Генрих Боровик - Пролог (Часть 1)

• Название: Пролог (Часть 1)
• Автор: Генрих Боровик
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Эссе
• Год: 1988

«Пролог» — роман-эссе известного советского писателя и журналиста Генриха Боровика, в котором Америка отражена в том хорошем и светлом, что заложено в ее народе, и в том темном, тяжком и омерзительном, что таится в ее образе жизни и строе.

В первой части книги («Один год неспокойного солнца») рассказывается о бурных событиях 1968 года в США, о людях, их вершивших и в них участвовавших.

---

Когда мы проследовали через несколько минут за ним с вещами, он стоял около деревянной лестницы, которая вела на второй этаж. На вопрос, нельзя ли переночевать, последовал жест рукой вверх вдоль лестницы.

Лестница скрипела совсем по-домашнему. И все в этой двухэтажной деревянной гостинице было домашнее. Вышитые салфетки на старинном комоде. Обои в цветочках. Ситцевые занавески. На полу не было нейлонового от стены к стене ковра, а лежал вытертый половичок. Нейлоновый же покоился длинным трупом, завернутым в холстину. Водопроводный кран, прежде чем подать в умывальник струю воды, зафыркал, как кот, увидевший собаку, потом плюнул жёлтой огнетушительной пеной, а после этого торжественно запел. Пел он, естественно, трубным голосом и страстно дрожал. Регулируя воду краном, можно было с успехом сыграть на водопроводных трубах несложный ноктюрн.

Всё здесь было очень домашнее и мирное.

Умывшись и наигравшись на водопроводных трубах успокоительных мелодий, мы спустились вниз. Вестибюль отеля был разделен на три части, В одной — маленькой — стояла небольшая конторка, за которой жена хозяина (им оказался тот высокий молчаливый человек) записала нас в книгу постояльцев. Вторая часть являла собой небольшой универмаг, в котором продавалось все, начиная от небольшого трактора и кончая леденцами. За прилавком хозяйничала жена владельца отеля. И, наконец, третья часть была баром. Функции бармена выполняла опять жена отельщика.

Сам хозяин сидел с тремя посетителями бара за столиком, накрытым красно-белой клетчатой скатертью, и о. чем-то вполголоса беседовал.

Вдоль стены на полках стояли бутылки, подсвеченное сзади. А над ними висели во множестве охотничьи ружья, боевые винтовки. И их было никак не меньше, чем бутылок. Вычищенные и смазанные стволы сыто лоснились. В ложи и приклады можно было смотреться, как в зеркало. Боевого снаряжения было так много, что казалось, владелец мирного отеля с вышитыми салфеточками на ручках кресел и музыкальным водопроводом собирается сегодня ночью совершить с сотней приятелей набег на соседнее иностранное государство — потоптать посевы и увести в полон женщин.

В ожидании набега винтовки висели на крючьях, покоились на кронштейнах, стояли в козлах, перекрещивались буквой X, расходились буквой Ж и лепестками гигантской ромашки. Я сейчас уж не могу точно описать всю замысловатость ружейного орнамента. Помню только, что одно солидное боевое изделие было укреплено на двух подковах, которые, надо полагать, не сулили счастья мишени.

У винтовок был вовсе не коллекционный вид. Ни одного старинного, заржавленного, театрального. Все ухожены и все достаточно современны.

Наверное, мы с особым вниманием в тот вечер рассматривали винтовки, потому что толстая и говорливая жена хозяина спросила участливо:

— Любите оружие?

— Да как вам сказать, — замялся я. После сегодняшнего как-то неловко было говорить на эту тему.

— А мой муж любит, — и подала нам по запотевшей бутылочке «севен-ап».

Муж — высокий, крупный дядя в белых штанах, белой рубашке с засученными рукавами, при галстуке бабочкой — проводил трёх своих приятелей и подошёл к нам.

— Вы, значит, из Нью-Йорка, — сказал он утвердительно. — Ну и как вам наши места?

Последнюю фразу он тоже произнес вполне утвердительно. Будто заранее знал ответ.

Я рассказал ему вкратце о случае на дороге. Он слушал безо всякого удивления. Стоял, прислонившись к стойке, окружённый винто-бутылочным ореолом. И винтовки и бутылки были очень удобные, ухватистые.

Хозяйка несколько раз охала и всплёскивала руками. Но не произнесла ни слова, только бросала выжидательные взгляды на мужа — что тот скажет. Когда я кончил, муж немного помолчал, потом спросил:

— А винтовка была зачехлена?

— Нет.

— Это — нарушение закона. Нельзя ездить в машине с незачехлённой винтовкой. У нас такой закон в штате. Вы не заявили в полицию?

— Нет.

— Зря. Не так много у нас здесь белых машин с открытым верхом, могут быстро найти.

Сказал и замолчал. А хозяйка, будто получив разрешение, запричитала:

— Ну вы подумайте! Вы только подумайте! Что творится! Хороши шуточки! Делают что хотят. — Она при этом проворно вытирала стаканы. — Я по той дороге уже несколько лет не езжу. Убьют — никто даже и трупа не найдёт… Вы знаете, мы раньше никогда дверь не закрывали на ночь. А теперь закрываем. И постояльцам советуем комнату — на щеколду. Вы свой номер тоже на ночь на щеколду прикройте…

— Кто же здесь этим занимается? — спросил я.

