Федор Шахмагонов - Ликуя и скорбя

• Название: Ликуя и скорбя
• Автор: Федор Шахмагонов
• Издательство: Советский фонд милосердия и здоровья
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1990
• ISBN: 978-5-9533-1722-1, 5-9533-1722-0

Исторический роман Федора Шахмагонова «Ликуя и скорбя» посвящен важнейшему периоду в истории Руси — периоду правления великого князя Дмитрия Ивановича, разгромившего татаро-монгольских завоевателей на Куликовском поле.

В чем смысл великой и кровопролитной битвы, произошедшей много веков назад на Куликовом поле? Стала ли она важнейшей вехой в борьбе Московской Руси за политическую независимость от Орды? Нет, отвечает в своем романе Ф. Шахмагонов, убедительно и ярко воссоздающий предысторию битвы и саму картину сражения: ценой колоссальных лишений и жертв Русь не просто отстояла для себя право самостоятельно развиваться, но, по сути дела, спасла европейскую цивилизацию. Тщательно изучив сохранившиеся письменные памятники Куликовского цикла, автор выстроил на их основе высокохудожественный ряд сильных, запоминающихся образов великих воителей и подвижников, сохранивших для потомков Русскую землю, Святую Русь.

---

Солнце опускалось за Окой, за темным окоемом заокского леса. Его лучи скользили по московскому войску. Такого в своих походах на Русь темник Бегич не видывал. Червленые высокие щиты опоясали сплошной чертой длинный строй пеших воинов. В лучах солнца блистали шлемы пеших. Сплошная густерьма копий скрывала, во сколько же рядов стоят пешие воины, сколько их в глубину. Справа и слева от пешей стены застыли конники. Тот же над ними плотный лес копий. Сверкают хоругви, полощется знамя московского князя — черное полотно с белым шитьем русского бога.

Темники собрались на совет. Все они были бывалыми воинами, водили ордынцев во многие битвы. И всех их смущало спокойствие русского войска, смущали длинные копья.

— Я говорил — сказал Ачи-хожа.— Надо идти всей Ордой.

— Если мы уйдем,— ответил Бегич,— войско Дмитрия не рассеется, на будущее лето оно возрастет числом. Они разбили казанских эмиров. Кто скажет, не пойдут ли они вслед за нами? Оробевший воин — легкая добыча для врага! Если мы повернем назад, наши воины оробеют.

Бегич приказал ждать.

— Ожидание утомляет и вселяет страх! — сказал он темникам.— Мы будем стоять четыре дня, на пятый ударим. У русов вырастет страх!

Однако в душе, в мыслях своих Бегич не мог унять смятения. Никто из ордынцев не упомнит, чтобы ордынская рать в шесть туменов была бы остановлена русами. Не остановят и ныне, но победа не дастся легкой кровью. Бегич знал, что стену пеших воинов, вооруженных длипными копьями, не так-то легко сбить конными лавами. Конь не прыгнет на стального ежа. Прежде чем удастся положить эти копья, нужно будет потерять несколько тысяч всадников. Спешить своих воинов? Где? Переправившись через Вожу, перед лицом русского войска некогда конных спешивать, некогда их строить в пешие ряды. Трудно, очень трудно будет сбить русов, но Бегич был уверен, что русы побегут. Они всегда бегали от Орды.

Бегич рассчитал, что построит своих всадников на том берегу в двадцать рядов, по тысяче в ряду. У каждого воина по тридцать стрел. На рысях при подходе каждая тысяча выпустит по шесть тысяч стрел на русов, под таким дождем стрел пусть стоят, много ли их останется? Двадцать рядов стену пробьют, пусть три, пусть четыре ряда ломают копья, а еще ряды, а еще ряды... Нет, не остановить русам потока конных сотен!

Ударили бубны, взметнулись бунчуки туменов, поднялся бунчук Бегича, затрубили трубы, и ордынцы сотнями кинулись в воду. Копи плыли, выгребая на берег. Вот когда русам бить, а они отошли от воды. Быть им битыми!

Князь Дмитрий вышел из шатра, с ним Олег, стал рядом. Дмитрий шептал молитву, Боброк подозвал Дмитрия Монастырева, — под его началом действовать стрелкам.

— Иди! — обронил он всего лишь одно слово.

Развернули перед шатром черное знамя московского войска с белым шитьем Нерукотворного Спаса. Выстроились тумены Бегича. Ударили бубны, посылая ордынцев в бой, снялись первые тысячи.

Первые тысячи повел в бой эмир Ковергуй. У него под началом пять тысяч всадников. Его пять рядов должны проломить копья пеших. Он был уверен, что от крика, от конского топа, от конского храпа побегут русы.

Луки готовы пустить стрелы. Ближе и ближе проклятый строй копейщиков. Шевельнулись длинные копья и наклонились встречь лаве всадников. Ковергуй ждал этого, он был уверен, что стрелы достанут русов, копья не защищают от летучей смерти. Тысяча шагов осталась до русов. Почему же их конные не идут навстречу? Стоят, как и пешие. Стоят, а конным стоя принимать удар конных — это гибель.

Никогда еще Боброк не видел и не слышал залпа из четырех тысяч самострелов, не видел и Дмитрий, не видел князь Андрей Ольгердович, не видел Тимофей Васильевич, московский окольничий, ничего не ведали о силе залпа из самострелов князь Олег, Даниил пронский и рязанский боярин Назар Кучаков.

