Пётр Капица - Письма о науке. 1930—1980

• Название: Письма о науке. 1930—1980
• Автор: Пётр Капица
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1989
• ISBN: 5-239-00269-X

Пути развития советской науки, ее роль в социалистическом государстве, практика становления научных коллективов, задачи воспитания талантливой творческой смены, всемерной поддержки и стимулирования новаторства — лейтмотив обширного многогранного эпистолярного наследия выдающегося советского ученого, лауреата Нобелевской премии П. Л. Капицы.

Среди адресатов ученого — партийные и государственные деятели, видные ученые: И. В. Сталин, В. М. Молотов, Г. М. Маленков, Н. С. Хрущев, В. И. Межлаук, С. И. Вавилов, А. Н. Несмеянов, Эрнест Резерфорд, Нильс Бор, Поль Дирак и другие.

Книга представляет интерес для всех, кто интересуется историей становления и развития советской науки.

---

Мой опыт участия в академических комиссиях сейчас ограничен строительной комиссией. После тога как меня привлекли [к этой работе], я не пропускал ни одного заседания и ни разу не опаздывал. Но я должен

быть искренен, я ее считаю не комиссией, а недоразумением. На заседании присутствует не больше трети членов, некоторых из них я так никогда и не видел. Определенного дня и времени заседаний комиссия не имеет, часто меня предупреждали о заседании за два-три часа до его начала, один раз даже после его окончания. Материал для обсуждения или совсем не присылался, пли присылался за несколько часов и пр. Самостоятельности комиссия не имеет никакой; работа комиссии ведется без плана, то [обсуждение ведется на заседании комиссии], то переносится на Президиум — путаница невообразимая.

Я себе рисую дело иначе и в данном случае. Строительство Академии — исключительно ответственное и нелегкое дело. Составляя комиссию по строительству, Президиум отбирает тех товарищей, которых он считает наиболее способными и [осведомленными] в работе по составлению плана строительства Академии. Президиум должен полностью доверить им это дело. Эти товарищи, чувствуя всю ответственность, на них возложенную, ведут работу и полностью отвечают за нее. Президиум может и должен следить, контролировать, критиковать эту работу, если нужно, менять состав комиссии, но окончательные решения принимаются комиссией; Президиум только утверждает их, подтверждая таким образом, что общие директивные указания выполнены.

Комиссия — это рабочий орган; члены его должны аккуратно приходить на работу и их труд должен оплачиваться, как всякий труд в Союзе. Если кто-либо берется быть членом комиссии, он для этого должен выделить из своего времени необходимые для этого часы, и к нему надо предъявлять те же требования, что и ко всякому другому служащему и рабочему. Неявка на заседание — есть прогул.

Только при таких условиях комиссии имеют смысл. Итак, повторяю [эти условия] еще раз: 1) полная самостоятельность и только ответственность перед Президиумом Академии наук; 2). комиссия есть рабочее учреждение. Только при этих условиях комиссия может работать хорошо и явиться хорошим оперативным органом. У нас же комиссия в глазах многих ее членов — это безответственное времяпрепровождение и милый разговор.

Я люблю работать сам и считаю, что каждый ученый должен нести известную общественную нагрузку по организации науки в Союзе, иначе у нас не создастся стройная научная организация, которая необходима социалистическому государству. Но никогда я не чувствую себя так плохо, как ожидая по часу, пока люди соберутся, потом, когда, обычно, без всякой подготовки начинается разговор и, наконец, принимаются решения, [и ты] не знаешь — утвердят [их] или нет в Президиуме. Я остро чувствую в таких случаях потерю времени и считаю эти часы проведенными зря.

Видите, как я далек Вам по духу и как мне не правятся методы работы в Академии наук. Оказать влияние на это я не могу. К тому же, у меня сейчас началась уже своя работа и хочется поскорее наверстать потерянное время. Поэтому я думаю, что мне лучше отстраниться от всякого систематического участия в работе Академии наук, но, конечно, как и прежде, во всех единичных случаях, когда мои знания и опыт могут быть Вам полезны, располагайте мною. Вы же знаете, что я охотно всегда помогал и всегда буду помогать Академии наук.

Привет.

Ваш П. Капица

36) Э. РЕЗЕРФОРДУ 19 октября 1936, Москва

Дорогой мой Профессор,

Давно уже я не писал Вам. Дело в том, что я был в отъезде во время отпуска. Часть отпуска мы провели с Джоном и Элизабет Кокрофтами. Мы собрались поехать на Кавказ, но, к сожалению, Джон заболел бронхитом, и нам пришлось остаться в Крыму. Джон, несомненно, расскажет Вам в подробностях о нашей здешней жизни и об институте. А мне было очень приятно услышать от него о Вас, о Кавендишской лаборатории, о ее населении и работе. Я почувствовал, что часть моей души все еще с Вами, и я так был счастлив узнать все эти кембриджские новости.

