Джон Апдайк - Давай поженимся

• Название: Давай поженимся
• Автор: Джон Апдайк
• Жанр: Современная проза

Джон Апдайк – писатель, в мировой литературе XX века поистине уникальный, по той простой причине, что творчество его НИКОГДА не укладывалось НИ В КАКИЕ стилистические рамки. Легенда и миф становятся в произведениях Апдайка реальностью; реализм, граничащий с натурализмом, обращается в причудливую сказку; постмодернизм этого автора прост и естественен для восприятия, а легкость его пера – парадоксально многогранна...

Это – любовь. Это – ненависть. Это – любовь-ненависть.

Это – самое, пожалуй, жесткое произведение Джона Апдайка, сравнимое по степени безжалостной психологической обнаженности лишь с ранним его “Кролик, беги”. Это – не книга даже, а поистине тончайшее исследование человеческой души...

---

– Алло?

– Джерри? Это я. – Голос Салли звучал немыслимо близко – так комета нависает над землей, хоть в находится на расстоянии миллионов миль.

– Привет:

– Ты спал?

– Вроде бы. Который час?

– Извини. Я не думала, что ты сможешь заснуть.

– Я и сам не думал.

– Я позвонила тебе в коттедж, но ты не отвечал. Мне стало очень больно.

– Вот как? А мне и в голову не пришло поехать туда. К чему – теперь ведь все решено.

– Разве? А как Руфь?

– Спит.

– Ничего подобного! – послышался из постели голос Руфи. – Скажи ей, чтоб не занимала мой телефон!

– А ты как? – спросил у Салли Джерри.

– Не очень хорошо.

– Нет? А где Ричард?

– Уехал. Наверное, я тебе потому и звоню, чтоб это сообщить. Ричард ушел из дома. Сказал, что не может больше выносить меня ни минуты, и хлопнул дверью. Даже чемодана не взял. Он обозвал меня проституткой. – Голос у нее прервался, и в трубке зашелестело от слез. Скрипнула еще чья-то кровать. Неужели все дети не спят?

– Он тебя бил?

– Нет. Но пусть бы и побил – мне все равно.

– Что ж, все складывается хорошо, верно? Разве не лучше, что он ушел? Ты сможешь заснуть?

– Гореть мне в аду за то, что я сделала этому человеку.

Джерри перенес тяжесть тела на другую ногу и постарался говорить так, чтобы Руфь не могла слышать каждое слово: уж очень слова были нелепые.

– Никто не будет гореть в аду, – зашептал он Салли. – Меньше всего – ты. Ты не виновата в том, что так получилось: ты же пыталась отвадить меня. Верно?

– В-вроде бы. Но мне следовало настоять на своем. А я не хотела тебя отваживать и не хотела на тебя давить. Скажешь мне одну вещь?

– Конечно.

– Скажешь по-честному?

– Да.

– Ты считаешь, что я на тебя давлю?

– Конечно, нет.

– Я вовсе не хотела говорить ему все, но стоило начать, и я уже не могла остановиться. Он заставил меня все выложить: он куда умнее, чем ты думаешь.

– Я считаю его очень умным. Он мне даже понравился сегодня.

– В самом деле? – В голосе ее зазвенела такая надежда, что он испугался следующих ее слов: она ведь может сказать лишнее. Она сказала:

– А я была ужасна.

– Нет, ничего подобного. Ты была чудо как хороша.

– Я слова из себя не могла выдавить, а когда все же выжимала что-то, это были гадкие, злые вещи.

– Все было отлично.

– У меня в голове все путалось, мне было так стыдно. Я предала Ричарда, а потом предала тебя. А ведь вы оба на меня рассчитывали.

– Даже слишком.

Ее молчание снова заполнилось шелестом, и у него было такое чувство, будто он выплескивает слова в пропасть, в пустоту.

– Салли. Послушай. Я рад, что он знает. Я рад, что ты сказала ему. Теперь все позади и все в порядке. Но мы теперь должны быть лучше других – ты и я. Мы просим Ричарда, Руфь и детей об огромной жертве, и отплатить им мы можем, только если будем лучше других до конца своих дней. Поняла?

– Да. – Она шмыгнула носом.

– Ты мне веришь?

– По-моему, да. Я сама не знаю, что делаю. Только что съела целую миску салата, который приготовила к сегодняшнему ужину. Мы забыли поесть, и муж ушел голодный.

– Ты сумеешь лечь и заснуть? У тебя есть таблетки?

– Да. У меня есть таблетки. Ничего со мной не случится.

В голосе ее зазвучали злые нотки. Он спросил:

– Ты хочешь, чтоб я приехал?

– Нет. Дети взбудоражатся. Теодора до сих пор не спит.

– Бедная крошка. А когда придет Джози?

– Завтра утром. Что мне ей сказать?

– Не знаю. Ничего? Правду? Мне кажется, это должно меньше всего тебя волновать.

– Ты прав, Джерри. Ты всегда прав. Ты прими на себя заботу о Руфи, а я приму таблетку.

– По-моему, это сейчас самое правильное.

– Ложись снова спать. Извини, что побеспокоила. Он ждал от нее извинения. Он сказал:

– Не смеши. Я рад, что ты позвонила. Конечно же, рад.

– Спокойной ночи, Джерри.

– Спокойной ночи. Ты грандиозна. – Не мог он заставить себя сказать, зная, что Руфь слушает: “Я люблю тебя”.

Когда он вернулся в постель, Руфь спросила:

– Чего она хотела?

