Павел Кочурин - Коммунист во Христе

• Название: Коммунист во Христе
• Автор: Павел Кочурин
• Издательство: Изд. "АСПИН"
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-94158-077-0

---

В размышлениях своих Светлана, само собой, влеклась к литературе, к произведе-ниям писателей, называемых деревеньщиками. Демиургыны их писания недолюбливают, а то и просто отвергают… Взять вот воќлогодского Ивана Африкановича… Он еще держит-ся крестьянских нраќвов, вроде бы и при земле, но уже как бы не земледелец. Труженик безответный, без осознания своей цели и долга. Безволен, придавлен, как цепью к столбу прикован. В вечной нужде и голоде. И детям его уготована та же судьба. Или тут гнить-прозябать, или в город податься и там скитаться. При обработке своего клочка земли де-ревянным сучком тот же Иван Африканыч жил бы, пожалуй, не хуже теперешнего, А ны-не он погибающий мужик с печально доброй душой. А ведь многое умеет делать, и делал бы в своем хозяйстве по-своему: "но пошто вот делать-то", как бы слышатся роковые сло-ва от него. И дети его навыков уже не переймут, и ничего своего уметь не будут. Слабые силы праведника еще толкают Ивана Африканыча к саќмозащитному протесту. Но это ско-рее отчаянная жалоба на свою долю, как скулеж пса, чтобы получить кость. Но ему ничего не дают и — гибни.

Ивана Африканыча как бы сменяет пекашинский Михаил Пряснин. С хоќрошими мускулами, унаследованными от отца. Со своими деловыми ухваќтками. Напористый, со-временный и в то же время с наивной мужицкой хитринкой "приспособленца". Усек вот, убедился, что в этой бесприќютной жизни надо "вертеться", все "вырывать" и ко всему приноравлиќваться. Но и совесть в нем не истлела еще вконец. И вот он, совестќливый, от-теснен на обочину колхозной жизни. Мужицкое не помогло. Куда ему против прыти но-воявленных затылоглазников без коня железного. Время уже и от него укатило… Но о до-ме-то своќем он все же не забыл, ладно его устроил. И дети его куда проворней ребятишек Ивана Африканыча. Нащупали лазейку в сытую жизнь, в город подались, в саму Москву, и там стали не последними. Значит сложивќшаяся деревенская жизнь губит таланты.

А кто на смену Михаилу Пряснину?.. Разные. И Тарапуня вот, и Симка Погостин… Теперь уже, по божьей воле, с паспортом в кармане, с профсоюзным билетиком как про-пуском в пролетариат, главный класс. Способные и на кураж, и на открытый протест про-тив напора демиургызма. Одним словом, деревенские люмпены, которым нечего терять. И им что-то уже сулят, приманивают к земле, хозяевами вот называют. Но они, поднаучен-ные явью, распознают в этой приманке и лукавство. Словом "хозяин" их просто напросто хотят заворожить. А им уже каќжется — обзывают, насмехаются, что за хозяин без ничего. И по другому все это можно расценить, но кто вслух-то отважится. Новоявленных люм-пенов даже и побаиваются, управа на них и слабеет. Без зазќрения совести они могут за-просто хапнуть из общественного то, что плохо лежит. Городские называют своих заво-дских воришек несунами. Не пристало и колхозника называть вором. Он просто по пути что-то прихватывают. Тарапуня посовестливее Симки Погостина. Но где для его совест-ливости жизненная опора. Разве что вот жена, Лена, внучка деќ да Галибихина, устыдит. Но все равно — жить совестливо как бы уже противоречит бытию колхозного люда: коли ничье, так чего беречь, для кого, для демиургынов?…. Они и сами непрочь. И тот же Та-рапуня как бы уже вынуждеж быть "как все" — один табак. Выскоки его с протестаќ ми не в счет. Это как сворот с разбитой дороги в объезд ухабин. Но долго ли протянешь сторо-ной, коли кругом ухабины.

Ивану Африканычу не проходило в голову говорить о своем поле как о беспри-зорной земле, жалеть ее. Об этом он не мог помыслить: как велят, так и живут все, и ты живи. При всяких бедах его место тут, на земле, где родился и рое. Это Михаил Пряснин мог поднять вопль, когда блуд безликости стал терзать его землю невыносимой болью, коя и ему передалась. "А в Тарапуне порой уже до ярости вспыхивает проќ тест против угнетения и земли, и самих пахарей. Но тут же и затихает. Где ему, "работнику", выдю-жить, коли у остальных "язык на замке". Даже вот и Горяшина не одолеть. Беспомощность и обездоленность и толкает от схваток с неправдой то к плутовству, то озорству, а порой и к бунту, чаще неосознанному. И все это как и оправдывается: "один табак".

Но вот внутри всей этой житейской нескладицы, как в пустыне зеленый островок возле глубинного животворного источника, стоит дом, где во прок будущей жизни бере-гутся крестьянские нравы. Светлана как-то естественно, будто природой ей это было су-лено, влеклась в духовный мир этих тихих в своем упорстве людей, живущих при тепле своем и свете в стыль лютую. Ее эти мысли перекликались с мыслями Ивана, Дмитрия Данилыча, Анны Савельевны, единились с ними. И ощущалась уже какая-то цельность своего мира, как бы по-новому утверждающего этот коринский мир.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Сила света и власть тьмы.

