Генри Каттнер - Хогбены, гномы, демоны, а также роботы, инопланетяне и прочие захватывающие неприятности

• Название: Хогбены, гномы, демоны, а также роботы, инопланетяне и прочие захватывающие неприятности
• Автор: Генри Каттнер
• Жанр: Фэнтези

В сборник вошел роман «Ярость», а также избранные рассказы автора.

---

Самолёт пошёл на снижение; внизу показался тусклый серебристый стержень собора святого Лоуренса. Пилотировал робот, повинуясь узкому лучу. Лишь при сильнейшем шторме управление самолётом переходит к людям. В космосе все иначе. К тому же надо выполнять и другое операции, невообразимо сложные, с ними справляется только человеческий разум. И не всякий, а разум особого типа.

Разум, как у Квентина.

Толмен потёр узкий подбородок и слабо улыбнулся, пытаясь понять, что его так беспокоит. Но вот и разгадка. Обладает ли Квент в своём новом перевоплощении более чем пятью чувствами? Или реакциями, недоступными обычному человеку? Если да, Толмену определённо несдобровать.

Он покосился на соседа по креслам, Дэна Саммерса из “Вайоминг энджинирз”, который помогал ему связаться с Квентином. Саммерс, молодой, светловолосый, чуть припорошенный веснушками, беззаботно улыбнулся.

– Волнуетесь?

– Может, и так, – ответил Толмен. – Я все думаю, сильно ли он изменился.

– У разных людей это по-разному.

Самолёт, послушный лучу, скользил под закатным солнцем в сторону аэропорта. На горизонте неровно вырисовывались освещённые шпили Квебека.

– Значит, они все же меняются?

– Полагаю, они не могут не измениться психически. Вы ведь психолог, мистер Толмен. Что бы вы испытывали, если бы…

– Но получают они хоть что-нибудь взамен?

Саммерс рассмеялся.

– Это очень мягко сказано. Взамен… Хотя бы бессмертие!

– По-вашему, это благо? – спросил Толмен.

– Да. Он останется в расцвете сил – один бог ведает, сколько ещё лет. Ему не грозит опасность. Яды, вырабатываемые при усталости, автоматически удаляются иррадиацией. Мозговые клетки не восстанавливаются, конечно, не то что, например, мускулы; но мозг Квентина невозможно повредить, он заключён в надёжный футляр. Не приходится бояться артериосклероза: мы применяем раствор плазмы, и на стенках сосудов кальций не оседает. Физическое состояние мозга автоматически контролируется. Квент может заболеть разве что душевно.

– Боязнью пространства… Нет. Вы говорили, что у него глаза-линзы. Они сообщают ему чувство расстояния.

– Если вы заметите хоть какую-то перемену, – сказал Саммерс, – не считая совершенно нормального умственного роста за семь лет, – это меня заинтересует. У меня… в общем, моё детство прошло среди трансплантов. Я не замечаю, что у них механические, взаимозаменяемые тела – точно так же ни один врач не думает о своём друге как о клубке нервов и сосудов. Главное – это способность мыслить, а она осталась прежней.

Толмен задумчиво проговорил:

– Да вы и есть врач для трансплантов. Неспециалист реагирует иначе. Особенно если он привык видеть вокруг человеческие лица.

– Я вообще не сознаю, что лиц нет.

– А Квент?

Саммерс помедлил.

– Да нет, – сказал он наконец. – Квент, я уверен, тоже не сознаёт. Он полностью приспособился. Транспланту на перестройку нужен примерно год. Потом все идёт как по маслу.

– На Венере я издали видел работающих трансплантов. Но вообще-то на других планетах их не так уж много.

– Не хватает квалифицированных специалистов. Чтобы обучиться трансплантации, человек тратит буквально полжизни. Прежде чем начинать учёбу, надо быть знающим инженером-электроником. – Саммерс засмеялся. – Хорошо ещё, что большую часть расходов несут страховые компании.

Толмен удивился.

– Это как же?

– Берут на себя такое обязательство. Бессмертие стало профессиональным риском. Исследования в области ядерной физики – работа опасная, дружище!

Выйдя из самолёта, они окунулись в прохладный ночной воздух. По пути к ожидающему их автомобилю Толмен сказал:

– Мы с Квентином росли вместе. Но в аварию он попал спустя два года после того, как я покинул Землю, и с тех пор я его не видел.

– В облике транспланта? Понятно. Знаете, название никуда не годится. Его выдумал какой-то заумный болван; опытные пропагандисты предложили бы что-нибудь получше. К сожалению, это название так и прилипло. В конце концов мы надеемся привить любовь к трансплантам. Но не сразу. Мы ещё только начинаем. Пока что их двести тридцать – удачных.

– Бывают неудачи?

– Теперь – нет. Вначале… Это сложно. От трепанации черепа до сообщения энергии и перестройки рефлексов – это самая изматывающая, головоломнейшая, труднейшая техническая задача, какую когда-либо разрешал человеческий мозг. Надо примирить коллоидную структуру с электронной схемой… но результат того стоит.

– Технически. А как насчёт духовной жизни?

