Станислав Пономарев - Стрелы Перуна

• Название: Стрелы Перуна
• Автор: Станислав Пономарев
• Издательство: Русс
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1992
• ISBN: 5-85236-002-3

Настоящая книга — вторая часть трилогии, посвященной истории Киевской Руси. Впервые роман был опубликован Куйбышевским книжным издательством в 1989 году, а уже через год стал библиографической редкостью. Первая часть трилогии дважды выходила в свет, второй раз — значительным тиражом.

События романа «Стрелы Перуна» также относятся ко времени правления великого князя Киевского Святослава Игоревича — середине 60-х годов X века. Автор в художественной форме динамично раскрывает сложную картину роста и становления единого Русского государства, его дипломатии и военных столкновений с могущественным Хазарским каганатом, непростых взаимоотношений с Византией и Волжско-Камской Булгарией.

---

Сотского и его гридей мгновенно вынесло за порог. Рубаниха сразу успокоилась и добродушно пояснила иноземцу:

— Это яз так их пужаю, негодников. А не то спасу от них нетути. Озорники и буяны, право слово...

С этого момента лекарям никто не мешал. Воины несли неусыпную стражу за окнами и у дверей терема. Шли дни, и грек все почтительнее относился к русской ведунье. Он внимательно наблюдал за всеми ее действиями. Изумлялся. Одобрял. Но многого понять не мог, ибо никогда ничего подобного не видел. Например, наговоры: когда больная начинала бредить, ведунья, пошептав над ней, мгновенно успокаивала раненую. Княжеский лекарь иногда проверял пульс, измерял температуру. Сердце молодой женщины билось ровно, разве чуть-чуть замедленно.

— Через седьмицу пробудится, — пояснила Рубаниха. — Пошто ее, голубку, болью мучить. Пущай поспит.

Сама она все эти ночи, казалось, и не прикорнула. По крайней мере, грек этого не видел. Демида мучил вопрос, как знахарка без ножа сумела извлечь из тела раненой боевой, с острыми краями-крюками наконечник стрелы. Сколько раз за эти сутки он спрашивал об этом Рубаниху, но та отмалчивалась. Тогда грек пошел на хитрость: он стал рассказывать об искусстве византийских и арабских целителей, о разных способах лечения тех или иных болезней, о секретах составления разнообразных лекарств и их действии. Рубаниха слушала, изумлялась, хвалила, сокрушалась:

— Куда уж нам, лесовикам дремучим, этакое ведать. Мы так, по-нашенскому, все больше травками... Да-а, есть же на земле многоликой и светлой этакие мудрецы. А мы-и... А мы все травками.

Демид Комнин разглядывал эти травки. Многих он не знал — они не росли на его знойной родине. Рубаниха объясняла, какая трава от какой хворости. Византиец спрашивал, откуда неграмотная старуха знает их действие. Та охотно отвечала:

— Из века в век предки наши ведали эти травы и передавали слово заветное от бабки к матери. Та внучке. И так до наших дней. Нонче и яз отдаю умение свое другим...

И когда наконец Рубаниха рассказала, как вынуть наконечник стрелы, не повредив живых тканей тела, греческий врач не поверил.

— Покамест рана была горяча, яз расширила ее и влила туда барсучий жир. Потом зацепила острое железо в ране крюком и повернула жалом вверх, и оно вышло вместе с жиром. Мы растопленным барсучьим салом и кровь-руду останавливаем, и глотошную исцеляем, и грудную чахлость лечим.

— Да-а! — только и вымолвил грек, записав удивительное в книжку.

Это действо в свою очередь изумляло Рубаниху:

— Надо же, а? Уметь знаки чертить и ведать. Хорошо б и мне ведать так-то... А то в темноте живем...

— Мне бы хоть половину той темноты, в которой витают твои мысли, — бормотал себе под нос Демид, постигавший некогда врачебную науку под надзором выдающихся ученых Византии...

По истечении семи дней Рубаниха сказала:

— Пора ее, голубку, к жизни возвращать. Пущай опять свету белому радуется.

С этими словами знахарка открыла глиняный кувшинчик, налила из него в ладонь немного темной остро пахнущей жидкости и стала осторожно растирать лекарство на груди раненой. Через четверть часа щеки Малуши порозовели, до этого плотно сжатые зубы расцепились. Тогда Рубаниха взяла другое лекарство и влила несколько капель в рот больной. Малуша очнулась, застонала, веки затрепетали и распахнулись.

— Пи-ить, — еле слышно прошептали пунцовые губы.

— Прими, голубка. Пей на радость нам и князюшке нашему.

Малуша дважды глотнула медвяную настойку, глаза ее сразу прояснились.

— Где любый мой, Святослав-князь? — тревожным шепотом спросила она, а глаза испуганно и вопрошающе остановились на лицах людей, которых она хорошо знала и не узнавала сейчас.

— Жив, голубок наш. Жив и здоров, милая. Што ж ему, ясну соколу, поделается, — ласково пропела Рубаниха. — Вот, весточку тебе шлет. — Старуха поднесла к лицу молодой женщины серебряный перстень с великокняжеским знаком.

Лицо Малуши озарилось радостью.

