Марк Цицерон - Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту

• Название: Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту
• Автор: Марк Цицерон
• Издательство: Издательство Академии Наук СССР
• Жанр: Античная литература
• Год: 1949

---

6. Вот благовидные причины моего поворота назад; они, право, законны и важны; но нет ни одной более законной, нежели то, что ты же в другом письме: «Если ты кому-либо что-либо должен, прими меры, чтобы было чем сполна уплатить; ведь из-за страха военных действий затруднение необычайно»4074. Я прочитал это письмо, находясь в середине пролива4075, так что мне не приходило на ум, какие меры я мог бы принять, кроме того чтобы защищаться самому, присутствуя. Но об этом достаточно; остальное при встрече.

7. Я прочел эдикт Антония, получив его от Брута, и их4076 прекрасный ответ, но совсем не вижу, какое действие оказывают эти эдикты или что они имеют в виду. И я теперь приезжаю туда к вам не для того, чтобы взяться за государственные дела, как находил нужным Брут. Ведь что может произойти? Разве кто-нибудь согласился с Писоном4077. Разве сам он снова явился на другой день? Но, как говорят, человеку моего возраста не надо быть далеко от могилы4078.

8. Но, заклинаю тебя, что это я услыхал от Брута? По его словам, ты написал, что Пилия страдает расслаблением. Я очень взволнован; впрочем, он же пишет, что ты надеешься на лучшее. Этого я очень хотел бы, и ты передашь ей большой привет и милейшей Аттике. Пишу это во время плавания, подъезжая к помпейской усадьбе, за тринадцать дней до календ.

DCCLXXXIV. Гаю Мацию, в Рим

[Fam., XI, 27]

Тускульская усадьба, конец августа 44 г.

Марк Цицерон Гаю Мацию привет.

1. Я еще не вполне решил, больше ли огорчения или удовольствия доставил мне наш Требаций, человек и преисполненный чувства долга, и глубоко любящий каждого из нас4079. Ведь когда я приехал вечером в тускульскую усадьбу, он, хотя еще недостаточно окреп, утром на другой день пришел ко мне. Когда я стал упрекать его, что он мало бережет здоровье, он — что не мог дождаться встречи со мной. «Разве есть, — говорю, — что-нибудь новое?». Он сообщил мне твою жалобу, по поводу которой я, прежде чем ответить, скажу сначала несколько слов.

2. Насколько я могу возобновить в своей памяти прошлое, у меня нет более старого друга, чем ты; но давность ты разделяешь с многими; любовь же не разделяешь. Я почувствовал расположение к тебе в тот день, когда я узнал тебя, и понял, что ты расположен ко мне. Затем твой отъезд и притом на продолжительное время4080, искание мною должностей4081 и несходство жизни не позволили спаять нашу приязнь общением. Всё же я узнал твое отношение ко мне за много лет до гражданской войны, когда Цезарь был в Галлии; так как ты считал это чрезвычайно полезным для меня и небесполезным для самого Цезаря, то ты достиг того, что он стал меня любить, уважать, относить к числу своих. Обхожу многое, весьма по-дружески сказанное, написанное, сообщенное нами друг другу в те времена; ведь последовало более важное.

3. А когда в начале гражданской войны ты направлялся в сторону Брундисия к Цезарю, ты приезжал ко мне в формийскую усадьбу4082. Во-первых, сколь ценно именно это, особенно при тех обстоятельствах! Затем, считаешь ли ты, что я забыл твой совет, речи, доброту? В этом, помнится, участвовал Требаций. Не забыл я и твоего письма4083, которое ты прислал мне, приехав встретить Цезаря, полагаю, в Требульской области4084.

4. Наступило то время, когда либо моя совестливость, либо долг, либо судьба заставила меня отправиться к Помпею4085. Какой предупредительности, какой преданности не проявил ты либо по отношению ко мне, в мое отсутствие, либо по отношению к моим, присутствовавшим? Кого, далее, все мои признали большим другом и мне и себе?

Я приехал в Брундисий4086. Думаешь ли ты, что я забыл, с какой быстротой ты прилетел ко мне из Тарента, как только услыхал об этом? Как ты со мной сидел, говорил, ободрял меня, сломленного страхом перед всеобщими несчастьями?

5. Наконец, мы все-таки начали жить в Риме. Чего недоставало нашей близкой дружбе? В том, как мне в важнейших делах вести себя по отношению к Цезарю, я руководствовался твоим советом, в остальных — чувством долга4087. За исключением Цезаря, кому, помимо меня, ты оказывал внимание, навещая дома и часто проводя многие часы в приятнейшей беседе? Тогда, если помнишь, ты даже побудил меня написать эти философские сочинения4088. Что было для тебя предметом большей заботы после возвращения Цезаря4089, как не то, чтобы я был ему возможно более близок? Ты достиг этого.

