Евгений Воробьев - Охота к перемене мест

• Название: Охота к перемене мест
• Автор: Евгений Воробьев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1979

Евгений Воробьев — автор известных романов «Высота», «Земля, до востребования», повестей «Капля крови», «Незабудка», «Сколько лет, сколько зим», многих сборников военных рассказов и очерков.

Спустя четверть века автор вернулся к своим старым друзьям верхолазам-монтажникам, людям романтической профессии, нередко связанной с риском и опасностью. Роман «Охота к перемене мест» населен вечными кочевниками. Сегодня они живут и трудятся на берегах Ангары.

---

Галиуллин закрыл глаза, чтобы не видеть сигареты, то затухающей, то светящейся, — может, огонек мешает заснуть?

Или оттого не засыпает, что не слышно тиканья часов, к которому привык дома? Зину премировали настольными часами на общесибирском конкурсе маляров. Участники соревнования на звание «мастер — золотые руки» работали парами, а Зине пришлось защищать честь Приангарска одной. Жюри не могло учесть всех показателей ее работы, но Зина выработала больше двойной нормы. Она вернулась из Академгородка и радостная, и огорченная. «Твои настольные часы, оказывается, бронзовые. Вроде бронзовой медали!» Они с Мансуром поздравили мать, а та, похоже, ждала утешения...

Он редко уезжал от семьи, а Зина и подавно никуда без него не ездила, только к родным на Смоленщину, в деревеньку Надва Рудненского района. Как же она могла не поделиться подробно с Галимзяном своими впечатлениями об Академгородке?

Город небольшой, весь спрятался в тайге. По деревьям прыгают белки, зимой для них повесили пятьсот кормушек. К деревьям, растущим у самых домов, переброшены с балконов длинные жерди — открыты зимние забегаловки для белок. Над улицей висят голубые дорожные знаки с изображением белки — осторожно! В тех местах белки часто снуют и скачут через улицу,

Зине понравилось, что в Академгородке мало изгородей, не увидишь и клочка колючей проволоки. Еще понравилось, что жители протоптали стежки-дорожки там, где им удобнее ходить, потом эти замысловатые кривые заасфальтировали. Никто не заставляет пешеходов поворачивать только под прямым углом, как указали архитекторы на кальке.

А еще Зина рассказывала, что дома не стоят на одном уровне, иные — на зеленых холмах, взгорках. Рыли фундаменты, сообразуясь не только с общим планом, но проверяли — сухое ли место, не скапливается ли вода после дождя?..

Особенно Галимзяну запомнились стежки-дорожки, какие натоптали жители. Вот бы такие поправки к местным условиям вносили во все важные проекты, когда дело касается новых поселков, городов.

Дался Галимзяну, однако, этот почти сказочный, по словам Зины, Академгородок! Будто туда, а не в этот приполярный Усть-Илимск они собираются переезжать. А что касается белок, то они с Зиной всю жизнь курсируют вокруг земной оси, как белки в колесе...

Галиуллин повернулся на другой бок. Рядом бесшумно, не шевелясь, спал Кириченков. Тускло поблескивает его лысина, он пытается уравновесить ее пышными бакенбардами, пущенными расти чуть ли не до уровня рта; сейчас бакенбарды лежат на щеках смутными тенями.

По многу месяцев Кириченков живет на стройках Восточной Сибири без жены, без детей. Дважды в год ездит в отпуск: у него собственный дом и сад в Дарнице под Киевом. А радость от этого какая? С женой все время в разлуке. Правда, за юбками не бегает, соблюдает себя...

— Накоплю на «Жигули-универсал», получу машину — мне как знатному сварщику обещали, — и пламенный привет! — мечтал Кириченков. — Вовремя я уехал на заработки из дому. Приеду — сыну уже в школу пора. Не люблю, признаться, когда над головой пеленки-распашонки сохнут, младенец рядом кричит-пищит, и ночь не в ночь...

Галимзяну не захотелось тогда спорить с Кириченковым, а про себя подумал: «Эх ты, убежал от младенчества и раннего детства родного сына. Не видел, как сын учился ходить, не подымал, если сын падал. Я учил совсем маленькую Светлану плавать. Тогда мы строила телебашню в московском Останкине и жили в Серебряном бору, возле самой Москвы-реки. Учил маленького Мансура мыть руки над раковиной. «Рука руку моет, рука руку...» Галимзяна удивил тогда изначальный смысл пословицы.

В Приангарске Галимзян брился рано утром электробритвой, и Мансур просыпался от ее жужжанья раньше, чем ему нужно было встать и отправиться с матерью в детский сад. Галимзян стал уезжать на работу на четверть часа раньше, брился до смены в «третьяковке» и отныне держал бритву там. Зина заметила это не сразу, а потом с гордостью рассказала Варежке.

