Ромен Звягельский - Виктория

• Название: Виктория
• Автор: Ромен Звягельский
• Жанр: О войне

---

— Не-не, деньги-то тратить, — отмахнулся старик.

Виктория уже не раз выходила из поезда, чтобы купить у торговок — этих бронзовых цветастых хозяюшек — масленые пироги с картошкой и отварную кукурузу.

Платформа была низенькой, поезда по обе стороны казались мрачными гигантами, готовыми ожить, зашевелиться. Пахло соляркой. Путевой обходчик простукивал вагонную оснастку. Соседний состав вскоре вздрогнул, фыркнул и вздохнул тяжело и обреченно. Виктория жевала резиновое тесто с картофельной начинкой, слушала переговоры торговок:

— Галина, много наторговала?

— Та ни-и, надо на пятый йти, там йще один московский…

— Какая это станция? — спросила Виктория вдогонку.

— Так Ростов же ж, — покачала красно-зеленой с блестками косынкой приземистая женщина, продавшая Виктории пирожки, — Ну, бувайте, гражданочка, побегли мы народ кормить…

Это был Ростов-на-Дону. То-то встретился им на пути мост длиннющий над могучим красавцем-руслом, перестуки металлические минут пятнадцать длились.

Виктория вдохнула полной грудью свежий ночной воздух, пахнущий угольком, как вдыхают запах родного дома, давно забытый, приносящий на своих крыльях воспоминания.

И только тут обожгло ее — ведь домой едет, на родину. А вдруг не примет ее этот дом, а вдруг чужой она окажется, вдруг забыли ее, отвыкли… Зашлось сердце, заколыхалась душа, как речная гладь от брошенного камня.

Она всматривалась в море огней пролетающее, тающее за окном в ночной мгле. Где она юность, где окопы, где Нюра, девочки?.. Все здесь, все живы, только руку протяни. Да окаменела рука, затекла…

В ту их первую ночь она уже знала, что принадлежит Жаку. Понятие «жена» еще не существовало для нее, но долгие не раскрытые еще до конца чувства к этому молодому, сильному мужчине, приучили ее к мысли, что она — его часть, составная его жизни, и что все, что он говорит ей — говорит его устами сам Бог.

Она льнула к нему, целуя его, спящего, не могла насытиться его близостью, его кожей и его дыханием, понимая, что главное теперь не его близость, а сращивание ее и его судеб в одну.

В дверь забарабанили так, что из головы вылетело сразу все — только ужас, панический ужас вырвался наружу коротким моментальным взвизгом.

— Это они! — взвыла она и села на брачном ложе, ухватила пододеяльник и стала кусать его передними зубами, в дверь истерически колотили, а Жак не просыпался. — Хорошо, вы у меня получите!

Она резко вскочила на пол, накинула платье на голое тело и вышла к парадной двери, крикнув, чтоб перестали хулиганить. Из-за двери потребовали открыть.

Полицейский, тот самый, комиссар муниципалитета, и советский гэбэшник очень удивились, увидев ее в дверях.

— Спите? Назло?! — первым начал гэбэшник, — Вот и чудненько. Сейчас мы тебя, проститутка немецкая, спровадим в наши подвалы. Погоди.

— Попросите, пожалуйста, хозяев, — попросил полицейский, осторожно придерживая бушевавшего коллегу.

— Я здесь, — смело посмотрела на него Вика.

Барбара, замешкавшаяся с бигудями, и Хендрик, завязывающий пояс халата, остановились в открытых дверях гостиной и ждали, что будет дальше.

— Я попрошу кого-нибудь из семейства Смейтс, и разрешите нам войти.

Вика не хотела пускать их, но вежливость полицейского сделала свое дело. Она показала на двери гостиной и только тут увидела родителей Жака. Хендрик показал ей в знак солидарности и одобрения две сложенные в узел ладони.

— Разрешите вам представить, господин комиссар, — заговорил Хендрик по-фламандски, — это госпожа Виктория Смейтс, наша невестка. Вот документы, они лежат перед вами на столе. Ознакомьтесь, пожалуйста. Удостоверьтесь в том, что все оформлено правильно.

Они ушли, как уходит стая бездомных собак.

Однажды Виктория видела, как человек победил зверя. Они с бабушкой Матреной шли через заброшенный осенний сад, Вика была молоденькой пионеркой, а бабушка предлагала ей яблок нарвать в том бесхозном саду. Вика возмущалась, даже перешла в соседний ряд деревьев. И вот она увидела их. Они показались в конце того самого ряда яблонь и надвигались темной стаей на Вику. Впереди, как положено у диких собачьих стай, бежала моська, она полаивала, то наскакивая на невидимых врагов, то закругляясь к вожаку, заискивая перед ним. Вика закрыла глаза, а когда открыла их увидела прямо перед собой глубокий оскал вожака. Он стоял метрах в десяти, задрав в верх свой толстый хвост. Он смотрел на нее светло коричневыми водянистыми глазами и Вика знала, что сейчас он ее загрызет.

