Марк Гроссман - Веселое горе — любовь.

• Название: Веселое горе — любовь.
• Автор: Марк Гроссман
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1966

Марку Соломоновичу Гроссману в 1967 году исполняется пятьдесят лет. Из них 35 лет отдано литературе.

Писатель прошел большой жизненный путь. За его спиной участие в Великой Отечественной войне, многие годы, прожитые за полярным кругом, в Средней Азии, в горах Урала и Кавказа.

Перед его глазами прошли многие человеческие судьбы; они и легли в основу таких книг, как «Птица-радость», «Сердце турмана», «Живи влюблен» и др. (а их более двадцати, изданных общим тиражом почти в миллион экземпляров у нас и за границей).

Сборник «Веселое горе — любовь» — это книга о любви и верности. О любви к Родине и женщине-матери, к любимой, родной природе, цветам и птицам — ко всему, чем живет человек нашего общества.

---

— А что должно быть?

— Ну, говорила ты с ним о женитьбе и вообще... Встречалась?.. Гуляла?..

— Ни к чему это. Я скажу, он на веревочке за мной побежит.

В пятницу Варька, возбужденная, прибежала домой, бросила сестре:

— Завтра оденься покрасивше, я к тебе Петра Михайловича пораньше пришлю. Знаешь, о чем говорить-то надо?

— Знаю, — побледнела Лида. — Присылай.

Петр Михайлович явился, действительно, раньше обычного. Одет он был в новый, еще не облежавшийся на нем костюм, темно-синий, с белой искоркой. Серую велюровую шляпу держал так неловко, точно она обжигала ему руку.

— Я пришел, — сказал он, спотыкаясь языком, — поговорить о важном для меня, Лидия Андреевна Вам Варя говорила?.. Может, не вовремя?..

— Нет, отчего же.. Об этом всегда вовремя, — сухо сказала Лида.

Расстались они через полчаса, и девушка бессильно опустилась на стул, тихо заплакала. Но как только пришла сестра, утерла слезы.

Варька явилась взвинченная, прохаживалась по комнате, ворчала:

— Мебели кот наплакал... Ну, говорил о женитьбе?

— Говорил.

— Не врешь?

— Не вру.

— Ну и ладненько. Я тебе завтра помогу в общежитие перебраться.

Еще раз внимательно осмотрела комнату, ровно сказала сестре:

— Нет, не думай, что я черствая какая-нибудь. Ты мне много помогала, я помню. Только ведь втроем никакой жизни не может быть.

— Почему же?

— Господи! Не девочка, чай!

Посмотрела на сестру и, вдруг решив, вероятно, что та может заупрямиться и не уйти в общежитие, бросила почти с ненавистью:

— Хватит! Натерпелась я всякого от тебя, святая!

Лида не выдержала. Прикрыв глаза ладонями, будто от удара, вскочила со стула. Лицо ее стало мертвенно-бледным. Она пыталась сдержать слезы, готовые вот-вот закапать из глаз, кусала губы.

Медленно подошла вплотную к Варьке и, поколебавшись несколько мгновений, вдруг прокричала в лицо этой измотавшей ей душу девчонке:

— Ты не очень-то фасонь, Варька! Не очень! Я, может, за Петра Михайловича замуж выхожу! Вот как!

Варька пристально взглянула на сестру и поняла, что та говорит правду. Судорожно открыла рот, глотнула воздух и внезапно, как это бывает у людей наглых, но слабых духом, заревела отчаянно и визгливо:

— Что же я теперь, отец-мать, делать буду?

Впрочем, она быстро успокоилась, вытерла слезы и кинула сестре через плечо:

— Черт с вами! Очень он мне нужен, христос этот!.

Вечером пришла с работы, молча увязала в простыню свои вещи.

— Ты куда? — спросила Лида. — Или тебе тут места мало?

— Ничего, — усмехнулась Варька, — не пропаду. У меня еще один на примете есть.

— Ну смотри. Тебя же никто не гонит.

— А чего я тут не видела? Как ты с этим иудой лизаться будешь?

— Почему «иуда»? — нахмурилась Лида. — Он же тебе ничего не обещал. И сло́ва об этом не было.

— Все одно — дурень, и понятия в нем никакого нету, — нахально заключила Варька.

И она, закинув узел за спину, понесла его к выходу.

БЕДНЯК И ЦАРЕВНА

Есть красота, которая всем видна: лицо возьми или фигуру. А есть красота незримая — красота ума. Ее не всегда сразу заметишь... Старый Гафур-ока мягко поглаживает белую редкую бороду, глаза его, потускневшие за долгую жизнь, начинают тихо светиться от волнения.

— Не стареет она, как лицо, красота эта. Лучше ее нет ничего на земле, — заканчивает он свою мысль.

Мы сидим возле бывшего ханского дворца в Хиве, прикрывшись ватными халатами от лучей палящего солнца. Неподалеку от нас, как заведенный, ходит по кругу верблюд. Он так ходит всю жизнь, поднимая чигирем воду в сады хивинцев.

Чуть подальше разгуливают по земле легкие азиатские голуби. Здесь можно увидеть знаменитого бухарского трубача, шоколадных ташкентских птиц величиной с кулак, самаркандских багровых «павлинов», синих почтарей родом из Ашхабада.