Звон пружин, опустивших тетиву, заглушил конский топот и визг ордынцев, полет четырех тысяч стрел рванул воздух как громом, удар стрел о цель отозвался горным обвалом. В первую тысячу всадников пришло четыре тысячи железных стрел. Второй ряд ворвался в мятущихся коней, перескочил через павших всадников. Вторая тысяча ордынцев получила еще две тысячи стрел.

И этот ряд Ковергуя был повержен, пал, пронзенный насквозь железной стрелой, и сам Ковергуй.

Третья тысяча всадников вырвалась из смертной полосы, потеряв стройность. Ей дали выровняться, ордынцы успели пустить стрелы, но стрелы были встречены колыханием длинных копий с повязанными у наконечников конскими хвостами и потеряли убойную силу. На расстоянии в пятьсот шагов в тысячу всадников третьей линии пришло еще две тысячи железных стрел.

Остановились бы и четвертый и пятый ряды тумена Ковергуя, да жали на них задние ряды. Четыре тысячи железных стрел в грудь двум тысячам всадников. Залп не по цели, залп по сплошной стене всадников.

Мешая строй, не лавой, а тучей, перекатились еще две тысячи всадников через убитых. Метались кони, бились на земле, топтали раненых. Не шелохнулся строй пеших воинов, стальная дуга наклонилась в напряжении. Достать до копейщиков, другого и нет в мыслях у ордынцев, ярость и отчаяние, отчаяние и ярость. Два залпа один за другим, четыре тысячи железных стрел в упор, с расстояния в двадцать пять шагов. Этот удар не стрел, это все равно что удар копий.

Между всадниками тумена Бегича и строем копейщиков не осталось ни одного ряда. Бегич вел своих нукеров, Бегич рвался к пешему строю, Хазибей и Корабалук рвались к конным русам.

Никто не поднимал лука, загородились щитами от смертоносных стрел, должны они иссякнуть. Бегич не поверил своим глазам. Он слышал, что трубы русов подали какой-то сигнал. Он даже не понял, что случилось, ему сначала показалось, что его конь убыстрил бег. Нет! Конь шел мелкой рысью, пеший строй русов перешагнул через мертвые ряды ордынцев и шел навстречу, выставив копья. Пешие шли на конных, нигде не изломав линии строя длинной в поприще. Так пахари, так ремесленники не ходят, так могли ходить, только воины Александра Двурогого. Подумалось было, вот о чем надо упредить Мамая! Орде конец! Подумалось, и пал Бегич, пронзенный стрелой. Стрела пробила щит, пробила стальное зерцало арабской работы и вышла из спины Бегича. Падая, он видел, что валится небо на его воинов.

Вновь затрубили трубы в стане русов. Дмитрий подал знак к удару конным полкам.

В полку правой руки впереди шли в три ряда, по две сотни в лице, всадники, закованные с головы до ног в железо, на конях, одетых бронею. Нагрудники у коней с острым тарчем, на лбах острые шишаки. Литовские рыцари, псковичи и половчане тронулись мелкой рысью, выставив вперед тяжелые и длинные копья. Как нож входит в мокрую глину, так они врезались в смешанную толпу ордынских всадников, не давая ордынцам ни повернуться, ни сойтись на сабельный удар.

Тимофей окольничий развертывал конный московский полк, тесня ордынцев на копья пешей рати. А из густого леса копий вылетали железные стрелы, разя без пощады. Даниил пронский вывел рязанскую дружину. Впереди дружинников мчался рязанский воевода Назар Кучаков.

Ордынцы сцепились врукопашную. Не обучена рязанская дружина биться в строю. Каждый за себя, отважно, смело, дерзко, но рассыпались в поединках. И пал от ордынской сабли Назар Кучаков. Выдали его боярские доспехи, закружили его трое ордынцев и порубили.

Задержка в беге стоила жизни темнику Хазибею. Ачи-хожа не перевел запасного тумена на русский берег. Он дал сигнал к отступлению, чтобы своим не затруднять переправу через Вожу.

Пали темники Корабалук и Кострок. Кованая рать Андрея Ольгердовича сбросила в реку левое крыло ордынцев, Тимофей Васильевич завернул московский конный полк на подмогу рязанцам и пронцам.

Московские конники обучены биться, не ломая строя. Они шли по полю, будто боронили поле смертной бороной. Еще раз довернул Тимофей Васильевич московский конный полк и погнал ордынцев в реку.

Нет, не трусливы ордынцы. Те, что перебежали через Вожу, остановились, построились и били из луков, отгоняя от реки русских всадников, прикрывая отступающих. Конные сотни русских войск отошли от реки, из пешего строя выступили стрелки. Осталась на их долю работа — иссечь стрелами оставшихся ордыцев.

Дмитрий стоял на холме. Молчал, стиснул губы, не работал ни копьем, ни мечом, а по лицу струился пот, в черных глазах стыли слезы. Знал, что готовил, но и сам не ведал, какую приготовил силу на великого врага, на оскорбителей, грабежников, на терзателей русской земли.

Тихо стоял рядом Олег, губы его шептали:

— То и во сне не приснится, то и ворожея не наворожит!

Стрелки отжимали залпами ордыцев от реки, охватывая полумесяцем тех, кто не успевал перебежать Вожу. Пришла стрела из лука, умел ордынец стрелять, сызмальства был обучен на скаку бить без промаха. И снос бокового ветра учел, и стрелу послал точно, выцеливая шею воина на стыке кольчуги и шлема! А может быть, и случайная то стрела, как судьба. Пришла стрела в шею Дмитрия Монастырева, белоозерского наместника и воеводы стрелков.