– Утешения. Ричард уехал.

– Среди ночи?

– Видимо.

– Что ж... молодец.

– Чем же он молодец? Тем, что оставил женщину в полной растерянности? Мерзавец.

– А еще что она говорила?

– Ей было неприятно, что я здесь, а не в коттедже. Она, видимо, ожидала, что я высажу тебя, а сам поеду туда. – Джерри мучило то, что Руфь сказала “молодец”, явно намекая на его пассивность. – Я должен был так поступить? – спросил он. – Значит, чтобы завоевать твое уважение, надо встать, одеться и уйти из дома, как Ричард?

– Поступай, как знаешь. А какой у нее был голос?

– Благодарю, несчастный.

– С чего бы это? Ведь она получила то, что хотела.

– Ты так думаешь? Мне кажется, она сама не знает, чего хочет, – теперь, когда она это получила.

– Повтори еще раз.

– Нет. Я сейчас буду спать. У меня какое-то странное ощущение, – сказал он, пускаясь в очередную фантазию, за что его так ценили в студии рекламы, – будто я – Северная Африка и ноги у меня – Египет, а голова – Марокко. И весь я – сплошной песок.

Когда телефон снова разбудил его, он проснулся с чувством вины, так как видел во сне не свою “ситуацию” – не Салли, или Ричарда, или Руфь, а далекие уголки своего детства: горку на площадке для игр, которую натирают вощеной бумагой, чтобы скатываться быстрее, две потрепанные коробки с настольным хоккеем; кусок затоптанной травы за киоском, где дети постарше обменивались невообразимыми секретами, осыпая землю окурками “Олд голд”, – то прошлое, тот рай, где ты не волен ничего выбирать. Он пошел, спотыкаясь, заткнуть телефонный звонок – понимая, что повторяется, что сам обрек себя на бесконечное повторение, совершив этот грех, который свинцовой тяжестью давил ему на диафрагму. Звонила снова Салли, Салли; голос у нее обладал центробежной силой, и слова разлетались во всех направлениях – ей было унизительно снова звонить ему, она говорила задыхаясь, прерывисто.

– Эй! Джерри? Если я тебя кое о чем спрошу, ты мне скажешь по-честному?

– Конечно. Ты приняла таблетку?

– Только что приняла и решила позвонить тебе, пока она не подействовала. Хотелось услышать твой голос, прежде чем отключусь. Не будешь на меня сердиться?

– Почему я должен на тебя сердиться? Я чувствую себя ужасно от того, что нахожусь далеко. Ричард не вернулся?

– Нет и не вернется. – Салли произнесла это как-то по-старомодному, чуть в нос: так соседки когда-то выговаривали ему за то, что он топчет траву на их лужайках.

– Спрашивай же, – сказал он.

– Ты не сердишься, что я ему сказала?

– Об этом ты и хотела меня спросить?

– Вроде бы.

– Нет, не сержусь, конечно, нет. Я-то ведь сказал еще несколько месяцев тому назад, так что тебе за мной не угнаться.

– Ты все-таки сердишься, – сказала она. – Я так и подумала, еще когда раньше тебе звонила, что ты сердишься.

– Я немножко дохлый, – признался он. – Завтра буду в форме. По-моему, ты очень храбрая и достаточно долго все скрывала, и я очень тебе признателен. Ты дала мне большую фору. В конце-то концов ведь он сам обнаружил телефонные счета.

– Да, но я умела нагнать туману кое в чем и похуже. Я просто очень устала. Кстати, Джерри! Знаешь, что еще случилось? Это в самом деле ужасно.

– Что еще, солнышко?

– Ты меня возненавидишь.

Ему надоело говорить “нет”, и он промолчал.

Тогда она сказала:

– Я солгала ему. Я ему сказала, что мы никогда...

– Что – никогда?

– Я сказала, что мы никогда не спали у нас в доме. Я подумала, что это было бы слишком ужасно при его самолюбии. Ну, разве не глупо?

– Нет, не глупо.

– Я сумасшедшая?

– Нет.

– Пожалуйста, не говори ему. Если мы все пойдем в суд, там я признаюсь, но только ты, пожалуйста, ему не говори. Это ведь не твой дом, Джерри. – Таблетка начала действовать, и она говорила как-то странно.

– А зачем, собственно, мне это нужно? – сказал он. – Чем меньше мне придется с ним говорить, тем лучше.

– Он так уязвлен в своем самолюбии.

– Ну, такое впечатление он постарался создать у тебя. И сейчас он старательно ведет к тому, чтобы все почувствовали себя виноватыми.

– Обещаешь, что не скажешь ему?

– Обещаю.

– Вот я, к примеру, очень многое никогда не скажу Руфи. Интимное.

– Я же сказал: обещаю. Ты думаешь, ты сможешь заснуть? Сколько сейчас, черт возьми, времени?

– Эй?

– Да?

– Помнишь, тогда, в Вашингтоне, на тебя напала бессонница? Я никак не могла понять, что тебя так мучило. А теперь знаю.

– Жизнь – мучительная штука, – изрек он. Она рассмеялась.

– Я прямо вижу, как у тебя губы поджались, когда ты это произнес, Джерри.. Вот теперь таблетка начала действовать. Я стала вся такая тяжелая.

– А ты расслабься, – посоветовал он ей. – Проснешься – и будет утро, и мир все такой же вокруг.

– Меня куда-то утягивает. Я боюсь. Мне страшно, как бы чего не случилось с детьми.

– Ничего с детьми не случится.