Гафур-ока останавливает свой взгляд на маленькой голубке, будто отлитой из темной бронзы, что-то бормочет про себя и внезапно спрашивает:

— Ты приехал с Урала к нам?

— Да, Гафур-ока, — отвечаю я, не понимая хода его мыслей. — Я с юга этой горной страны.

— Тогда расскажу тебе одну историю о любви. Хочешь?

— Да.

Гафур-ока достает баночку с насваем, отправляет щепотку этого табака за щеку и задумывается. Старик бросает рассеянные взгляды на Ак-мечеть, на мавзолей Пахлавана Махмуда, подольше задерживается на голубых и темно-зеленых изразцах минарета Кальта-минар. Он так и остался недостроенным, этот минарет, как свидетельство внезапных жизненных бурь, пронесшихся когда-то над столицей ханства.

— Нет на земле людей, которые не слышали бы имени Тимура, — внезапно говорит старик, освободившись от насвая. — Шесть столетий назад это имя наводило страх, и не было никого, кто мог бы одолеть хромоногого царя, прозванного Тамерланом.

В молодости он был правителем провинции Кет, но его жестокий и сильный ум сжигало тщеславие. Он хотел большего И Тимур исчез. Где он был — никто не может точно сказать. Легенды говорят: Тимура видели в пустыне, простершейся от Бухары до Хивы, где он летал, подобно ветру, с джигитами и разбойничал — кровожадный и жестокий.

И вот наконец он взял себе титул великого эмира страны, лежавшей за Оксусом Так в то время называли Аму-Дарью. Столицей Тимура стал Самарканд.

Ты, конечно, знаешь: он не был ханом и не мог им стать — в его жилах не текла царская кровь Чингисхана. Но это никого не могло обмануть — многие цари мечтали о силе и владениях Тимурленга. Подставные ханы из рода Чингиса ловили каждое его слово, и он был над ними царь, а не они над ним.

Много походов совершил железный хромец. Но мой рассказ только об одной битве. Тимур вел ее против хана Синей или Золотой Орды; и хан уже знал, и все знали, что его часы и часы его войск сочтены.

Это знал и Джанибек, джигит Золотой Орды, юноша, которому Аллах дал все, что может пожелать человек.

Ум, красота и сила его волновали женщин.

Он мог слагать стихи, и это не были холодные и гладкие строчки, которые без конца сочиняли придворные певцы. Нет, каждая строка была наполнена мыслью и чувством, и люди любили слушать Джанибека.

Пальцы его могли разогнуть конскую подкову, но никогда его сила не была угрозой слабому.

А глаза! Прекрасные глаза были у этого юноши, и горел в них постоянно огонь раздумья. Это была красота ума — лучшее в человеке.

Никому не давал пощады в бою хромоногий Тимур. И жестокий разгром постиг Золотую Орду.

Тамерлан сошелся в поединке с ханом и, распалясь гневом, зарубил его. Он рубил левой рукой, — правая рука и правая нога были обессилены старыми ранами.

Даже охнуть не успел под саблей железного хромца хан — рухнул под копыта своего коня.

И тогда дрогнула и побежала Золотая Орда.

Только один человек продолжал бой. Джанибек.

Уже многие люди Тимура погибли от руки бесстрашного юноши, а Джанибек будто не чувствовал усталости.

И тогда Тимур сказал свите:

— Не убивайте его, а возьмите в плен. Мои джигиты могут поучиться мужеству у этого мальчишки.

Всадники убили под Джанибеком коня и толпой бросились на юношу.

Утром перед шатром Тимура вырыли глубокую яму и посадили туда Джанибека. Железная цепь оплела его руки.

И вот Тимур пришел к яме. И заглянул в нее.

Он улыбнулся и промолвил спокойно:

— Я ценю твою храбрость. И я могу подарить тебе пощаду, чтобы ты всю жизнь славил железное имя Тимура.

— Уйди, царь, — сказал Джанибек. — У меня и так мало света в яме.

Но старый Тимур не обиделся.

— Когда твое сердце, — произнес он, — остынет в этой яме и слова твои будут благоразумнее, ты скажешь страже. Она позовет меня.

И два воина стали сторожить пленника.

Прошел месяц, и еще месяц, но сердце Джанибека по-прежнему было крепкое, как кремень, которым высекают огонь.

По стану великого Тамерлана зашелестел шепот злобы и восхищения.

— Его надо убить, отрезав ему раньше язык, — говорили одни. — Он, как зараза, этот мальчишка.

— Его надо отпустить с почетом. Мужество пленника прекрасно, ибо он один среди врагов, — говорили другие.

И слухи эти пришли к дочери Тимура.

Она была красива — и знала это. Но девушку мало радовали ее гибкая фигура и прекрасное лицо. Кому нужна красота только для себя? А царевна не видела рядом никого, кто мог понравиться ей.

В льстецах и рабах не было недостатка, и те и другие часто отличались красотой. Но не от кого было услышать разумное смелое слово, слово наперекор. А ведь только настоящий человек может спорить с сильными.

Жизнь не сохранила нам имени царевны, и позволь мне назвать ее Саодат.

Тимур любил дочь сильно и нежно. Он долго не хотел брать ее в путь, говоря:

— Зачем мне одному и слава и власть? Я согнусь под их тяжестью, если не разделю ее с теми, кого люблю. В бою умирают, и если ты умрешь, что мне останется в жизни, кроме горя?