Йозеф Секера - Чешская рапсодия

• Название: Чешская рапсодия
• Автор: Йозеф Секера
• Издательство: Прогресс
• Жанр: О войне
• Год: 1972

О гражданской войне у нас написано немало книг, но книга Йозефа Секеры, одного из старейших писателей Чехословакии — он родился в 1897 году, — вызывает особый интерес. Знаменателен сам по себе факт, что о гражданской войне в России пишет иностранный писатель, пишет взволнованно, глубоко, как бы изнутри передавая атмосферу событий полувековой давности. «Чешская рапсодия»… Это книга о простых чехах и словаках, на которых надели австрийские шинели и погнали на смерть за чуждые им интересы. Это книга о тех чехах и словаках, которые не желали выполнять направленные против своих же братьев славян приказы и группами сдавались в русский плен. Это книга о тех из них, кто не принял участия в контрреволюционном мятеже так называемого Чехословацкого корпуса, а добровольно вступил в ряды Красной Армии, чтобы вместе с ней сражаться против белогвардейцев и интервентов. Книга эта в конце концов о самом главном — об интернационализме, о классовой солидарности, о братстве по оружию чехословацкого народа с революционными народами России.

---

Ранним утром Матей запряг лошадей в арбу. Зина села рядом с ним. Когда выезжали со двора, Волонский стоял на крыльце, чесал в бороденке. Эх, мир нужен, мир! Сзади всхлипнула Екатерина. Босая, в одной рубахе и нижней юбке, стояла она на пороге, и ветер трепал ее седые волосы.

Матей Конядра ехал молча, и Зине было не до разговоров. Они проехали мимо двора Малышкиных и даже не заметили, что у сарая стоит Анна, руки скрестила на груди, челюсти плотно сжала. Матей стегнул коней. Зина смотрит на его руки с длинными пальцами. Она любит эти ловкие руки. Вспоминает, как он обнимал ее, и все внутри у ней заливает теплом и особенным блаженным покоем, когда слышишь только стук собственного сердца.

— Мотя, милый Мотя, — заговорила она, — как жаль, что нельзя мне быть с тобой в Алексикове, пока ты получишь документы. Но ты скоро вернешься ко мне, правда?

— Конечно.

Она взяла его под руку и положила голову ему на плечо. Лошади шли быстрым ходом, арба подскакивала на неровной дороге. Зина отлично видела, что такая езда радует Матея. Снова заговорила:

— Думала я, ты спокойный, не вспыльчивый, глупая я, правда? Думала, ты не впутываешься в драки…

— Ас чего ты решила, что я не такой? — засмеялся он.

— Нашла в твоей постели коробочку с патронами и пистолет, а утром видела, как ты берешь это с собой. За меня ты не бойся, казаки из монастыря знают меня и тебя тоже. Петр Новиков говорил, чтобы я передала тебя его сестре, когда ты мне надоешь. Дурак, думает, что все мы такие же непостоянные, как Анна. Не отдам тебя никому, ты мой муж, и другого я уже не хочу.

Он молча кивнул, давая понять, что верит ей. Он и сам не представлял, что смог бы когда-нибудь еще так привязаться к женщине. Вспомнил ее нежную страсть и словно вернулся домой, к покойной своей Люде. Между ним и Зиной все произошло так просто, так естественно… А теперь он должен причинить ей боль… Но после войны он вернется к ней, и она его простит. Сегодня он не может даже намекнуть ей об этом. Женщины способны лечь поперек дороги мужчины и помешать ему выполнить долг, сами того не сознавая. Матей поцеловал Зину и погнал лошадей. Зина опять заговорила:

— Думаю я, Мотя, мы теперь принадлежим друг другу на всю жизнь. И если тебя мобилизуют, все равно белые или красные, буду ждать тебя до смерти. Мне бы приятнее, чтоб тебя призвали красные — отец говорит, они разумнее. И я с ним согласная.

— Вот так дед! — засмеялся Конядра.

— Он говорит, было бы здорово, если бы большевики как следует поколотили казаков. В монастыре св. Иоанна они украли все, что имело хоть какую-то цену, их генералы возами вывезли золото и серебро… — Зина повернулась к Матею. В лучах зари лицо ее порозовело, словно просвеченное девичьей, еще ничем не обманутой доверчивостью. — Вчера наш старик поругался с Малышкиным, и Малышкин попрекнул его тем, что мой деверь добровольно пошел к красным. Отец кричал, что его ничуточки это не огорчает и не будет огорчать, пока он сам не разберется, на чьей стороне правда.

— Зачем ты мне все это рассказываешь?

— Ты должен знать, какие дела у нас в семье, — ответила Зина, в глазах ее отразилась какая-то особая решимость. Он уже однажды видел это — в тот вечер, в лесу, у речки. — Я думаю, что отец прав, — продолжала меж тем Зина. — Это святая правда. Как приедем домой, я тебе покажу карточку деверя. Сидит на монгольском коне, а на папахе звезда. Только ты никому не говори, даже своему Аршину, а то нам туго придется. Казаки нас подожгут, если Аршин проболтается Вареньке или Нюрке. Анна умеет выведывать…

Они въехали в низкорослый лесок. Эти чахлые рябины, акации и стелющиеся кусты никогда не превратятся в настоящий лес. Но дорога под их сенью поросла травой, и ехать по ней приятно. Переехали через русло наполовину высохшей степной речки, и Конядра попридержал лошадей. Станица была уже далеко, а когда они снова выедут в открытую степь, то увидят вдали луковки алексиковских церквей. Лошади довольно фыркали, Матею особенно нравился вороной жеребец. У него прекрасный ход, и спина хороша под седло, и в упряжке, видно, редко ходил. Вдруг позади них послышалось ржание. Конядра поглядел на Зину, которая от неожиданности приоткрыла рот и невольно прижалась к его руке.