Уклад жизни, усмотренный от веку земледельческим трудом, держат Корины сво-им усердием, несмотря на то, что их дом, как и другие, обложен со всех сторон враждеб-ному крестьянскому духу силами. Дмитќрий Данилович с Анной Савельевной и сыном Иваном оберегают свое житейство от всякой чужи, как оберегаются от нависшей на всех повальной болезни. Они хранятся при этом единственным и верным способом — покоем в себе. Только при этом и можно оставаться самим собой колхозќному селянину. Корины понимали и то, что возврата вспять — стать прежними доколхозными единоличниками ни-кому уже не дона. Это песочные часы можно просто перевернуть, и бывшее внизу опять становится наверху. После того, что пережито и перетерплено, крестьянин уже не может быть прежним. Чтобы найти верный брод, незнаемая река ни на одном перекате прощу-пывается. Для завтрашнего пахаря такой рекой должно стать пахотное поле. Его тоже на-до заново узнать-перепахать. Перемежевать и тем обрести новую желанную ниву.

Дмитрий Данилович и сотворяет такое свое поле. Оно и должно временем затвер-диться за родом Кориных. Но эту свою думу ему приходится прятать и подлаживаться под демиургынов. Принял вот их очередную выдумку, создал звено. Но и тут не о звене главная его забота, а о земле. Звено — временная сговоренность пахарей для совместной работы. Верней бы всего сегодня делать упор на семейный подряд. За семьями и закре-пить пашни и сенокосные угодья. Так бы они сами собой при измененных условиях и отошли в собственность этим семьям, наиболее пытливым и трудолюбивым мужикам-пахарям… Но опять же — где ныне такая семья? Семьи крестьянской и нет уже, как нет и настоящего крестьянина со своим домом. Да и кто ныне позволит семейно трудиться. Стало уже хульным слово "семейственность". На звено Тарапуни тут же и накинулись — родственников собрал. Колхозника без его спросу включают и разные начинания и дви-жения. Бросают как мешки в кузов машины и дают команду — двигай. А она, машина-то, для вида исполнения команды дергается на месте. А сами "включенные" светятся вполна-кала, словно лампочки при худой батарейке. Иначе и нельзя, коли все под контролем и доглядом. Мужика окрестили тугодумам. А Горяшин вот для характеристики его ввернул еще и новое словечко — заднедум. Будто он всему противится по непонятливости и ему на-до в помощь чью-то голову. Демиургыны и взяли на себя роль божков наставников… Но ведь другого мужика нет у нас, не было и не будет. И некому его заменить. Только сам по себе он может возродиться из себя сегодняшнего завтрашним. От природы он осмотрите-лен и нетороплив. Такой, каким ему велит быть своя земля. А его из века в век неволят, все туже и туже засупонивают на его выти чужой хомут. И тем понуждают противиться себе же самому. А он вот и таким, понужденным, умудряется выживать. Где-то горюнит-ся, печалится. И в то же время незримо упрямится, приговаривая с усмешечкой: "Ну, ну, валяй, коли ты власть надо мной". И этим как бы досказывает тем, кто еще может сам по-размышлять: "Вот я и он, смирные. Стоим, где поставили, и ждем, когда подадут, чего на нас-то гневаться?…" И до кого-то это уже начинает доходить. Понемногу и стали пода-вать. Деньжонки подкидывают вместо трудодней-палочек. Животину при дворе своем позволяют держать, даже и обязывают, велят. И уже не видят как по другому можно дер-жаву прокормить. А свобо-ду себе мужик-колхозничек какую ни на есть ловчением добы-вает, обходом демиургыновых велений. Проку от этого ловчения ему не много, но на прок он уже давно махнул рукой, капризно веселясь и отдаваясь своему всегдашнему "ладно".

Так вот, по воле Провидения, в добровольческом страдании, через усмешку над со-бой, в хмельном угаре, и начинает выявляться веками укоренившийся порок. И тем бли-зить настание взывного своего взгляда со дна мертвого котлована на белый свет. В этот смрадный коќтлован, как в глубокую пропасть, нас втюрили опять по нашему покорќному "надо". А где-то и по лености, как больно праздно любопытствующих. Мы — это ведь не только те, кто натужно ходит по своим ухабистым дорогам в мрачной теснине, а и те, кто ходил по ним сотни лет до нас. Но как вот с сегодняшними нами могло случится, что мы перестали даже называться теми, какими рождены по воле Творца. Нас окрестили колхоз-никами, превратили как бы в стадо, чем и наши предки неќвольники не были. Сами себя уже без сумления клеймим в анкетах — "колхозник". И совсем не осознаем, что же это та-кое за тварное существо?.. Демиургены, улавливая неподобие этого слова, заменили его на другое понятие — сельскохозяйственный рабочий. А молва тут переиначила это прозва-ние, изрекла свое — "сельхозраб". Не "роб" вот, а "раб". В земледельце от роду дух хозяи-на земли не может изжиться и истребиться. Пробивается к свету, как росток зерна из-под камня. Этот дух хозяина нивы, словно невидимый домовой, охраняемый жилище от бед, и держится в доме Кориных. От дедушки Данила унаследовал дар крестьянина внук его — Иван. Перенимается он и Светланой, по воле судьбы вошедшей в дом Кориных. Пока еще живет в них сокрыто, без вольного высказа. Предреченное им как бы исходит к ним с вы-си небесной. Воссотворяется в них так же, как был сотворен Мир Божий во стихии и во хаосе. В обуявшем нас всеобщем неладе — все в начале и должно перемешаться, перемоло-титься, чтобы иному воссоздаться упорным творящим трудом во благе. Иначе-то как из-бавиться от скверны, напущенной на тебя в неверии твоем в мирство земное.