Мэтью Бжезинский - Казино Москва: История о жадности и авантюрных приключениях на самой дикой границе капитализма

• Название: Казино Москва: История о жадности и авантюрных приключениях на самой дикой границе капитализма
• Автор: Мэтью Бжезинский
• Издательство: Фолио, Сова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-94966-156-7

Молодой журналист оказался в посткоммунистической России в бурные 90-е годы, получив задание от редакции разобраться в обстановке и понять смысл событий на российских финансовых рынках. Он мгновенно окунулся в безумный мир русского капитализма, когда все было выставлено на продажу, целые состояния могли быть сделаны или утрачены за одну ночь, финансовые рынки контролировались коррумпированными московскими банкирами и американскими биржевыми спекулянтами. Очень остроумно, с едкой иронией, а порой и с горечью автор описывает то, о чем мы уже и сами знаем. Теперь же можем увидеть и оценить все происходящее в то время глазами человека со стороны – с Запада.

Книга наполнена забавными случаями и ситуациями, в которые Бжезинский буквально «вляпывался» в ходе своей репортерской деятельности.

---

К моей большой досаде, дом, где когда-то жил Ленин, был действительно первым местом нашего назначения. Отчаянно желая выспаться после ночной поездки в поезде, я неохотно вышел из машины, чтобы отдать дань уважения отцу всех Советов. Дом – темное одноэтажное строение с причудливыми решетками и стенами из грубо отесанных бревен – безусловно, выглядел по-спартански. И уже один его вид предполагал закаленность, неустрашимость и силу духа – именно тот набор черт характера, который вы ожидаете от жившего в нем героического революционера. Я попытался разглядеть через окна внутренность дома, но увидеть что-либо сквозь старые, толстые и неровные, с крошечными воздушными пузырьками, грязные стекла было практически невозможно. Снаружи на наличниках окон лежали свежесрезанные цветы. Они соседствовали с уже увядшими цветами, а также с красными пластиковыми тюльпанами, принесенными предыдущими паломниками. Тяжелая дощатая дверь, к счастью, была заперта, так что я был избавлен от нудного обхода комнат и цепенящей мозг лекции о вещах, которыми пользовался вождь, – перьях, керосиновой лампе, простынях. Я никак не мог отделаться от мысли о том, что мир мог бы быть гораздо лучше, если бы царь Николай II просто казнил бы этого нарушителя порядка, а не высылал бы его сюда на год.

Гена был расстроен.

– Я не знаю, где смотритель музея, – взволнованно сказал он. – Никто больше не идет сюда работать. Но мы обязательно придем сюда завтра.

Я заверил Гену, что в этом нет необходимости. Меня озадачила чудовищная гордость Гены, что он живет в том же городе, где бывал Владимир Ильич. Разумеется, Гена не был фанатом коммунизма. Его иллюзии на этот счет были развенчаны давно, вскоре после того, как он вступил в комсомол – Коммунистический союз молодежи. Это было в тот год, когда он, студент первого курса, изучал математику в Ленинградском университете. Тогда он еще верил в такую ерунду, как всеобщее равенство. Однако к моменту окончания университета Гена на практике прошел ускоренный курс обучения по проблеме равенства и убедился в отсутствии справедливости в Советском Союзе. Несмотря на то что он закончил университет как лучший студент курса (эквивалентно традиционной оценке summa cum laude в Йельском университете или в Оксфорде) и с легкостью защитил кандидатскую диссертацию, руководители из центра послали его преподавать прикладную математику в третьеразрядном техникуме захолустной Вологды. Престижные московские институты, куда он мечтал попасть на работу, не имели лимитов для приема евреев.

Гена жил на улице Щетинина, в районе новостроек на восточной окраине города. Улица начиналась в центре как широкая асфальтированная магистраль, затем превращалась в дорогу, покрытую гравием, и заканчивалась изрытой глубокими колеями и покрытой спекшейся грязью грунтовой дорогой в нескольких сотнях ярдов от дома, где жил Гена.

– В городе кончились деньги, – извинялся Гена, пока машина прыгала из одной выбоины в другую, а водитель проклинал всё и вся. Грязная тропа через полянку с высокой травой вела прямо к входу в дом Гены. Из наших разговоров в Варшаве я уже знал, что его дом располагался в одном из самых непрестижных районов Вологды. Гена получил здесь жилье по ходатайству декана математического факультета. Откровенный почитатель Жириновского, декан тратил свободное время на печатание и распространение в общежитиях студентов листовок подстрекательского и демагогического характера. Он получал особое удовольствие от распространения своих сочинений среди сотрудников факультета еврейской национальности. Гена показал мне одно из его творений, где была изображена привлекающая внимание шестиконечная звезда Давида и содержалась резкая критика горбоносых еврейских заговорщиков, замышлявших разрушение славной России-матушки. Там было что-то и о рождаемости в России, откуда следовало, что евреи размножаются с большей скоростью, чем русские.

