Максим Крючков - Клянусь победить врага

• Название: Клянусь победить врага
• Автор: Максим Крючков
• Жанр: Научная Фантастика

Сборник лучших работ с третьего конкурса фантастического портала Darkness «Клянусь победить врага!»

---

«Все готовы?» — вмешавшись в тысячи мыслей, произнес я и тут же почувствовал ответную волну. — «Тогда внимание: удар будем наносить по команде, одновременно. Все видят животных? Распределите между собой по пятьдесят голов ан. Повторяю, пятьдесят — не больше»!

Вытерев со лба капельки пота, я сделал паузу и сел поудобнее. Объединенное сознание всех отрядов выражало полную готовность. Пора было начинать. Сжав кулаки, я закрыл глаза и на миг сосредоточился на образе сестры.

Мир ее глазами был полон запахов и красок. Она видела все иначе, не так как я — более детально. Облака, трава, пятна солнца на одежде, пасущиеся вдалеке аны, зеленовласая маленькая тальма, держащаяся за ограду загона и с любопытством разглядывающая незнакомцев. Сестра попробовала коснуться ее сознания, но отклика не получила. Я почувствовал, ее боль за это существо — боль и решимость исполнить задуманное несмотря ни на что.

«Удачи, мы надеемся на вас», — вновь открывшись, сказал я собратьям и, собравшись с силами, резко выкрикнул: — «Вперед!»

Даже барьер, который я выставил, чтобы противостоять метальной волне, не защитил от ужаса, творящегося за полем. Разъяренные анны черно-бурой волной смели заграждения и, вырвавшись, ринулись на город. Тальмы спасались кто бегством, кто пытался отбиваться оружием, некоторые запирали двери домов… Но бежать от быстроногих ан было бесполезно, оружие не могло остановить взбесившиеся стада, а двери домов разлетались в щепки от ударов мощных копыт. Звери рвали своих хозяев на куски и не разбирали ни возраста, ни пола. Всюду лились реки крови, слышались стоны умирающих, визг и проклятья. Спасения не было ни для кого.

Наблюдая за происходящим глазами одного из ан сестры, я беззвучно плакал. Правилен был путь, который мы избрали? Стоил ли он всех этих смертей, боли? Мне вспомнился сон и планета, медленно вращающаяся между ладонями. С каждым днем, годом, веком, язвы на ее теле становились все больше и больше. Тальмы не желали останавливаться, они планомерно уничтожали свой дом и даже не задумывались над этим. Остановить их можно было только так. Мы стали карой для своих же неразумных соплеменников. Я понимал это разумом, но сердце рвалось на части и не желало принять то, что видели глаза.

Все кончилось очень быстро. Быстрее даже, чем ожидал отец. Когда в городах не осталось никого живого, я отдал приказ поджечь поля и уничтожить тальмских анов. С трудом удерживая рассудок, альмы бросили в стога факелы, а затем натравили зверей друг на друга. Отведав крови, обезумевшие животные кидались на себе подобных и быстро погибали. Я видел издали, как упала Ина, как, вцепившись в горло своего друга, с погиб отец. Мои соплеменники, не прерывая мысленной связи с анами и, совершив через них очистительную войну, не выдержали пережитого. Почти все умерли от боли, которую испытывали подконтрольные им животные, некоторые убили друг друга, а кто-то — сам себя.

Я стоял на опушке леса перед дымящимся пепелищем и не заворожено смотрел, как садилось за горизонт солнце. С полей больше не тянуло навозом — теперь это был запах обгоревшей плоти. Тошнотворный, страшный запах смерти. Оставаться здесь в одиночестве было невыносимо. Мысленно попрощавшись с павшими, я повернулся и медленно побрел прочь.

«Все кончено…» — сосредоточившись, послал я кланам и тут же, оборвал связь. Это было единственное, на что хватило сил.

Через месяц, истощенный и физически и морально, я достиг подножия гор. Никто из оставшихся, так и не узнал о боли, которую пришлось пережить их близким. Мы, альмы, были так созданы — нам трудно было представить и понять то, что мы не видели и не чувствовали. Впервые я понял, как это было спасительно и хорошо.

На следующий год, кланы засеяли выжженные поля семенами Высоких деревьев и оплакали павших. Наши аны приносили богатый приплод, число альмов постепенно восполнялось вновь рожденными, и жизнь входила в привычное русло. У меня родилось трое сыновей, и двое из них обещали в будущем стать старейшинами. Время моего единовластия подходило к концу.

Однажды осенью, спустя двадцать лет после тех страшных событий, я отдал посох старейшины старшему сыну и ушел высоко в горы. В уединение и тишине, воскрешая мельчайшие детали и оттенки, я писал на стенах пещеры летопись прошлого. Время не стерло ни боли, ни скорби, но теперь, к их голосу присоединился еще один — благодарность. Наш мир стал, наконец, свободен и вернулся к пути, на котором его ждали только жизнь и процветание.

