Леонид Бутяков - Тайна Владигора

• Название: Тайна Владигора
• Автор: Леонид Бутяков
• Издательство: Издательство «АСТ»
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1999
• ISBN: 5-237-01235-3

Фантастические приключения Хранителя Времени — языческого князя Владигора — продолжаются… Ассирские колдуны, могущественные посланники древней цивилизации, намерены использовать удивительные способности князя для достижения своих неведомых целей. Но никогда отважный Владигор не согласится стать слепым исполнителем чужой воли! Он принимает вызов колдунов и вступает в отчаянную и многотрудную борьбу с приверженцами Черной магии.

---

Относительно «божьей отметины» Барох, конечно, глупость ляпнул, поскольку хорошо знал, при каких обстоятельствах Багол глаза лишился. Но разве откажешься, если тебе задарма предлагают крепкий товар? Еще по чарке выпили — и ударили по рукам.

Правда, на следующее утро, когда разбойничий драккар спешно покинул укромную бухту, Багол удивился: с чего вдруг этакая прыть? Раньше Барох после удачной сделки обязательно проводил здесь дней десять-двенадцать и устраивал на берегу славную попойку для своих громил. Что же заставило его изменить давнему правилу? Не найдя вразумительного ответа, Багол тоже решил не задерживаться в опасном месте.

Страхи морского разбойника он понял позднее, когда сам столкнулся с необъяснимым. Волкодлаки и упыри, чехарда времен года, долгие плутания по давно знакомому лесу — было, от чего запаниковать. Когда наконец обоз добрел в Тумаш, выяснилось, что по лесным дорогам Багол шастал более полугода! Как могло такое случиться? По его подсчетам, как ни крути, расстался с Барохом каких-нибудь пятнадцать — двадцать дней назад, среди осени. А в Тумаш заявился — конец весны на дворе. Бред какой-то!..

Памятуя предостережения Бароха, приказал своим людям держать язык за зубами и поспешил перво-наперво избавиться от дармового бродяги. Тот, хотя и пришел в себя после зелья девки Ликеи, не помнил ни роду, ни имени, с трудом воспринимал окружающий мир и верил на слово всему, что ему говорили. Поэтому Багол живо втолковал синегорцу сказочку о его, дескать, незавидной судьбе: был ты разбойником с большой дороги, поймали тебя служивые люди, хотели на березе вздернуть, да жалостливый Багол перекупил, кошель серебра отдал за твою грешную душу.

Синегорец всему поверил, ибо единственное, кажется, что сохранилось в его памяти, — драка на морском берегу, в которой он двоих разбойников лишил жизни. В общем, даже не брыкался, когда Одноглазый Багол поздним вечером отвел его к покупателю. Сам же Багол был весьма рад выгодной сделке: и хорошую цену получил за бродягу, и туда его отправил, откуда не возвращаются.

Но вот появление венедского воеводы, занятого поисками синегорца, не сулит ничего хорошего. А ну как этот Меченый пронюхает, что Багол ему ложный след выдал? Добром не кончится… Так или иначе, а задерживаться в Тумаше опасно. Поторговал, пора и честь знать.

Одноглазый коротко свистнул, подзывая Рухада:

— Что хочешь делай, а до заката все должны быть проданы. Утром уходим в Борею.

— Может, сбавить цену, хозяин? — Рухад озабоченно посмотрел на изможденных невольников. — Хилый товарец. Сам видишь, с дороги еще не очухались толком.

— И не очухаются, — поморщился Багол. — Долго мы добирались… Ладно, отдавай за половину. Главное, чтобы к утру все было готово к отъезду.

— С чего такая спешка?

— Не твоего ума дело!

Багол решительно поднялся с лавочки и, не вдаваясь в дальнейшие разъяснения, заковылял к городским воротам.

2. Бродяга на цепи

Когда сознание прояснилось и глаза привыкли к окружающей его темноте, синегорец увидел, что заперт в железной клетке, которая установлена в довольно-таки просторной, но мрачной пещере. Вдоль гранитных стен пещеры стояло еще не менее дюжины таких же клеток, и в них, беспокойно ворочаясь, похрапывая, то и дело болезненно вскрикивая, спали узники.

В противоположном конце пещеры не столько виднелся, сколько угадывался выход из нее. Синегорец с трудом встал на ноги и сделал несколько нетвердых шагов к решетке. Это был почти бессознательный порыв — к живому предутреннему свету, к свободе. Но тут же натянулась прочная железная цепь, прикованная к обручу на его шее, и одновременно с лязгом покрытых ржавчиной звеньев за спиной синегорца прозвучал хриплый голос:

— Эй, полегче, Бродяга! Ты мне голову оторвешь…

Он оглянулся. В углу клетки на подстилке из гнилой соломы, поджав под себя ноги, сидел человек. Широкоплечий, с крепкими мускулистыми руками, обнаженный по пояс, он напомнил синегорцу однажды виденного («Где? Когда?» — мелькнуло в глубине сознания) каменного истукана, которому поклонялось племя лесных дикарей. Сходство усиливала большая голова незнакомца: она была совершенно лысой. Черные, немного раскосые глаза на широкоскулом безбородом лице смотрели почти весело.