Матей остановил арбу и встал на сиденье. Поверх кустов, серых от пыли, увидел на дороге трех всадников с карабинами за спиной. Матей сел и погнал лошадей, Зина успокоилась, стараясь прочесть его мысли. Уже слышен был топот, всадники их догоняли, вороной заржал. Матей тихо свистнул, как свистел старый Малышкин, и лошади вынесли их из кустарника. Опять пошла ухабистая дорога, Зина крепко держалась за сиденье.

Степь распахнулась перед ними. На дымчато-синем горизонте уже ясно видны были контуры алексиковских колоколен. Матей оглянулся. Казаки были совсем близко.

— Погляди, знаешь ли их? — сказал он Зине. Она обернулась.

— Казаки как казаки, но куда они так спешат?

— Анна меня сильно ненавидит? — спросил он быстро. Зина побледнела. Вчера Анна сказала, что все-таки это он стрелял в нее, она хорошо помнит его, ведь она была от него на расстоянии всего десяти шагов. Зина решила, что незачем зря тревожить Матея, и не передала ему этого.

Казаки нахлестывали коней нагайками и злобно кричали что-то. Один казак, по-видимому, пришпорил коня: он опередил других и быстро догонял арбу. Вдруг он остановил лошадь и снял карабин с плеча. Зина испуганно крикнула:

— Это Павел! Сейчас выстрелит! Неужели Анна его послала! — Она выхватила вожжи из рук Матея. — Ложись на дно!

Матей вынул из корзинки с едой пистолет. Над его головой просвистела пуля. Матей, пригнувшись, выстрелил. Казак выронил карабин и сполз с коня. Подскакал второй, но Матей не дал ему даже выстрелить.

Арба мчалась, скрипя и болтаясь из стороны в сторону, но Зина крепко держала вожжи, как опытный кучер. Взглянула на Матея, и дыхание у нее перехватило. Матей был готов стрелять, когда приблизится третий казак. Это был офицер, он мчался за ними как бешеный. Два раза он выстрелил — промахнулся. Матей прилег на сиденье. У Зины сердце билось где-то в горле, руки дрожали, но она судорожно сжимала вожжи и кнутом подгоняла лошадей. Казак продолжал гнаться за ними и вдруг схватился за наган. Именно этого момента ждал Матей. Матей выстрелил — казак схватился за грудь и упал с седла.

— Дай мне вожжи! — крикнул Конядра Зпне и повернул арбу.

Она ничего не понимала, только дышала прерывисто и прижимала кулаки к груди. Конядра остановил лошадей и сказал насмешливо, словно ничего особенно не произошло:

— А теперь поглядим на орлов Анны.

Привязав вожжи к сиденью, он подошел к лошадям, успокоил их. Зина стояла около колеса с таким видом, будто не верила, что еще жива. Краска медленно возвращалась на ее лицо. Матей взял ее за руку и повел к казакам. Она шла так, словно ждала — сейчас и ее настигнет смерть, и дрожала всем телом. Казаки были мертвы. Двоих она узнала — они приходили сено косить, — третьего же, подхорунжего, не видела ни разу. Матей поймал их лошадей, вынул из седельных сумок все документы, а из нагрудного кармана подхорунжего — толстый кожаный бумажник. Найдя в нем приказы и различные планы, он сунул все это себе за пазуху. Улыбнувшись, он выгнал казачьих лошадей в степь.

— Ну, Зиночка, теперь поедем спокойно, как на бал, — засмеялся он. — А встречу Анну, всю черную душу вытряхну из этой мерзавки!

Зина ухватилась за его руку — ноги отказывались ей служить. Матей подсадил ее на арбу, и, когда они тронулись дальше, она снова прижалась к нему, В голове у нее все перемешалось, все виделся ей Конядра, стреляющий в казаков из черного нагана. Она не подумала даже, что пули могли попасть в нее: все время, пока длилась эта бешеная перестрелка, она дрожала только за Матея. Не может быть, чтоб он был просто пленный, нуждавшийся в ее защите от Анны. И не белогвардеец он — значит, остается одно: красный! И вовсе даже не чех! И Анна, верно, права — это он ее ранил. Зина смотрела на его руки, державшие вожжи. Страшные руки! За несколько минут они умертвили трех человек… А лицо у него опять такое же, как всегда. Зина любит его, теперь она особенно остро чувствует, что любит его больше всех на свете. Она прижалась к его руке.

— Скажи мне, Матей, кто ты? Это ты стрелял в Анну?

— Не мучайся ты этим, Зиночка, сама видишь — я и сегодня не мог поступить иначе. Они напали на меня — я дал отпор. Я красноармеец, Зина, и пришел в твою станицу на разведку. Но не думай, что я тебя обманываю. Я люблю тебя. Не только за то, что ты мне помогла. Понимаешь? Не знаю, как это случилось… Теперь я должен вернуться в в свою часть, но к тебе я непременно приеду, а встречусь с твоим деверем, расскажу ему про тебя и про ваших стариков. Я буду писать тебе, чтобы легче ждалось. И не сомневайся — я к тебе хоть через год, да вернусь.