— Дай! — Она хотела протянуть руку, но обессиленная тонкая кисть разжалась и упала на постель.

— Повремени, милая, — успокаивала ее Рубани-ха. — Слаба ты еще. Никуда он не денется, перстенек-та. Вот туточки яз его на веревочке подвешу, под глазки твои светлые. Гляди на него и радуйся.

— А где же князь? — спросила уже громче Малуша.

— Ан где-то неподалеку от Чернигов-града. Супостата бьет. Хакана козарского с Русской земли прогоняет.

— А Володимир где? — встревожилась молодая мать.

— И Володимир Красно Солнышко наше с батькой своим на лодии поплыл. Да не бойсь, милая. С победой придут скоренько батька с сыном.

Боль и тревога отразились на дивном лице Малуши.

— Как они там, жизнь моя? — чуть слышно прошептала она.

Рубаниха угадала:

— Не кручинься, милая. Яз им наговорное зелье от вражьего железа дала и по ожерелью из кабаньих клыков. Гадала на них — у Перуна-бога судьбу спрашивала. Велик полет их. Не в этой битве пасть князю. Долог и славен путь его. А Володимиру век и не мерян еще...

Прошло еще семь дней, смерть окончательно отступила от Малуши. Рубаниха раскрыла настежь все окна терема, и буйное лето глянуло в глаза отважной наезднице. Рана уже не горела так нестерпимо. Голубиной почтой Святослав дал знать о делах своих.

И вот внезапно приехала и была непривычно ласкова суровая и неприступная ранее мать великого князя Ольга. Она молилась чуждым крестом на Малушу и просила своего бога даровать ей долгую и счастливую жизнь...

Однажды, поутру, у крыльца терема раздались громкие голоса, ругань. Рубаниха высунулась в окно, погрозила пальцем:

— Цыть, жеребцы стоялые! Вот яз вас. Вам тут што — поле с печенегами? Нишкните, бесстыдники!

Гриди замолчали, но один не унимался:

— По воле великого князя!

— Яз те дам князя, негодник! Нишкни!

За спиной Рубанихи раздался слабый вскрик. Старуха оглянулась: раненая пыталась встать с подушек, а Демид удерживал ее. Знахарка быстро сообразила что к чему.

— Ну ладно, заходь! — велела она гонцу. — Да не топай сапожищами, будто мерин. На цыпках ступай.

Когда воин вошел, Рубаниха строго спросила:

— Ну чо у тя спешного такого, негодник рыжий?

Тот топтался на месте: со света не мог сразу разглядеть, кто есть где.

— Вон болярыня, — показала старуха. — Кланяйся, нечистый дух!

Воин поклонился, громыхнул густым басом:

— Так што... Вели...

— Цыть! Не грохочи так. Оглушил. Тише речь веди, аль не видишь?

— Так што, — сбавил тон посланник, — великий князь Святослав побил Хакана. Велел передать тебе, болярыня, поклон. — Гонец низко поклонился. — И-и...

— Сказывай уж все! — велела старуха.

— И... княжича Володимира со мной прислал. Да яз поостерегся сюда его взять, в терем...

— Ох-х, чадо мое! — силилась подняться Малуша.

— Веди уж, басурман! — приказала Рубаниха. — Байбак и есть байбак... Мог и скрыть до поры, — укорила она простодушного гонца.

Владимир с порога бросился к постели:

— Ма-а-аманя! Ми-иленькая! Кто тебя обидел?!

С тех пор Малуша не расставалась с сыном, и теперь они жили в одном из княжеских теремов в Киеве. Потеплела суровая Ольга к опальной ранее ключнице. И как-то сразу любовь жестокой бабки обрушилась на Владимира, которого до сей поры она не видела и знать не хотела. По велению княгини к Владимиру приставили болгарина-книжника, искусного в славянском письме и цифири.

Ольга все чаще брала с собой в церковь Малушу и Владимира. Молодая женщина стала пристальней всматриваться в обряды ранее чуждой для нее религии. Красота этих обрядов завораживала, вкрадчивые голоса священников проникали в глубь мозга, будоражили сердце. Сладкозвучное пение церковного хора увлажняло ресницы, звало куда-то далеко, и жизнь на грубой земле после этого казалась тусклой и никчемной...

Святослав смотрел на женскую блажь смешливо, но решительно воспротивился приобщению к новой религии Владимира, как, впрочем, и других своих сыновей. Князь в больших и малых делах поступал скоро и круто. Вскоре Владимир был отдан на воспитание суровому воину и ярому язычнику боярину Перемиру. А постоянный надзор над племянником держал брат Малуши, прославленный в боях воевода Добрыня.

Глава шестая Святослав и Малуша

— Пошто, сокол мой ясный, опять дружину ополчаешь? Пошто к ниве смертной воев скликаешь? Аль в мире жизнь тебе не красна?

Князь нахмурился. Ни от кого не стерпел бы он этих слов. Ни от кого! Однако были два дорогих ему человека, которым разрешалось многое: это мать — великая княгиня Ольга, и лада любая — Малуша. Первая была властной, жестокой и коварной, но сына своего берегла и была ему верной помощницей. Вторая же безрассудна, смела до дерзости, красива до изумления и любима князем по-сказочному.