Игорь Шелест - С крыла на крыло

• Название: С крыла на крыло
• Автор: Игорь Шелест
• Издательство: М., «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

И.Шелест сам летчик-испытатель первого класса, планерист-рекордсмен, мастер спорта. В своей новой повести он рисует основные моменты становления советской авиации, рассказывает о делах энтузиастов воздушного флота, их интересных судьбах и удивительных характерах. Будучи тонким психологом, исподволь, но точно приводит нас к мысли, что источником мужества, сильной воли летчика-испытателя являются его высокие нравственные качества

---

 Минов улыбнулся.

 - Именно так - подтяжки, - повторил переводчик по-французски, имея в виду лямки парашюта. Минову пришлось объяснить причину неуместной будто бы улыбки.

 - По третьему сигналу, - продолжал Форд, - вы отпустите левую руку, улыбнетесь пилоту и плавно свалитесь на левый бок вдоль кромки крыла. Почувствовав, что вы действительно падаете, дергайте за кольцо, и все будет в порядке.

 Между тем у самолета стала собираться толпа зевак, которых американцы очень образно называют "резиновыми шеями".

 Пилот Чейз появился с опозданием, и Минов уже успел выкурить не одну папиросу. Такой же высокий и худой, как и Минов, Чейз очень приветливо поздоровался. Откуда-то появился репортер. Чейз забрался в пилотскую кабину. Минов с парашютом - в заднюю.

 - До скорого свиданья здесь, - сказал на прощание Минов, показывая пальцем на землю и, подняв перст к небу, добавил нарочито: - Или там!..

 Шутка была оценена всеми, кроме Форда.

 Самолет поднялся в воздух. Минов стоит на плоскости, Чейз, улыбаясь, кивает, наконец, головой:

 Прыжок!

 Странное чувство охватывает Минова. Нет, это не страх. Это скорее какая-то непонятная жалость, будто теряешь что-то привычное и очень дорогое...

 Самолет рванулся вверх. Захлебываясь воздухом, парашютист тянет кольцо. Съежилось на мгновение сердце, но вот рывок!.. Взметнулся над головой громадный белый зонт с небольшим отверстием в вершине, через которое видно синее-синее небо.

 - Ура! - закричал Минов, оглушенный внезапно наступившей тишиной. - Все в порядке!..

 Несколько месяцев, проведенных на заводе "Ирвин", не были потеряны. Американцы как раз готовились к очередным соревнованиям парашютистов, и в числе участников появилось новое имя: "мистер Майнов, большевик из красной России".

 Публика с явным интересом рассматривала фотографии статного, в белом комбинезоне Минова - ни о каких "русских лаптях" не было и помину. С фотографии смотрело приветливое, улыбающееся лицо.

 "Мистер Майнов" отделился от самолета, затянул десяток секунд и раскрыл над собой парашют так, что тот доставил его к самой цели.

 Толпа всколыхнулась. Часть публики заревела от восторга, другая свистела, стучала, улюлюкала. В воздух полетели шляпы, котелки, кепи, недоеденные сандвичи. Вечерние газеты вышли с портретом улыбающегося "красного" и с сообщением о полученном им призе за точность приземления. Дерзко и здорово!

 И снова Минов на Родине. Демонстрирует прыжки летчикам в авиационных частях.

 "Да, хорошо!" - восхищаются они, однако иногда забывают взять с собой в полет парашют, еще не доверяя парашюту. Известен, например, случай, когда Михаил Михайлович Громов, отправляясь в полет, не захотел взять парашют. Все же его уговорили. В воздухе самолет не подчинился летчику и не вышел из штопора. Предстоял выбор. Громов покинул машину, и парашют спас ему жизнь. Золотая гусеница украсила галстук пилота.

 Минов стал агитатором с наглядным пособием в руках. Тут же, на аэродроме, где только что демонстрировался прыжок, он сам перекладывал свой парашют и снова отправлялся в воздух.

 Аэродром за аэродромом, часть за частью - новые последователи, ученики, горячие энтузиасты прыжков. Среди них наиболее способный ученик, ставший потом известным парашютистом, рекордсменом страны, Яков Давидович Мошковский. 

 Впервые я увидел Минова на собрании планеристов в Москве в тридцать третьем году. Мы знали, что к нам приходит новый начальник - известный парашютист Минов.

 Мы страдали не только от любопытства. Словами не передать, как нашим рукам, делавшим планеры, нашим головам, хмельным от полетов, нашим мальчишеским сердцам требовался хороший организатор.

 И вот на трибуне появился Минов, его встретили бурными аплодисментами. Никодим толкнул меня в бок и, хитро прищурившись, заметил:

 - Кажется, то, что надо!

 Возразить было нечего - во всей фигуре Леонида Григорьевича, в его походке чувствовался человек решительный и деловой.

К тому же он оказался опытным оратором; правда, увлекшись, он забыл, что мы планеристы, и называл всех присутствующих парашютистами. Услышав чуть заметный ропот в зале, он спохватывался и смущенно извинялся.