Когда он возвращался после работы в котловане, Мансур радостно кричал: «Папочка пришел!» — и обхватывал его ноги в сапогах, заляпанных грязью. Мансур любил слушать сказки, которые отец сочинял еще для маленькой Светланки и рассказывал ей перед сном. Назывались они «Сказки Абакан — Тайшет». Добрый Мишка Топтыгин откликался на свист, приходил, косолапый, из своей берлоги на просеку и помогал укладывать рельсы на полотно. Мишка заменял восемь человек — вот силища!.. Как только переехали в Приангарск, Галимзян повел Мансура на берег Ангары. «Какая большая ванна!» — удивился мальчик. А позже Мансуру, поручили кормить брошенную соседями собаку, поливать горшки с геранью, стоявшие на подоконнике... Как знать, может, с этого и начинается воспитание у ребенка любви ко всему живому на земле?..

Душевно обокрал себя Кириченков, но объяснить этого Галимзян не сумел бы ни тогда, ни сейчас, засыпая...

54

Утром Пасечник сел за телефон, соединился с начальником связи, со старшей телефонисткой в Братске: без ее помощи не обойтись. Назвал номер школы, где работает бригада маляров Галиуллиной, и стал ждать.

Галимзян сидел в кабинете, нервничал и ругал себя последними словами. Как он только согласился на этот телефонный вызов! Осмеливается предлагать Зине такое... Сам будет переживать каждодневно, если она согласится пойти в уборщицы!

Пасечник подписывал наряды, счета, какие ему подсовывала секретарша под правую руку, а левой держал трубку и терпеливо ждал, пока найдут Зину, пока она доберется до телефона. Галиуллин обратил внимание на то, что Пасечник всегда берет трубку левой рукой, как положено по воинскому уставу. Видимо, привычка сохранилась у него на всю жизнь. Трубка все время подавала признаки жизни — слабое шуршание, потрескивание, смутные отголоски стуков, голосов.

— Алло, Зиночка! Наконец-то. У меня рука онемела, С трудом дозвонился.

Ни слова в ответ.

— Ты слышишь меня? Это Пасечник из Усть-Илимска. Ну, что с тобой? Перестань сейчас же! Да вот он, рядом. Передаю трубку.

Пасечник понял свою ошибку. Так просто звонить, любопытствовать — как себя чувствуют ребятишки или что вчера показали по телевизору в Приангарске — управляющий не станет... Не надо было ему откликаться и называть себя. Надо было сразу передать трубку.

Галимзян услышал на том конце провода всхлипывание, невнятные с испуга слова. До него донеслось:

— А мне померещилось несчастье... Милый Галим! Жив...

— Ну что ты ревешь, дурочка?

— Перепугалась, что бедовый случай... Бежала из соседнего корпуса, с четвертого этажа. Накинуть ничего не успела, дрожу вся, да только не от холода...

— Не надо плакать.

— Не надо, — согласилась она, сглатывая слезы.

— Ты же у меня умница, правда?

— Правда.

— Ну перестань, Зина, вытри глаза...

— Нечем мне. Платок в пальто остался, а косынка в краске.

— Значит, потолки белите? — догадался Галимзян.

— Потолки.

— А стены в какой цвет?

— Тебе не все равно? — первый робкий смешок.

— Так легче тебя представить. — Он счастливо улыбнулся, блеснул золотой зуб, и на лице разгладились морщины.

— Вся наша бригада голубая.

— Мой любимый цвет.

— Знаю. — Зина повеселела.

— Потому и не надоела мне за долгую жизнь, что ты жена разноцветная. То в розовых пятнах, то в голубых, то в желтых...

Однако до каких пор он будет болтать по междугородному телефону, не решаясь подступиться к делу!

Пасечник слушал ерундовский разговор о колерах с легким раздражением, но оно вытеснялось сочувствием к Галиуллину. Тут о чем угодно начнешь болтать, пока смелость соберешь. Как бы он сам оглушил Ирину такой вот новостью: бросай свою технику безопасности и принимайся мыть полы, раковины и унитазы, А иначе расстанемся на полгода.

Галиуллин сбивчиво, осекаясь, доложил положение дел. Семейных временно не берут, отдельной комнаты нет, а Пасечник не хочет его отпускать.

Есть только один выход: оформиться уборщицей. Работа незавидная. В семи общежитиях-квартирах убирать, мыть полы. Четыреста двадцать квадратных метров. Да еще половина лестничной клетки.

— Сами-то в клетке жить не будем?

— Да ты что? Две комнаты, двадцать четыре квадратных метра. И одинокая подселенка, тоже уборщица.

— Милый Галим, самое первое — чтобы вместе! И чтобы работа у тебя была интересная.

— Дел невпроворот.

— Монтаж в твоем вкусе?

— Знаменитый!

— У тебя и жена в твоем вкусе. Только скажи — сам-то будешь уважать труд уборщиц?!

— Обещаю. Есть еще удобства. Детский сад в доме напротив. Ясли в соседнем квартале... Значит, мы согласны?

— Согласны.

— А прискорбно не получится, Зиночка? Ты же мастер — золотые руки!

— Никакого прискорбия! Завтра же начну укладываться. Инструмент свой малярный, кисти, брать?

— Обязательно. Вещи не все раздавай. Не бросай обноски — дождись обновки. Кое-что пригодится на новоселье... Тут работодатель трубку просит.