— Замри! — крикнула Матрена Захаровна, — Не дыши!

Вика и так стояла как вкопанная. Бабушка медленно обошла ее и встала впереди. Девочка подумала, что бабушка всего лишь хочет загородить ее, но Матрена медленно поплыла на вожака. Она не выставляла вперед руку, не держала в ней палки, она просто медленно шла на вожака, и на глазах Вики произошло чудо. Хвост вожака дрогнул и пополз вниз, медленно подгибаясь под живот. Одновременно он перестал щериться и вздрогнул всем телом. Он отвел глаза, повернул голову и вслед за нею сам развернулся и рысцой, подобно поджарому матерому волку, затрусил подальше от сильного духом человека.

Когда энкэвэдэшник уходил из квартиры Смейтсов, он даже не обернулся. Ему нечего было сказать. Человеческий дух победил матерого хищника.

В коридоре вагона и в тамбуре стояли мужчины в рабочей промасленной одежде, а на полу лежали длинные стальные трубы. Пахло застоявшимся потом, отсыревшим табаком и железом. В купе на верхней полке без матрацев спали два рабочих. Пришлось мириться с запахами.

— Завтра, часика в четыре утра высадимся, — успокоил Иван Петрович, Спи, Вика, поди намаялась, не спала ни крохи.

— Да, да, — кивнула та, — Но как же спать? Проедем!!

Тут же после этих слов зашла проводница.

— Кто тут до Отрадокубанской? Вас будить?

— Пожалуйста, заранее, за час, если можно?

— Мы не с опреженьем? — поинтересовался со знанием дела Плахов.

— Вы чего, дедушка? Когда это вы видели поезда с опережением? Может, в гражданскую — бронепоезд?

Плахов дернулся, сплюнул в сухую.

— Язви тебя в печенку, не позорь ты родную авиацию перед мировым сообчеством, Степанида Савельевна.

— Вы все шутите, Иван Петрович. Ну, билеты кому нужны?

Она пошла дальше по вагону, покрикивая на рабочих, которых и без того шугал бригадир, указывая на нарушения.

Когда Викторию сморил сон, и она прикорнула на неразобранной постели, так и побоявшись переодеваться ко сну, собрав все вещи со стола, кроме бутылки воды, в купе зашли кондукторы. Извинений Виктория как-то не заметила спросонок, правда, кондукторы, осмотрев купе, подтвердили: поезд, действительно, останавливался в Отрадокубанской, и действительно, в четверть пятого.

— Как же я доберусь?

— Встречать-то не будут?

— Не знают они, не ждут так скоро…

— Пойду-ка курну, пока око моей спортсменки-комсомолки надо мной не нависло.

Викторию будили еще несколько раз: пришел Плахов, потом стали собираться на выход рабочие, потом пришли на место старых новые рабочие в брезентовых спецовках, принесли свежий запах пота, проводница, предупрежденная четырежды о необходимости разбудить пассажиров второго купе, так и не смогла больше пробраться по коридору, заваленному балками и инструментом. Краснокожие, хмельные мужики наперебой острили в коридоре, преграждая ей дорогу.

Виктория села на освобожденное от матраца сиденье и ее начала бить мелкая дрожь.

За полчаса до станции она попыталась выйти с сумкой в тамбур остановка-то четыре минуты — но выглянув в коридор поняла, что лучше посидеть в купе.

Рабочие матюкались без южнорусского акцента, очевидно, были наемными из северных краев.

Ближе к станции подбегал поезд, сильнее колотилось сердце, колеса и те отдавались в груди бешеными перестуками. Виктория застегнула молнию на сумке, поправила платье, не помялось ли, и протиснулась в тамбур, стараясь не касаться рабочих. Те с городской заигрывать побоялись, да и старик шел следом дюже сердитого вида.

— Ишь какую подцепил, старый, — только и усмехнулись вслед Плахову.

Станция была пуста и молчалива. Еще горел белым жемчугом фонарь, но небо уже бледнело светом нового дня. Плахов спрыгнул со ступеньки, догнал Викторию. Ей хотелось побыть одной, но старик не мог не проявить учтивости.

— Так что, Виктория Васильевна, может сперва к нам, поспите до автобуса?

— Нет, Иван Петрович, спасибо, я пойду пройдусь. Потом машину поймаю.

Старик мялся, бросать заморскую гостью не хотел, но тут показалась телега, груженая пустыми алюминиевыми бидонами, Плахов расцеловался с Викторией, и побежал догонять попутный транспорт, размахивая портфелем и пиджаком, намотанным на руку. Звук грохочащих бидонов еще долго слышался за поворотом. Потом смолк.