Сомневаюсь, чтобы мне было разрешено выезжать в скором времени, и если бы только у меня была малейшая надежда на то, что в один прекрасный день Вы могли бы навестить меня здесь (это можно было бы устроить как сугубо личный визит),— это было бы здорово. Я все еще чувствую себя наполовину пленником из-за того, что лишен возможности путешествовать за границу, чтобы видеть мир, осматривать лаборатории; это большое лишение, оно, несомненно, приведет в конечном счете к сужению моих знаний и способностей.

Сейчас мы постепенно начинаем снова работать. Дела в лаборатории идут на лад. Набранный нами персонал вполне хорош, и если опыта у них не хватает, то они полны энтузиазма и готовы усердно работать. Надеюсь, что через месяц будет получен спектр Зеемана. Это будет первый шаг, настоящая работа начнется, когда у нас заработает гелиевая установка. И хотя Пирсон трудится не покладая рук, он не думает, что это произойдет до Нового года. Да и к этому времени он рассчитывает только собрать установку, но чтобы она заработала как следует, на это потребуется еще некоторое время.

Помимо работы в лаборатории я пытаюсь внести улучшения в здешнюю научную жизнь. Вы представляете, у нас нет здесь музея науки, и я пытаюсь побудить Академию наук открыть музей, подобный Кенсингтонскому[58]. <...> Во-вторых, я пытаюсь улучшить снабжение лабораторий научными приборами и материалами. Сейчас оно в ужасно плохом состоянии. Я уже писал Вам об этом. Дело это очень важное, и я отношусь к нему очень серьезно, но добиться здесь успеха нелегко. Благодаря щедрости, с которой Вы снабжали нас всякого рода материалами, мы можем приступить к исследованиям уже сейчас, однако это снабжение не может длиться вечно. В-третьих, я занялся сейчас реорганизацией административно-хозяйственной жизни института с тем, чтобы сделать ее более разумной. Вот пример глупости действующей системы — у нас было 5 бухгалтеров. Это было связано с очень детальной системой учета. Представьте себе, что каждая исследовательская работа должна была иметь свой особый учет: столько-то на резину, столько-то на картон, бумагу и пр. Это хорошо для завода, но нелепо в лаборатории. Мы все это упрощаем. У нас сейчас только 2 бухгалтеpa, и мы надеемся сократить их до 1 или даже до 1/2-Люди с одобрением относятся ко всем этим реформам.

В-четвертых, я начинаю думать о том, как бы организовать научно-общественную жизнь. Представьте себе, в Москве нет физического общества, где бы можно было выступить с докладом. У всех ученых есть коллоквиумы со своими студентами, но общей научной жизни нет. Проблему эту решить будет весьма трудно, пока наш институт не приступит к настоящей научной работе[59]. Вторая причина заключается в том, что ученые в России, как правило, оплачиваются очень плохо и им приходится брать много самой разной работы, в особенности преподавательской, чтобы получать достаточно средств к жизни. И таким образом, у них не остается ни времени, ни сил на собрания и подготовку докладов. Но я надеюсь, что это изменится.

Анна и ребята здоровы. Мы собираемся примерно через месяц перебираться в наш новый дом, который расположен рядом с институтом. Там мы сможем жить значительно более комфортабельно и я смогу более основательно присматривать за лабораторией, не прерывая работы с книгами.

Теперь относительно передачи приборов и относительно Лаурмана и Пирсона. Здешнее руководство спросило меня, все ли приборы отправлены. Сейчас я проверил список и думаю, что за исключением незначительного числа мелких предметов, о которых я пишу Джону, все было прислано. И я надеюсь, что Джон не задержит с их присылкой. Но поскольку в дальнейшем может оказаться, что нам все еще недостает каких-то мелких предметов, и поскольку я убежден, что Вы хотели бы избавиться от моего попрошайничества, я предлагаю следующий план.

Мы считаем список закрытым после поставки упомянутого мною в моем последнем письме к Кокрофту от 19 октября. Но для оплаты случайно забытых нами предметов Вы откладываете, скажем, 50 фунтов. В пределах этой суммы мне разрешается запрашивать поставки. Последние могут быть отправлены прямо в лабораторию по почте. Если Вы этот план принимаете, я сообщаю властям, что передачу можно считать законченной.

Что касается Лаурмана, то он очень нужен, так как мы должны научить ассистентов работать на установках. У меня есть уже один способный молодой человек, которого он будет обучать[60]. Поэтому я хотел бы попросить, чтобы после того, как Лаурмап съездит в Кембридж на новогодние каникулы, его бы оставили у меня на такой срок, на который он бы согласился остаться, но не меньше, чем на 6 месяцев.

Пирсону, как я уже писал, нужно будет остаться по крайней мере на 3 месяца, чтобы закончить ожижители, а затем я хотел бы, чтобы он также остался по крайней мере на 6 месяцев, чтобы обучить одного парня эксплуатировать установки и производить ремонтные работы, неизбежные в новых приборах, потому что хотя парень и толковый, но опыта в криогенной работе не имеет[61]. <...>