросился на дочь, вцепился в нее, попытался поцеловать в губы, как часто представлял в мечтах. Но гамак качнулся, и старая ткань под их весом расползлась. Арагон припер девочку к стене, стал срывать с нее сорочку, но тут в комнату вошла его жена и с мягким укором прошептала:

– Альберто…

На следующее утро Летиция оставила записку: «Я расстанусь с девственностью, буду много страдать и произведу на свет ребенка для Ошун». После ее ухода нашли тело Альберто Арагона: он отправился на реку, туда, где Летиция обычно брала воду, и перерезал себе горло.

40. Предчувствие

Менструация Аники стихала вместе с дождем. Дионисио с Аникой полегчало; во время просветов они выходили немного прогуляться. По улицам бежали бурые реки, несшие в себе традиционную причудливую добычу наводнений: дохлых кошек, одежду, обалдевших пекари, ярко-голубые рубашки. Поначалу воздух был так свеж и промыт, что от него болела грудь, но потом солнце запустило в воду свои когти, потянуло ее к себе и рассеяло в пар, отчего все покрылось каплями, а из трещин нахально высунулась тончайшая плесень. Кусачие комары исчезли, их сменила одурманивающая влажность, от которой пот выступал из всех пор, стоило только шевельнуться, и потому единственным убежищем стало море, где только и можно было сносно жить, по шею погрузившись в воду.

Дионисио с Аникой взяли напрокат мотоцикл, в залог оставив золотой перстень, первоначально подаренный в 1530 году королем Португалии графу Помпейо Ксавьеру де Эстремадуре за службу наемником и с тех пор передававшийся в семье Coca по наследству. Они намеревались осмотреть большой испанский замок, построенный африканскими рабами, которые, получив свободу, стали прародителями нации, но эта монолитная громадина угнетала: только подумать, что веками происходило за ее стенами. И пара покатила дальше по дорожной пыли, а на обочине то и дело мелькали разукрашенные памятные знаки, отмечавшие место автокатастроф, с дагерротипами покойных и увядшими цветами. Дионисио и Аника проскакивали мимо пожилых крестьянок с удрученными мулами, которых донимали слепни и поклажа из неопознанной растительности, мимо беленных известкой домишек с необщительными кошками и нелюбознательными детьми, мимо коз с дьявольскими глазами и гранатовых деревьев, увешанных запыленными плодами.