 В приподнятом настроении шли мы домой - интересно знать, каков он в деле?.. Сумеет ли Минов, будучи фанатиком парашютного спорта, переключиться с ходу, полюбить планерный спорт так же и отдать все силы его развитию?

 Мы поверили в него и не ошиблись. Не прошло и полугода, как Минов с увлечением стал летать на планерах, больше не "обзывал" нас парашютистами и только изредка в спортивные праздники не мог удержаться от соблазна принять участие в парашютных прыжках.

 Многие видели тогда прыжки Минова. Он приземлялся к публике, всегда удерживался на ногах, очень техничными были его движения, и в белом комбинезоне он выглядел парадно. Правда, видавший виды комбинезон заметно укоротился, ноги же начальника оставались длинными и тонкими. И родилась шутка: "Как далеко просунул ноги наш Минов!"

 На планерных слетах в Коктебеле Леонид Григорьевич проявлял изумительные организаторские способности, но продолжал оставаться спортсменом.

 Вспомнился тридцать четвертый год. Харьков. Весь экипаж выстроился перед Миновым: правофланговый- Батя, Никодим Симонов, командир пятиместного планера Г-4 конструкции комсомольца Гурия Грошева. В середине тридцатых годов это был первый в мире многоместный планер, родоначальник десантных планеров. Дальше стоят Сергей Анохин, я. Мы летчики на одноместных планерах. С нами в строю и остальные члены экипажа: автор "летающего вагона" Грошев, Эскин Саша - бортмеханик и "воздушный сцепщик", пассажиры Сорокин и Ковалев и еще кинооператор Союзкинохроники Борис Шер. Кстати, это он в сорок третьем году, вылетев на съемку боевой операции на месте стрелка-радиста в кабине штурмовика, одной очередью сбил атаковавший их "фокке-вульф", Евгений Кригер писал об этом: "С дистанции 150 метров Шер дал очередь". Видимо, привычка кинооператора быстро наводить объектив на фокус пригодилась и в обращении с пулеметом. После посадки пилот Старченко бросился к Шеру, обнял его, кричал товарищам:

 - Прямо в землю "фоккера" свалил, оператор! Наповал! Спасибо, друг!..

 Но тогда, в тридцать четвертом, мы никак не могли себе представить Шера "воздушным снайпером". Он был тихим пассажиром нашего "воздушного поезда", летящего по маршруту Москва - Харьков - Киев - Коктебель.

 Минов был в этом перелете нашим "машинистом", пилотируя самолет Р-5. Саша Эскин - первым "воздушным сцепщиком". Его место - в задней кабине самолета; там сходятся все три троса буксируемых планеров. Он зорко следит за своим "поездом" и готов в нужный момент отцепить все тросы вместе или каждый отдельно.

 Наша "армада" направляется на юг на очередной слет. Август. Погода отличная, настроение тоже.

 Мы выслушиваем напутственные слова Минова. Леонид Григорьевич в длинной гимнастерке; широкий ремень туго стягивает втянутый живот. Досиня бритое лицо обрамляет белый шлем. На лбу - предмет нашей зависти: огромные, выпуклые и сверкающие, как глаза стрекозы, летные очки "командор".

 Мы вылетели из Харькова и направились в Киев. Просматривая карту перед взлетом, я обратил внимание на интригующий меня с детства город Миргород. Вот-вот мы должны его пролететь...

 Раннее утро. В воздухе спокойно и прохладно. Ночью прошел дождь, и кое-где земля еще не просохла. Вокруг умытая зелень. Высота полета вряд ли превышает 300 метров, и Миргород, низенький, теряющийся в садах, проплывает под нами.

 Всматриваюсь, ищу глазами... Тут они были, да и теперь, наверное, есть: Иван Иванович, Гапка, прекрасная лужа и бурая хавронья, наделавшая переполоху на весь Миргород.

 Я искал глазами. Вот ива, дуб и две яблони облокотились на крыши своими раскидистыми ветвями. Там должен быть и домишко Ивана Ивановича. Но нет, разве угадаешь, с воздуха все крыши похожи одна на другую - "все крыты очеретом"...

 Я взглянул на Никодима и Сергея, летевших справа, взгляды их тоже устремились вниз. Быть может, и они мыслями в чудной поэзии гоголевской прозы...

 На другой день мы вылетели из Киева. Впереди, в дымке, закрывающей от нас землю, блестел серебром широкий и уходящий на юго-восток Днепр. Позади еще долго горел золотом Софийский собор, хотя города давно не видно.

 Шли летные часы, миновали дымящие трубами Кременчуг и Днепропетровск. Долго летели над запорожскими плавнями; когда свернули в южные степи, направляясь в Крым, стали все чаще попадать в вертикальные воздушные потоки.

 Мы уже не глазели по сторонам: нужно было употребить много стараний, чтобы удержаться в строю.

 Кучевые облака все гуще теснились над нами, а под ними не на шутку разбушевались невидимые воздушные волны. Выражаясь языком моряков, вскоре легкая "бортовая качка" сменилась изрядной "килевой".