6. Итак, к чему клонится эта речь, более длинная, нежели я полагал? Ведь я удивлен, что ты, который должен знать это, поверил, будто я совершил кое-что, чуждое нашей дружбе. Ведь кроме этого, о котором я упомянул, что засвидетельствовано и очевидно, у меня есть многое, более скрытое, что я едва могу выразить словами. Все в тебе восхищает меня, но более всего и твоя величайшая верность в дружбе, суждение, строгость, постоянство, и обаяние, доброта, образованность.

7. Поэтому — перехожу теперь к сетованиям — я вначале не поверил, что ты подал голос за тот закон4090; затем, если бы я поверил, я никогда бы не подумал, что ты сделал это без какого-либо справедливого основания. Твое достоинство делает то, что замечается всё, что бы ты ни сделал, а недоброжелательность людей — что кое-что преподносится более грубо, нежели тобой было сделано. Если ты не слышишь этого, не знаю, что мне сказать; я, со своей стороны, если когда-либо слышу, защищаю так, как ты, как я знаю, обычно защищаешь меня от несправедливых ко мне. Защита, однако, бывает двоякой: одно я обычно отрицаю с уверенностью, как по поводу именно этого голосования; другое я защищаю как совершаемое тобой по долгу и доброте, — как по поводу устройства игр4091.

8. Но от тебя, ученейшего человека, не ускользает, что, если Цезарь был царем (мне, по крайней мере, так кажется), то о твоем долге можно рассуждать в двояком смысле: либо в том, в каком это обычно делаю я, — что твоя верность и доброта достойны похвалы, раз ты чтишь друга даже после его смерти4092; либо в том, в каком это делают некоторые, — что свободу отечества следует ставить выше, чем жизнь друга. О, если бы из числа этих высказываний тебе были сообщены мои рассуждения! Но кто охотнее или чаще, чем я, упоминает о тех двух величайших из числа твоих похвальных поступков: что ты очень ревностно высказывался и против гражданской войны и за умеренность после победы? Я не нашел никого, кто бы не согласился со мной в этом. Поэтому я и благодарен нашему близкому Требацию, который подал мне повод для этого письма; если ты не поверишь последнему, то ты признаешь меня лишенным какого бы то ни было чувства долга и доброты; ничто не может быть ни тяжелее этого для меня, ни более чуждым тебе.

DCCLXXXV. От Гая Мация Цицерону, в тускульскую усадьбу

[Fam., XI, 28]

Рим, конец августа 44 г.

Гай Маций Марку Туллию Цицерону привет.

1. Я получил от твоего письма большое удовольствие, так как понял, что ты обо мне такого мнения, на какое я надеялся и какого желал. Хотя я в нем и не сомневался, всё же, так как я придавал величайшее значение тому, чтобы оно не изменилось к худшему, я беспокоился. Про себя я сознавал, что я не совершил ничего, что оскорбило бы кого-либо из честных. Тем менее я верил, чтобы ты, украшенный изучением очень многих и высших наук, мог опрометчиво дать убедить себя кое в чем, особенно когда я к тебе относился и отношусь с исключительным и постоянным расположением. Так как я знаю, что это так, как я хотел, отвечу на обвинения, против которых ты часто боролся, защищая меня, как и следовало ожидать, ввиду твоей исключительной доброты и нашей дружбы.

2. Мне известно, что на меня возвели после смерти Цезаря4093. Мне ставят в вину, что я тяжело переношу смерть близкого человека и негодую, что погиб тот, кого я любил; ведь, по их словам, отечество следует ставить выше дружбы, словно они уже доказали, что его кончина была полезна для государства. Но я не буду лукавить: признаюсь, я не дошел до этой твоей степени мудрости; ведь не за Цезарем последовал я среди гражданских разногласий, но, хотя меня и оскорбляло дело, я все же не покинул друга. И я никогда не одобрял гражданской войны или даже причины разногласия, об устранении которого, даже при его возникновении, я всемерно старался. Поэтому при победе близкого человека я не был увлечен сладостью почета и денег, каковыми наградами неумеренно злоупотребляли остальные, хотя они и пользовались у него меньшим влиянием, чем я. К тому же мое имущество уменьшилось в связи с законом Цезаря, благодаря которому многие, кто радуется смерти Цезаря, остались в государстве4094. О пощаде побежденным гражданам я старался в такой же мере, как о своем благе.

3. Итак, могу ли я, который хотел, чтобы все были невредимы, не негодовать из-за гибели того, у кого это было испрошено, особенно когда одни и те же люди были причиной и ненависти к нему и его конца4095? «Так ты поплатишься, — говорят они, — раз ты смеешь осуждать наш поступок». О неслыханная гордость! Чтобы одни величались преступлением, а другим не было дозволено даже скорбеть безнаказанно! Но это всегда разрешалось даже рабам, — бояться, радоваться, скорбеть — как вздумается им, а не кому-нибудь другому. Это теперь и пытаются вырвать у нас путем запугивания поборники свободы, как их называют эти.