– Что ж… Про эту сторону вам расскажет Квентин. А технически вы себе и наполовину всего не представляете. Никому не удавалось создать коллоидной структуры, подобной мозгу, – до нас. И природа такой структуры не просто механическая. Это просто чудо… синтез разумной живой ткани с хрупкими, высокочувствительными приборами.

– Однако этому шедевру свойственна ограниченность и машины… и мозга.

– Увидите. Нам сюда. Мы обедаем у Квентина…

– Обедаем?

–  Ну да. – Во взгляде Саммерса промелькнули задорные искорки. – Нет, он не ест стальную стружку. Вообще-то…

Встреча с Линдой оказалась для Тол мена потрясением. Он никак не ожидал се увидеть. Да ещё при таких обстоятельствах. А она почти не изменилась – та же сердечная, дружелюбная женщина, какую он помнил, чуть постарше, но по-прежнему очень красивая и изящная. Линда всегда была обаятельной. Тоненькая и высокая, голова увенчана причудливой короной русых волос, в карих глазах нет напряжённости, которой мог бы ожидать Толмен.

Он сжал руки Линды.

– Ничего не говори, – сказал он. – Сам знаю, сколько воды утекло.

– Не будем считать годы, Вэн. – Она улыбнулась, глядя на него снизу вверх. – Мы начнём с того, на чём тогда остановились. Выпьем, а?

– Я бы не отказался, – вставил Саммерс, – но мне надо явиться к начальству. Я только посмотрю на Квента. Где он?

– У себя. – Линда кивнула на дверь и снова повернулась к Толмену. – Значит, ты с самой Венеры? С тебя весь загар сошёл. Расскажи, как оно там.

– Неплохо. – Он отнял у нёс шейкер и стал тщательно сбивать мартини. Ему было не по себе. Линда приподняла бровь.

– Да-да, мы с Бартом все ещё женаты. Ты удивлён?

– Немножко.

– Это все равно Барт, – сказала она спокойно. – Пусть выглядит он иначе, все равно это человек, за которого я выходила замуж. Так что не смущайся, Вэн.

Он разлил мартини по бокалам. Не глядя на неё, сказал:

– Если ты довольна…

– Я знаю, о чём ты думаешь. Я все равно что замужем за машиной. Сначала… да я давно преодолела это ощущение. Оба мы преодолели, хоть и не сразу. Была принуждённость; ты наверняка почувствуешь её, когда увидишь Барта. Нона самом деле это неважно. Он… все тот же Барт.

Она подвинула третий бокал Тол мену, и тот посмотрел на неё в изумлении.

– Неужели…

Она кивнула.

Обедали втроём. Толмен не сводил глаз с цилиндра высотой и диаметром шестьдесят сантиметров (цилиндр возлежал против него на столе) и старался уловить проблеск разума в двойных линзах. Линда невольно представлялась ему жрицей чужеземного идола, и от этой мысли становилось тревожно. Линда как раз накладывала в металлический ящичек охлаждённые, залитые соусом креветки и по сигналу усилителя вынимала ложечкой скорлупу.

Толмен ожидал услышать глухой, невыразительный голос, но система “Соновокс” придавала голосу Квентина звучность и приятный тембр.

– Креветки вполне съедобны. Зря люди по привычке выплёвывают их, едва пососав. Я тоже воспринимаю их вкус… только вот слюны у меня нет.

– Ты… воспринимаешь вкус…

Квентин усмехнулся.

– Послушай-ка, Вэн. Не прикидывайся, будто ты считаешь это в порядке вещей. Придётся тебе привыкать.

– Я-то привыкала долго, – подхватила Линда. – Но прошло немного времени, и я поймала себя на мысли: да ведь это как раз в духе вечных чудачеств Барта! Помнишь, в Чикаго ты явился на совещание дирекции в рыцарских доспехах?

– И отстоял-таки свою точку зрения, – сказал Квентин. – Я уже забыл, о чём шла речь, но… мы говорили о вкусе. Я ощущаю вкус креветок, Вэн. Правда, кое-какие нюансы пропадают. Тончайшие. Но я различаю нечто большее, чем сладко – кисло, солоно – горько. Машины научились различать вкус много лет назад.

– Но ведь им не приходится переваривать пищу…

– И страдать гастритом. Теряя на утончённых удовольствиях гурмана, я навёрстываю на том, что не ведаю желудочно-кишечных болезней.

– У тебя и отрыжка прошла, – заметила Линда. – Слава богу.

– И могу разговаривать с набитым ртом, – продолжал Квентин. – Но я вовсе не тот супермозг в машинном теле, какой тебе подсознательно рисуется, приятель. Я не изрыгаю смертоносных лучей.

Толмен неловко ухмыльнулся.

– Разве мне такое рисуется?

– Пари держу. Но… – Тембр голоса изменился. – Я не сверхсущество. В душе я человек человеком, и не думай, что я не тоскую порой о былых денёчках. Бывало, лежишь на пляже и впитываешь солнце всей кожей – вот таких мелочей не хватает. Танцуешь под музыку…