Дома этой части города страдали от той же загадочной нехватки денег в городском бюджете, которая являлась причиной ужасного состояния дорог. Суммы, отпущенные на строительство, имели тенденцию уменьшаться в ходе выполнения работ, оставляя бетонные корпуса завершенными лишь наполовину. То есть построены были только нижние этажи, а на верхних торчали бетонные колонны с железной арматурой. По ночам, когда из-за полярного круга дули холодные ветры, эти недостроенные дома как-то странно завывали. Но нетерпеливые люди переезжали в нижние этажи недостроенных домов, желая наконец обрести жилье после многих лет ожидания в списках очередников.

Геннадий давно отказался от мысли получить благоустроенную квартиру. Об этом ему прямо сказал декан, когда они с женой впервые приехали в Вологду в конце восьмидесятых годов. И теперь он навеки обречен гнить в доме общежитского типа. Коридоры в его доме, похоже, делались по одному стандарту, с небольшой коррекцией в зависимости от назначения и места здания: неокрашенные бетонные стены и тяжелые стальные двери, тускло освещенные мигающими на низких бетонных потолках лампами дневного света. Правила требовали известить коменданта общежития о моем приезде. Дежурная с чувством собственной значимости, прищурившись, смотрела на меня через плексигласовое окно своей кабинки у входа.

– Документы! – резко бросила она в качестве приветствия.

Я не думал, что ее действительно интересовали мои документы, но в этот момент Гена взял меня под руку и стал упрашивать не поднимать шум:

– Это только для записи в ее журнале. Я не могу принять тебя, если она не запишет номер твоего паспорта.

– Коммунизм закончился год тому назад. Помнишь? Полицейского государства больше не существует. – Я был раздражен и хотел спать, а эта ищейка с пышной прической и пытливым взглядом заставляла меня все еще бодрствовать.

– Мачей, – Гена назвал меня по-польски, – это то, о чем я тебе рассказывал раньше. Ничего не изменилось в Вологде, кроме цен. Пожалуйста, просто дай ей свой паспорт и не напрашивайся на неприятности.

Она жадно схватила паспорт, и я видел, как ее толстые пальцы листали каждую страницу с визами и штампами.

– Канадец, – сказала она с одобрением и повелительно кивнула нам головой, разрешая пройти.

Лена, жена Геннадия, встретила нас у двери. Она была жгучей брюнеткой с чернильно-черной челкой и большими грустными глазами, взгляд которых, казалось, был погружен куда-то внутрь себя.

– Вы что-то запоздали, – сказала она, приветствуя нас. Гена рассказал ей про троллейбус. Что-то в его торопливой и сбивчивой речи подсказало мне, что за порядок в доме Мишурисов отвечала Лена. Они встретились в университете, и Гена обхаживал ее целый семестр, прежде чем она неохотно согласилась выйти за него. Парочка поженилась непосредственно перед защитой Геной диссертации.

Лена имела степень магистра и преподавала математику «хулиганам» в местной средней школе. Их общий заработок составлял примерно тридцать долларов в месяц. Это обычный средний доход семьи в Вологде, диктуемый раскинувшимся оптическим заводом – главным работодателем города. Завод выпускал прицелы для танков, прозрачные фонари кабин реактивных истребителей и различные линзы и объективы для гражданских фото- и кинокамер. Бизнес развивался плохо, и люди по всей Вологде продавали фотоаппараты, которые им выдавали вместо части зарплаты. Два новых фотоаппарата подпирали книги на Гениных полках.

Моя комната в студенческом общежитии на Бельведерской теперь казалась мне дворцом по сравнению с квартирой Мишурисов. Гостиная, где стояла раздвижная кушетка двойного назначения, служила и спальней. Пол в гостиной был покрыт каким-то оранжевым эластичным материалом, который можно встретить в залах для занятий тяжелой атлетикой. Занавеска в гостиной закрывала вход на кухню, где хитроумная на вид плита соседствовала с унитазом. Глядя на блестящее синее сиденье унитаза и лежащую в нескольких футах от него грязную сковородку, я решил, что обедать мы поедем в город.

Гена опять завел свою обычную песню о ценах, но Лена оборвала его несколькими резкими словами, смысл которых, как я понял, сводился к следующему: «Если богатый иностранец хочет тратить свои деньги, то позволь ему это делать».

Мы обедали в римской католической церкви, которую советская власть превратила в ресторан. Церковь была построена в готическом стиле, из красного кирпича, с остроконечными арками, богато украшенными витражами со свинцовыми узорами в окнах и просторным нефом, переделанным под зал ресторана. В меню большая часть блюд была зачеркнута, как нам объяснили, по причине плохого снабжения Вологды говядиной и свининой. Мы были единственными посетителями, что говорило о трудных временах, переживаемых Россией в первый год ее постсоветского существования. Ресторан, как объяснил Гена, был кооперативный, то есть принадлежал всему коллективу работников, которые его обслуживали. Однако официант, он же совладелец ресторана, не показался мне слишком озабоченным тем, останутся клиенты довольны его обслуживанием или нет. Казалось, его больше интересовали события в мексиканской мыльной опере «Богатые тоже плачут» на экране черно-белого портативного телевизора над баром.