Станислав Пономарев - Стрелы Перуна

• Название: Стрелы Перуна
• Автор: Станислав Пономарев
• Издательство: Русс
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1992
• ISBN: 5-85236-002-3

Настоящая книга — вторая часть трилогии, посвященной истории Киевской Руси. Впервые роман был опубликован Куйбышевским книжным издательством в 1989 году, а уже через год стал библиографической редкостью. Первая часть трилогии дважды выходила в свет, второй раз — значительным тиражом.

События романа «Стрелы Перуна» также относятся ко времени правления великого князя Киевского Святослава Игоревича — середине 60-х годов X века. Автор в художественной форме динамично раскрывает сложную картину роста и становления единого Русского государства, его дипломатии и военных столкновений с могущественным Хазарским каганатом, непростых взаимоотношений с Византией и Волжско-Камской Булгарией.

---

— Я рубился в яростных сечах во славу Хазарии, Тенгри-хана и великого Шад-Хазара! Сколько своей крови пролил я, ты знаешь?! — Глаза старого воина сжигали огнем ненависти всемогущего хана.

Властитель лениво ответил:

— Ты загубил пятьсот овец. Кто мне заплатит за них, а? Может быть, ты откупишься золотом, взятым тобой в битвах? Давай! — Хан протянул жирную ладонь.

— У меня только раны во славу Хазарии. Я рубился с врагами, а золото брал ты! Значит, я давно откупился!

— Ты откупил две трети твоей жизни. А за одну треть мне. заплатит купец. Эй, богатуры, гоните их скорей! Не то опоздаем. Караван уже подошел к моему аилу...

Их вели по рыхлому снегу к далекой реке Итиль. Кирша уже как-то свыкся со своим положением: не повезло с побегом в этот раз — Перун поможет уйти в другой. Мальчишка, племянник Оразгула, плакал все время, жался к руссу, и Кирша не раз принимал на себя удары бича, нацеленного на ребенка. Оразгул скрипел зубами, дерзил страже. А однажды ринулся вдруг вперед, сбил с коня воина, вскочил в седло, завопил радостно и ускакал в степь. За ним погнались трое.

— Эх-х, меч бы ему, — пожалел старого наездника Кирша. — Он бы посек их. А так...

Погоня вернулась после полудня. Только двое сидели верхами. Один, мертвый, покоился поперек седла, свесив безвольные руки до стремени. На аркане, далеко позади второго всадника, волочилось по мерзлой земле что-то бесформенное и окровавленное: это все, что осталось от счастливого в битвах славного воина Хазарии Оразгула.

Кирша вперил горящий взор в комонника, к седлу которого был привязан аркан со страшным грузом. Ярость полыхала в груди русса!

«Што тебе за дело до козар? — шептал разум. — Пускай режут друг друга. Руси легше!» А сердце кричало: «Где же правда?!» Всю жизнь пас старик чужой скот, рубился на бранных полях, храня и умножая княжецкое добро. И вот — плата?! При случае зарежу хана! — решил Кирша. — Коня его во благо заколол — и князя Санджара во благо будет. И Руси, и мне, и... душе убиенного богатыря Оразгула. Помоги мне, Перун!..»

Стражник глянул на невольника, вздрогнул под неистовым взором, подъехал, ударил бичом с оттяжкой. Обожгло болью.

— И этого зарежу! — прошептал пленник.

Воин замахнулся еще раз, но резкий окрик купца остановил его:

— Татуш, не смей! Хватит мне потери одного невольника! Ты хочешь разорить меня, безмозглый ишак?!

«Татуш, запомним. — Кирша пристальней вгляделся в обидчика. — Где-нито, а ты попадешься мне, короста лешачья!»

Хазарин погрозил ему бичом, криво усмехнулся и отъехал в сторону...

Кирша почувствовал вдруг, что его оторвали от земли. Он мгновенно очнулся от дремы и понял, что летит куда-то в бездну...

Раздался гортанный хохот. Ухнула, вспенясь, теплая вода. Кирша вскочил на ноги: воды было по пояс, но хлебнул он изрядно и откашливался сейчас, еще не соображая, где находится. Очнулся наконец, поднял голову: волосатый банщик стоит на краю бассейна, уперев руки в бока, и, выпятив толстый живот, хохочет:

— Ах-ха-ха-ха! Ур-рус-богатур-р. Надо же, совсем уснул... Ополоснись и вылезай. На кумыс, пей. Сейчас бороду брить будем...

Глава четвертая Тайны

Пока Кирша плавал в тревожных грезах своих, русский посол Летко Волчий Хвост, его избавитель, был с великим почетом принят арабским купцом Хаджи-Хасаном.

Они вдвоем сидели на роскошном персидском ковре, скрестив по-восточному ноги. Золотая и серебряная посуда ломилась от заморских яств. Кубки тончайшей резьбы благоухали ароматом легких грузинских вин.

Собеседники поглядывали друг на друга испытующе, улыбались ласково и стелили велеречие вокруг здоровья, удач и долгой жизни.

Прислуживал им старый слуга-нубиец, черный, как сажа, отчего седая голова его казалась ослепительно белой. Летко знал, что Темир — так звали слугу — глух и нем. Большие коричневые глаза старика ласкали лицо русса, а иногда источали тревогу — на мгновение всего, не больше. Тогда Летко взглядом успокаивал его: коварство за благодушием и улыбками не могло ускользнуть от взора умного человека. А Летко Волчий Хвост был умен, как торговый бог славян Велес, поэтому Святослав отправил его послом к кагану-беки Асмиду.