Хозяйка сделала большие глаза и сказала, понизив голос:

— Странные люди.

— Странные?

— Да, да, странные люди появились здесь, — повторила хозяйка. — Вот уже несколько лет. С винтовками ходят. В военных кепочках. В чёрных очках.

— Минитмены? — спросил я.

— Кто?

— Минитмены.

— Не знаем, — строго вмешался хозяин. — Про таких не слышали.

И хозяйка замолкла.

— Вы бы позвонили шерифу, — предложил хозяин. — Он, правда, в другом графстве, но это недалеко.

Рядом стоял телефон. Однако хозяин показал мне другой — автомат, куда надо было бросить денежку. Автомат находился рядом со стойкой, в той части вестибюля, которая служила универмагом. На стойке стоял плакатик, извещающий, что цена на гвозди снижена на 1 цент. За мирным гвоздевым плакатиком лежал на стойке невидимый покупателю тяжелый кольт. Хозяин поймал мой взгляд, но не прореагировал. Мол, а что ж такого: ну лежит себе восьмизарядный кольт и лежит… Будто стойка, где продают гвозди, и есть самое подходящее место для него.

Я позвонил. Шерифа на месте не оказалось. Но приветливый женский голосок выразил готовность записать мою историю и доложить шерифу. Я рассказал как можно короче.

— Жена в госпитале? — деловито осведомился голосок, когда я замолчал. Я вначале, опешил, потом понял и объяснил, что выстрела не было, в нас только целились.

В трубке протянули с удивлением:

— Ах, только целились?! — и затем зарегистрировали: — Ага, вы-стре-лов не было…

Потом была пауза и вопрос моей собеседницы:

— Ну и что же?

— Да ничего! — Мне уже начинало надоедать глупейшее моё положение. — Просто я считал, что, может быть, шерифу будет интересно узнать, как встречают в Иллинойсе иностранного журналиста. Может быть, шериф разъяснит мне — везде ли нас будут так встречать. И, кроме того, мне сказали, что незачехлённая винтовка в машине — это нарушение закона.

— Ах да, незачехленная винтовка, — молвил голосок равнодушно. — Это верно. Я доложу шерифу, как только он придёт. Или позвоню ему домой. А он позвонит вам. Или даже приедет. Если найдёт нужным. Он, конечно, этого так не оставит…

Когда я вернулся в бар, хозяин все так же стоял в светящемся бутылочном ореоле, хозяйка, сложив руки на стойке, рассматривала мою жену. А за стойкой на высоком стульчике сидел небритый пожилой дядька в синем застиранном и слинялом комбинезоне, в клетчатой рубашке с расстегнутым воротником и в клетчатой кепочке с кнопкой. Дядька был небрит, щетинист, на шее, на том месте, где у хозяина отеля помещался галстук-бабочка, у него виднелся навечно загорелый, продубленный солнцем и ветром треугольник. Шея сзади была выложена морщинами, будто еловыми веточками. Только веточки были не зелёные, а чёрные. Дядька в комбинезоне пил пиво из только что откупоренной для него банки «Шлиц».

— Я, вообще-то говоря, в Россию собирался раза два, — сказал хозяин. — Один раз совсем было собрался на две недели с делегацией фермеров. Но тут пришло время платить налоги. И я остался. У меня здесь были с этим делом осложнения.

Дядька в комбинезоне закивал головой, мол, действительно, сложности у мистера Уитмонда были. Только как-то он несерьезно закивал. И хозяин даже посмотрел на гостя осуждающе.

— А в другой раз уж и не помню, что меня задержало. Знаете, с Россией трудно. То в газетах говорят: Россия ничего, русских можно любить. Во время войны, например. Потом говорят — нет, вы должны ненавидеть русских. Никогда не разберёшь, когда что. Только начинаешь вас любить, глядь, а уже говорят — пора ненавидеть. Только рассердишься, — а уже пришло время опять с симпатией.

Я засмеялся, но хозяин был абсолютно серьезен.

Комбинезон, слушал с интересом и всё кивал головой.

— Ха, — сказал он вдруг и глянул на отельщика хитро, — у него тут с русскими старые шашни.

Хозяин посмотрел на меня серьёзно и пояснил:

— Это он про моего племянника, сына моего брата. Сейчас его здесь нет, уже лет шесть, как уехал. Странный был человек. В бога не верил. Никому не верил. Только в себя верил. И представьте, начал вдруг изучать русский язык. Уж не знаю, почему в голову стукнуло ему. Возможно, из упрямства. Никто, мол, не изучает (у нас тут вообще иностранные языки не в почёте), а я вот возьму и научусь. Купил себе русскую машинку. Я не знал об этом. И вот однажды у себя на ферме нахожу листки бумаги с русскими буквами. Ну я сразу решил — шпионское дело. И — в полицию, к тому самому шерифу, которому вы звонили. Тот говорит: нет сомнения, русский шпион. Откуда ещё тут, на Миссисипи, взяться русским буквам! Сообщили в ФБР, Приезжали из Сан-Луиса. Всё перерыли, всех переполошили. Было как раз время, когда нам надо было вас очень ненавидеть. Ну а оказалось, что это мой племянник. Мне неприятно. А ему — хоть бы что.