Иногда, во снах, я видел плывущую в звездной тьме планету… Ее раны, с каждым годом все больше и больше затягивались и страшные пятна выжженных полей покрывались изумрудным пушком. Деревья росли медленно, с трудом, и дикие аны почему-то не ели их листьев. Не раз, видя как стадо, игнорируя выкрики погонщиков, обходит заросшие могилы стороной, я задумывался… Быть может, животные знали и чувствовали некоторые вещи лучше? Они шли знакомыми тропами во имя самой жизни, и не задумывались о выборе. Их мудрость была в простоте. И все же, на лестнице развития, мы, сомневающиеся, думающие, допускающие и исправляющие ошибки — стояли выше.

Весной, двое из моих сыновей, оставили клан и пришли на зов. Я был еще жив и успел рассказать правду, что предстояло передавать из века в век и от старейшины к старейшине. Я говорил вслух, боясь, что по слабости могу не удержать сознание от остальных альмов. И да, я плакал. Горько, навзрыд — как детеныш. И не было горя в этих слезах, как не было и радости — только абсолютное, глубинное понимание того, как драгоценна жизнь. К концу собственного пути я понял простую истину: важен не выбор, а то, к чему он ведет, его цель и последствия. Тальмы избрали дорогу, ведущую к уничтожению собственного мира, но погибли раньше, чем сумели дойди до конца. Их нельзя было не жалеть… В их выборе были виноваты мы все — от первого до последнего альма. А итог… Итог был логичен — они лишь получили то, к чему стремились, а мы — заплатили за бездействие.

Я говорил и говорил, иногда срываясь в рассуждения, иногда вставляя в картины прошлого наставления и советы. Сыновья слушали молча… В их глазах поблескивали слезы и понимание. Для меня это было прощание с миром, для них — с детством и иллюзиями, которые давала мирная, размеренная жизнь.

За высокими сводами пещеры гасло солнце. Алые лучи красили небо кровавой гуашью и веером падали на серые камни. В закатном свете, мертвые осколки горной породы играли оттенками розового, словно не ограненные рубины. Любуясь на игру свето-тени, я забылся и, потерявшись в воспоминаниях, машинально потянулся к всплывшему перед глазами образу Ины.

«Я здесь», — обдав сознание волной тепла, ответила сестра.

Прошептав что-то, сын наклонился и, поцеловав в лоб, закрыл мои глаза…

DeFatum Гений, Генрих и Гармонист

Поздняя осень сорок первого, Западный фронт. Командование спешно перебросило несколько стрелковых рот на юго-запад. Куда именно и зачем, простым рядовым не объясняли. Да тем и не хотелось ничего знать: после пяти ночей тяжелого марша многие мечтали о бое, как об отдыхе.

Показался край деревни. Долгожданный приказ:

— Рота, стой! Занять огневые позиции, окопаться!

Бойцы разбрелись по пригоркам, на ходу снимая с пояса лопатки. Один — совсем молодой и щуплый, будто шинель надели на кол, — уперся руками в колени и нагнулся, тяжело дыша.

Неподалеку уже вовсю орудовал лопатой плечистый парень с кудрявым чубом. Оглянулся на щуплого:

— Притомился, гений? — Сам он махал лопатой так резво, словно до того не шагал, нагруженный, всю ночь вместе с остальными. — Война, брат, это тебе… не клопов на печи давить! И не… героизм всякий, грудью… под пули и все такое. Война — это грязь… — Он мерно выбрасывал землю из ямы. — Пахота… Холод… И вши. — Чубастый энергично почесал шею под шинелью. — Зачем от мамки сбег, а?

«Гений» не отвечал, а медленно вертел головой. Потом побрел куда-то в сторону.

— Я тебе вот что скажу, — продолжал чубастый. — Мозги твои, они на фронте ни к чему. Пуля — дура, слышал такое? Вот то-то.

Его молчаливый собеседник раздвигал носком сапога кучки травы на склоне пригорка — и наконец обнаружил неглубокий, но очень удобный овражек. Окопаться в таком куда быстрее, чем на ровной земле, а места — хоть на троих.

— Эй, Гармонист! Хватит копать где попало, тут уже готовое место есть! — крикнул он.

Гармонист — тот самый, чубастый и широкоплечий — насупился, но снаряжение свое подхватил и перешел. Оба закатали рукава.

Справились быстро: все строго по уставу, сантиметр в сантиметр. Прямо образцово-показательный окоп получился.

Друзья вылезли из окопа, отряхнули гимнастерки.

— Я еще травы сухой нарву, утеплимся! — решил Гармонист. Он любил удобство и не отказывался от своих привычек даже на передовой.