Хаджи-Хасан выглядел моложаво, хотя и перевалило ему за пятьдесят. В скромной одежде и белой чалме паломника, с черными, как кожа нубийца, живыми стремительными глазами, он был похож на воина больше, чем самый настоящий ал-арсий: под широким шелковым халатом угадывалось гибкое сильное тело. Он был ласков той лаской, какая присуща леопарду, готовому к смертельному прыжку. Благодушие его настораживало и усыпляло внимание одновременно.

Летко тоже казался беспечно-веселым, но Хаджи-Хасан видел, что русс насторожен и готов к мгновенному противодействию.

«С каганом Святослябом дружить надо, — думал араб. — Земли его беспредельны, товары там дороже золота. Но купцов урусы пускают только в несколько городов. .. А если бы торговать по всей Уруссии, то богатства мои удвоились бы...»

Летко, принимая кубок из рук Хасана — честь для всех великая, — улыбнулся, поблагодарил.

«Нет могутнее сего гостя заморского на всем Востоке, — размышлял русс. — Надобно, сил не жалеючи, сделать его своим сторонником. Ежели мне удастся сие, князь Святослав не оставит меня милостью, а люд русский избавлен будет от многих бед...»

Когда положенный ритуал был соблюден, Хаджи-Хасан как бы мимоходом обронил:

— Великий каган Хазарии Иосиф просил меня...

Летко широко распахнул глаза: он знал, что великого кагана никто из смертных, кроме тех правителей Хазарии — кагана-беки, чаушиар-кагана и кендар-кагана — лицезреть не мог. Да и то эти властители могли явиться к Великому только в крайнем случае, соблюдая при этом унизительный ритуал: идти только на коленях, босиком, с зажженным куском сандалового дерева в руке, с поясом на склоненной шее и опущенными долу глазами. Тех же, кто даже случайно бросит взгляд на живого бога хазар, немедленно умерщвляют. А уж чтобы Итиль-хан — так звали его руссы — попросил кого-либо и о чем-либо, эт-то...

— Нет-нет! — засмеялся Хасан. — Он просил меня через чаушиара, визира телохранителей-тургудов своего дворца.

— А яз и чаушиара не видывал. Дважды с хакан-беком толковал. Да только попусту. Склизкий он, што твой налим. А с визирем потолковать не мешало бы... Да так, штоб никто не проведал... — Русс вопросительно глянул прямо в быстрые глаза араба.

Тот не отвел взгляда, но и не ответил на скрытый вопрос: словно не понял, о чем речь.

— Великий просил меня доставить его письмо в Андалус[55] к ученому еврею Хосдаи Ибн-Шафруту. Тот спрашивал кагана Иосифа о земле хазарской, где, как он слыхал, хорошо живется его соплеменникам; где главная вера от Моисея, где все другие веры и народы ничего не стоят...

Летко криво усмехнулся.

— Да-да, — подтвердил серьезно араб. — Мне дали перевод письма Хосдаи Ибн-Шафрута, которое этот почтенный еврей прислал Шад-Хазару в прошлом году, а ответа на него никак получить не может. Хотя ответ этот написан уже давно.

— А разве иудейские купцы не могут доставить в Андалузию послание царское?

— Пробовали, но не смогли.

— Это евреи-то?! — не поверил Летко.

— Вот именно. Путь через Румию им заказан. Там царь Никифор изгнал детей Моисея из своей страны, многих казнил и ограбил. Никифору золото нужно для войны с нами, и он делает глупость за глупостью... Путь через Великую Арабию далек и опасен: халифы Арабистана грызутся между собой и рвут империю Мухаммеда на части... О-о, времена тяжкие! — вздохнул Хаджи-Хасан.

— Прошли бы по Руси, — сказал Летко. — У нас много иудеев, и никто их не трогает. В Киев-граде даже конец торговый их именем зовется.

— Урусия — да. Но через страну мадьяр и Булгарию путь им отрезан. Булгарский царь Петр смотрит в румскую сторону и делает то, чего захочет Никифор. А мадьяры держат саблю против Оттона, царя германцев, у которого иудеев много и которые ссужают ему золото для войны. Видишь сам — пути евреям в Андалус почти все закрыты. А мои люди пройдут повсюду, даже по Румии, с которой воюют халифы Арабистана.

— А што в послании царском? — простодушно спросил Летко.

Хасан взял с низкого резного столика свернутый в трубку лист плотной китайской бумаги с шелковым шнурком и золотой висячей печатью:

— То аллах один ведает... да каган Иосиф.

— Ежели аллах ведает, дак и ты тож, — поднял палец Летко и хитро подмигнул.

Хасан расхохотался, обнажив белые ровные зубы.

— Хитер, урус. Ох, хитер...

— Дак што ж?

Хаджи положил документ на столик, а из выдвинутого ящика достал лист желтой бумаги.

— Все читать тебе не буду, а вот это: «...И с того дня, как вступили наши предки под покров Шехины, он подчинил нам всех наших врагов и ниспроверг все народы и племена, живущие вокруг нас... Так что никто до настоящего дня не устоял перед нами. Все они нам служат и платят дань: и цари Эдома, и цари исмаильтян... Земли наши на запад достигают реки Кузу[56], на север — до холодной страны йура и вису[57]. И они покорны нам, страшась меча нашего...»