Беспокойство Лысого о сохранности собственной головы оказалось вполне обоснованным: они оба были скованы общей цепью, пять аршин которой тянулись от синегорца к точно такому же кольцу на его шее.

— Садись. — Лысый кивнул на подстилку рядом с собой. — В ногах правды нет. Хотя не уверен, что она вообще есть в чем-нибудь, но разговаривать удобнее сидя. Как считаешь?

Синегорец не ответил, но молча опустился на прогнившую подстилку.

— А ты быстро очухался, Бродяга. Как правило, новички приходят в себя лишь через день-другой.

— Это из-за варева, которым меня напоили?

— Из-за него, — подтвердил Лысый. — Его вливают каждому невольнику, прежде чем сюда привезти. Чтобы обратной дороги не знали. Бывали случаи, что человек и вовсе не просыпался опосля такой чарки… Но ты, видать, из других. Это хорошо, это очень хорошо, Бродяга.

— Почему ты называешь меня Бродягой?

— Надсмотрщики, когда приковывали мою цепь к твоему ошейнику, так называли. Здесь у нас нет имен, только прозвища. — Он усмехнулся и пошлепал себя тяжелой ладонью по затылку. — Меня, сам догадываешься, Лысым кличут.

— И всегда так величали? — без тени улыбки спросил синегорец.

— С того дня, как рабом сделался.

Он немного помолчал, затем вздохнул и добавил:

— Мое прежнее имя — Дорк. Дорк Младший из девятого колена тоймунского рода вагаров. Мы жили очень далеко отсюда, в южных степях, к востоку от Таврийского моря. Вождем племени был Дорк Старший, меня в его честь нарекли. Он же приговорил меня к изгнанию…

Узник замолчал. Синегорец не стал докучать ему дальнейшими расспросами: захочет — сам все расскажет.

В голове была полная сумятица. Синегорец вполне отчетливо помнил, как обоз наконец-то выбрался из лесных дебрей, как через два дня подошли к высоким крепостным стенам, но в ворота не сунулись, а расположились на постой поодаль, в грязной избе, больше напоминающей конюшню. Он почти оправился от неведомой хвори, лишавшей сил и воли к свободе, что не ускользнуло от внимания Одноглазого. Тот сразу приказал запереть синегорца отдельно от других невольников и удвоить охрану, хотя пленник не предпринимал ни малейших попыток к бегству. А потом Одноглазый сам пришел к синегорцу, дабы растолковать — что, как и почему. Если верить ему, получалось, что синегорец с рождения был бродягой и отпетым разбойником, достойным лютой смерти, и только вмешательство сердобольного Багола избавило его — на какое-то время — от Преисподней. Багол, дескать, надеется, что Бродяга («Да, именно так он меня называл в тот вечер, — припомнил синегорец. — Что ж, Бродяга так Бродяга…») когда-нибудь сможет искупить свои прегрешения, поэтому намерен завтра же передать его в руки сурового, но справедливого хозяина.

Синегорец не поверил Одноглазому. Хотя смутные обрывки памяти, казалось бы, свидетельствовали о правдивости утверждений Багола (восторженно подчинявшаяся ему разбойная ватага; дубовая клетка, в которой его содержал какой-то княжеский наместник; карлик-подземельщик. показывающий тайные ходы под крепостными стенами…), он не чувствовал на себе вины, не ощущал себя грабителем и убийцей. Или не помнил? Ядовитая змея сомнений заползла в его душу и свилась в ледяную спираль. Приподняв узорчатую головку, она заглядывала в глаза Бродяги и шипела: «Тщщщета и мельтешшшение… Уймисссь, бессспамятный бродяжжжка, смирисссь, зззатихни!..», но он не желал сдаваться без боя. Может быть, именно это упрямое и труднообъяснимое (в его-то положении — безродного раба, колодника!) нежелание сдаваться и было главной причиной его неверия словам Одноглазого Багола.

На следующий день Бродягу продемонстрировали новому хозяину. Одноглазый вновь распинался о его разбойном прошлом, тыкал пальцем в плечи и грудь, заставил скалить зубы, короче, вовсю нахваливал товар, и уговорил-таки покупателя раскошелиться. Синегорец в какой-то момент готов был броситься на них обоих и так шибануть лбами, чтобы мозги наружу брызнули (он был уверен, что деревянные колодки не помешают, расколет их запросто, в один удар), но сдержался. Почему? Чуть позже понял причину: змея сомнений не дозволила вырваться наружу праведной обиде. Ведь если он в самом деле запятнал себя грабежами и убийствами, как о том говорил Одноглазый, какое тогда право имеет на гнев и обиду?

Новый хозяин, кажется, заметил яростный блеск в глазах Бродяги. Цокнул языком, прищурился и, будто желая успокоить колодника, унять его пыл, поднес к губам синегорца глиняную кружку с зеленоватой водицей. Он выпил до дна — и вновь провалился в блаженную темень бесчувствия. А очнулся уже здесь, на цепи, в железной клетке…