Ахмедхан Абу-Бакар - В ту ночь, готовясь умирать...

• Название: В ту ночь, готовясь умирать...
• Автор: Ахмедхан Абу-Бакар
• Издательство: "Современник"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1978

В сборник народного писателя Дагестана Ахмедхана Абу-Бакара вошли повести и рассказы разные по содержанию, по изобразительно-художественной манере.

Тридцатилетию Победы в Великой Отечественной войне, памяти тех, кто отдал жизнь за свободу и честь Родины, посвящает автор повесть «В ту ночь, готовясь умирать…».

На страницах повести «Старик в черкеске с газырями» читатели вновь встретятся с мудрым и веселым, находчивым Кичи, уже знакомым им по повести «Чегери».

Перевод с даргинского автора и Т.Резвовой.

---

Директор выпростал свой плотный живот из-за стола, подошел и пожал обеими руками сухую ладонь старика:

— Очень, очень рад породниться с понимающим человеком.

— Всего доброго.

— Здоровья желаю. А скажи… С нашего рынка ничего не надо? Могу устроить подешевле.

— Спасибо, спасибо, ничего не нужно.

— Жду вечером у себя дома! — Директор распахнул дверь кабинета и проводил Кичи-Калайчи до выхода из конторы. Весь день, до закрытия рынка, Таймаз и слушал посетителей вполслуха, и отвечал не всегда впопад; углубленный в свои мысли, довольно потирает толстыми пальцами грудь и плотный живот — очень уж хорошо все складывается. И дочь нет нужды приневоливать, да и кто знает, что она выкинет, если заупрямится. А этим он так и скажет… уклончиво. Выдаю, мол, по любви. А ведь и то правда: большие горы — богом созданы, а маленькие — от страха сами появились. Так уклончиво и скажет.

Глава пятая О том, как славно ошибиться порой: подумаешь плохо о человеке, а он оказывается совсем не такой, а лучше, чем хорошие люди

1

С чем сравнить рост современных городов? Старый образ: «дома растут как грибы» — явно устарел хотя бы потому, что при теперешнем уровне индустрии не один какой-то дом, а целые улицы, да что там улицы — кварталы со скверами, торговыми центрами, кинотеатрами и детскими парками вырастают скорее, чем боровики и подосиновики в лесу.

Строить мы научились быстро, но и это не главное.

Помню, в пятидесятые годы по всему городу, включая зеленые зоны курортов на Каспии, гулял анекдот о том, как принимала комиссия новый дом. Прораб вспорхнул на пятый этаж и оттуда крикнул председа» телю комиссии:

— Вы меня слышите?

— Слезай, мудрец, я тебя вижу, — вполголоса сказал председатель и привычно подписал акт о приемке «после доделок». Подписал сразу потому, что знал: доделывать будут не спеша, пока выведенные из терпения новоселы не займут полупрозрачный дом. Что было, то было!

Теперь мы научились строить не только быстро, но добротно. В пятидесятые годы нужда и военная разруха диктовали: и северян, и южан селить в дома одного типа — людям нужна была крыша над головой. Теперь же есть проекты в «северном исполнении», дома на бетонных сваях, которым не страшна мерзлота. И есть дома для юга, с затененными лоджиями и окнами на север.

Взбирается на живописную гору новая улица Шоссейная. Она еще такая молоденькая, что даже не покрыта асфальтом, и пылищи в жару, и грязищи после летних ливней здесь пока хватает. Но уже поднялись по обе стороны улицы двухэтажные дома из сахарного дербентского камня под крышами зелеными, как тростник, который когда-то рос и сгнивал на болотах под писк комариных легионов.

Кичи-Калайчи сверился с адресом, который указал на своем заявлении лаборант Исмаил, и решительно постучался в калитку дома номер семнадцать, где проживал каменщик Абдул-Кадир. В лучших традициях горской архитектуры создал свой дом каменщик, вот только окна прорубил маленькие, как щели для бойниц в былые недобрые времена. Ведь это надо же! Времена меняются. Все в мире смертно, только проклятые привычки не оставляют людей, передаются от родителей к детям и даже внукам.

Калитка приоткрылась, и оттуда показалась горянка, укутанная в атласную шаль.

— Входите, открыто же! — пригласила она гостя. — Зачем стучаться в незапертые двери?

— Я не ошибся, Абдул-Кадир здесь живет?

— Да, мы здесь живем, здесь, — приветливо подтвердила хозяйка и широко распахнула калитку.

Женщина средних лет, она и сохранила нежную улыбку девушки, и обрела милосердие многодетной матери. Кичи-Калайчи не смог даже сосчитать, сколько малышей окружило ее, цеплялись за руки, за подол платья и даже за кисти шали. И каждый что-то просил, на кого-то обижался, от чего-то отказывался.

— Проходите вон в ту комнату. Наш Абдул-Кадир, — с нежностью не произнесла, а пропела она дорогое имя ― спешит до холодов закончить большой зал. Придет с работы — и снова за дела, до первой вечерней звезды рук не покладает…

Кичи-Калайчи уважительно кивал головой, признавая великое трудолюбие каменщика. Потом он посмотрел на балкон, где проворно развешивала детские трусики и майки смазливая девушка с таким жгучим румянцем, какой бывает только на одной стороне кайтагского яблока. Покончив с бельем, девушка, слегка прихрамывая, ушла с веранды в дом.

Вот, оказывается, как выглядит избранница Исмаила, которого любовь довела до прокуратуры.

_ Эй, жена! — послышался из-за свежепобеленной стены звонкий мужской голос.

— Что тебе, дорогой?.

— Кто там пришел?

— Радость пришла. Гость к тебе.

— Проводи его в кунацкую. Я сейчас закончу.

— Пожалуйста, проходите вот сюда, через веранду. — Женщина чуть отступила, чтобы кто-нибудь из ее выводка не попал под ноги Кичи-Калайчи. И вдруг вскрикнула: ребенок, который мирно лежал, укрытый концом шали, видно, укусил ее за грудь.

— Что же ты делаешь, маленький разбойник! Ведь я же твоя мама!

Она решительно отняла малыша от груди и прислонила круглую головку к плечу.

— Неужели это все мои дети? — удивленно воскликнула она, оглядывая выводок. — Эй, Фарида! Уйми хоть половину из них! Слышишь, Фарида, к тебе обращаюсь! Посмотри, нет ли здесь соседских — что-то уж слишком много их!

— Не тревожься, мама, все наши. Все твои дети! — сказала Фарида, свешиваясь с балкона.

__ А ты спустись и посмотри хорошенько: мыслимо ли иметь столько ребятишек?

— Правда, ма-ма! Ни одного чужого нет!

— Никогда бы не подумала, что у одной женщины могла быть такая орава детей! И этот, в мокрых штатах, тоже мой? Чумазые вы мои, неумытые, грязнули! Неудивительно, что родная мать вас признать не может. Ну, идемте умываться. А ты, Фарида, положи для гостя подушки, а сама спускайся сюда, не забудь таз, кувшин с водой, и колготок захвати. Пока не отмою не поверю, что все они мною рожденные!

2

С улыбкой слушал Кичи-Калайчи простодушные причитания жены каменщика. Неспешно поднялся на второй этаж, где его ждала Фарида, провела в кунацкую, устланную коврами-сумахами. С горки подушек, уложенных у стены, она достала две самые пышные и положила их на ковер перед гостем.

— Пп-рисаживайтесь, пожалуйста! — смущаясь и оттого сильнее заикаясь, покраснев до крохотных ушей, пригласила Фарида. — Папа сейчас ппридет.

— Спасибо, доченька! А ведь я из-за тебя пришел. Догадываешься от кого?

— К-каждый гость — послан ннебом. Ттак отец говорит.

— Я ― человек земной. Ты Исмаила знаешь?

— Ой! — Фарида закрыла пылающие щеки газовой косынкой.

— Пойдешь за него замуж?

— Я?! — девушка даже отступила к двери. — Очень пп-прошу вас, не говорите с отцом о свадьбе.

Теперь изумился Кичи-Калайчи:

— Это почему же? Исмаил к прокурору писал, что жениться хочет, а…

— 3-з-знаю, — она снова подошла к гостю, желая и не решаясь сказать что-то.

— Эй, Фарида, где же таз и вода? — кричит со двора мать.

— Ид-ду! — Фарида кинулась к двери и остановилась.

— Совсем одолели бб-беднягу! Из-за них я не могу вв-выйти за Исмаила. Вы же видели, сколько карапузиков, а у мамы одна шея и тт-только две руки! Как она справится без меня?!

— Понимаю, доченька, а Исмаил решил, что всему виной твой отец. Некрасиво получилось!

— Я ввиновата! Думала, что Исмаил откажется, если про к-калым узнает. А вы, дядя, ккем ему доводитесь?

— Исмаил мой племянник. Самый любимый. Так что подумай, доченька! Не терзай парня — похудел, извелся весь, мрачные мысли до добра не доведут!

— Эй, Фарида! Ты что, утонула в тазу?

— Иду, мама, бегу! — Фарида, прихрамывая, ринулась вниз по лестнице.

Кичи-Калайчи хотя и остался один, скучать ему было некогда. «Вот, оказывается, в чем дело, — размышлял старик, рассеянно оглядывая убранство комнаты, — ишь чего надумала, проказница. А золотое сердце у девушки! Ради помощи матери отказаться от любви, пожертвовать собственным счастьем ради карапузиков — на это не каждая девушка способна, тем более что аллах дал ей красоту с добротой, а для равновесия — два недостатка впридачу, хотя и одного достаточно, чтобы у девушки не сложилась личная жизнь».

Старик поерзал на подушках, умащиваясь поудобнее, и стал думать об Исманле. У этого химика тоже есть кое-какие минусы. Ну хотя бы его въедливое любопытство о степени родства с Кичи-Калайчи. Вот зануда! Сколько пришлось объяснять, убеждать… А он заладил: «Как это так, чтоб человек из Кана-Сираги вдруг оказался родным дядей рожденному в отдаленных краях Салатау?» В конце концов, все земляне — земляки.

И не хотелось старику, а пришлось вспомнить старый солдатский анекдот времен русско-японской войны.

Короче говоря, Кичи-Калайчи со своим без малого столетним опытом сумел так закрутить корни родословного дерева, что у Исмаила в глазах рябь пошла. Поверил.